Вирджиния Эндрюс - Руби
Бабушка вдохнула полной грудью. Судя по всему, запас ее внутренней энергии иссяк, и теперь она пыталась черпать силы из воздуха.
– Меж тем твой дедушка и отец Пьера втайне от меня решили обсудить ситуацию. У дедушки уже имелся опыт продажи незаконного ребенка Габриеллы. С тех пор страсть к игре засосала его еще глубже. Он проигрывал все свои деньги и был должен всем и каждому. И конечно, когда Шарль Дюма предложил за ребенка Пьера пятнадцать тысяч долларов, твой дедушка не устоял. Он дал согласие. В Новом Орлеане они все сделали для того, чтобы ни одна живая душа не усомнилась: жена Пьера беременна и в скором времени должна разродиться. У дедушки Джека хватило наглости сказать Габриелле, что ребенка придется отдать; тем самым он разбил ее сердце. Я была вне себя от злости. Но худшее было еще впереди.
Бабушка в изнеможении откинулась на спинку кресла и закусила нижнюю губу. Слезы застилали ей глаза, веки покраснели. Но она была верна своему намерению довести рассказ до конца, не дав печали одержать над собой верх. Я вскочила со стула и принесла ей стакан воды.
– Спасибо, лапочка, – сказала бабушка, отпивая из стакана. – Ничего, со мной все хорошо.
Я вернулась на свое место и замерла, превратившись в слух.
– Бедная Габриелла была отравлена печалью, – заговорила бабушка. – Она чувствовала, что ее предали. Причем предал не только родной отец. Знаешь, она всегда была очень снисходительна к дедушке Джеку, принимала его недостатки и слабости как должное, в точности так, как принимала жестокость природы. Да, в ее глазах он был творением природы, и все свойства его характера вполне отвечали природному замыслу. Но когда она узнала, что Пьер дал согласие на сделку, придуманную отцом, это потрясло ее. Разумеется, наедине друг с другом они говорили о ребенке, которому предстояло вот-вот появиться на свет. Пьер обещал, что поможет ей деньгами и постарается навещать как можно чаще. Когда дело касалось дальнейшей участи ребенка, будущие родители не знали разногласий: он должен вырасти здесь, в бухте, и стать частью мира, который так любит его мать. Пьер клялся, что тоже любит этот мир всем сердцем, ведь именно здесь он встретился с Габриеллой. И вдруг выясняется, что ребенка собираются у нее отнять и что ее возлюбленный на это согласен. Удар был так силен, что у Габриеллы земля ушла из-под ног. Она впала в апатию и целыми днями недвижно сидела в тени кипарисов. Взгляд ее, устремленный в сторону болот, был исполнен упрека, словно природа оказалась заодно с предателями. Габриелла поклонялась природе, как божеству, была очарована магией болот и не сомневалась, что Пьер тоже находится во власти этих чар. А теперь ей пришлось осознать, что он по-прежнему всецело принадлежит другому миру, властному и жестокому. Этот мир предъявляет ему свои требования, которым ее вероломный возлюбленный вынужден повиноваться. Несмотря на все мои уговоры и увещевания, Габриелла почти ничего не ела, – глядя в пространство, продолжала бабушка. – Я всячески изощрялась, готовя травяные отвары, которые должны были поддержать силы и обеспечить организм веществами, необходимыми ей и ребенку. Но боюсь, она выплескивала мои снадобья. А может, пожиравшая ее печаль была сильнее той пользы, которую они приносили. Вместо того чтобы расцвести на последних неделях беременности, она побледнела и угасла. Под глазами у нее залегли темные круги, она еле двигалась и большую часть дня проводила в постели. Я видела, каким огромным стал у нее живот, и догадывалась о причине. Но я никому ни словом не обмолвилась о своих догадках: ни Габриелле, ни твоему дедушке Джеку. Потому что боялась: стоит ему об этом узнать, и он помчится заключать вторую сделку.
– О чем узнать? – выдохнула я.
– О том, что Габриелла родит двойню.
На несколько мгновений сердце мое замерло. Когда смысл бабушкиных слов наконец дошел до меня, мне показалось, в голове у меня что-то взорвалось.
– Двойню? Значит, у меня есть сестра-близнец?
Хотя я изо всех сил пыталась найти объяснение собственному загадочному сходству с маленькой девочкой на фотографии, до подобной возможности я не додумалась.
– Да. Твоя сестра родилась первой, и нам пришлось отдать ее. Никогда не забуду ту ночь, – вздохнула бабушка. – Твой дедушка Джек сообщил Дюма, что у Габриеллы начались схватки. Они примчались в своем лимузине и ждали у дома. Они привезли с собой акушерку, но я не позволила ей войти. Подходя к окну, я видела, как в темноте светится огонек сигары старшего Дюма: он курил, не выходя из машины. Как только твоя сестра появилась на свет, я искупала ее и передала дедушке. Он, похоже, радовался, что я оказалась такой сговорчивой и не стала чинить ему никаких препятствий. Схватил ребенка и со всех ног бросился за своими проклятыми деньгами. К тому времени, как он вернулся, уже родилась ты. Я успела выкупать тебя, запеленать и передать в слабеющие руки твоей матери. Когда дедушка тебя увидел, он просто рвал и метал. «Как ты могла скрыть, что младенцев будет двое! – вопил он. – Как ты могла выбросить на ветер пятнадцать тысяч долларов!» Потом он решил, что еще не поздно поправить дело. Попытался схватить тебя и бежать вслед за лимузином. Но тут я хорошенько двинула ему в лоб сковородкой, которую держала под рукой специально для этой цели. Твой дедушка кулем рухнул на пол. Пока он валялся без сознания, я собрала все его пожитки в два мешка. Когда он очнулся, я велела ему выметаться из дома. Сказала, если он будет упираться, все вокруг узнают, какого рода дельце он провернул. Ему ничего не оставалось, как убраться прочь и поселиться в охотничьей хижине. С тех пор он так и живет на болоте. А я не устаю радоваться, что избавилась от этого пропойцы! – заключила бабушка.
– А что стало с мамой? – спросила я так тихо, что сама не расслышала своих слов.
Бабушка наконец дала волю слезам. Они струились по ее щекам, стекали по подбородку.
– Она была слишком слаба, чтобы выдержать двойные роды. Но прежде чем глаза ее закрылись навсегда, она успела тебя увидеть. Она смотрела на тебя и улыбалась. А я успела пообещать ей, что ты будешь жить здесь, в бухте, вместе со мной. Что ты узнаешь и полюбишь мир, в котором жила твоя мать. А еще я обещала, что ты узнаешь правду. Конечно, когда настанет время. Последние слова Габриеллы были обращены ко мне. «Спасибо, мама, – прошептала она, – моя дорогая мама».
Бабушка опустила плечи и понурила голову. Я подбежала к ней и обвила ее шею руками. Вместе с ней я оплакивала маму, которую никогда не видела. Я никогда не ощущала ее прикосновений, не слышала, как голос ее произносит мое имя, я почти ничего не знала о ней. Все, что от нее осталось, – пара платьев, несколько выцветших фотографий да обрывок ленты, которую она носила в своих золотисто-рыжих волосах. Как бы мне хотелось познать тепло ее объятий, ощутить прикосновение ее губ к своей щеке, зарыться лицом в ее волосы, услышать ее голос и чудесный мелодичный смех, который описывала бабушка. Как бы мне хотелось любоваться мамой и мечтать о том, что когда-нибудь я стану такой же красивой. При мысли о том, что этого не будет никогда, сердце мое переполнялось горечью.
А этот человек, мой отец, предавший маму, разбивший ей сердце так безжалостно, что она не смогла перенести этот удар! Какие чувства, кроме ненависти и презрения, я могла к нему испытывать?
Бабушка Кэтрин вытерла слезы и погладила меня по волосам:
– Руби, ты простишь мне, что я так долго скрывала от тебя правду?
– Мне не за что тебя прощать, бабушка. Я знаю, ты меня любишь. И делаешь все, чтобы меня защитить. А мой отец… он знал обо мне? И о том, что случилось с мамой?
– Нет, – покачала головой бабушка. – Именно поэтому я и мечтаю, чтобы ты стала художницей. Мне очень хочется, чтобы в один прекрасный день Пьер Дюма увидел в какой-нибудь знаменитой галерее работы Руби Лэндри и понял, кто она такая.
Бабушка помолчала и заговорила вновь:
– Конечно, то, что ты ни разу в жизни не встречалась со своим отцом и сестрой, – моя вина и моя боль. Но я чувствую, ваша встреча не за горами. Руби, ты должна обещать – если со мной что-нибудь случится, ты отыщешь отца и расскажешь ему, кто ты такая. Поклянись, что сделаешь это.
– С тобой ничего не случится, бабушка! – замотала я головой.
– Все равно, Руби, поклянись, прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, с этим… с этим подонком. Обещай мне!
– Хорошо, бабушка, обещаю. И хватит об этом. Тебе нужно отдохнуть, ты чуть жива от усталости. А завтра ты будешь как новенькая.
Бабушка вновь погладила меня по волосам.
– Моя красавица Руби, моя маленькая Габриелла, – пробормотала она. – Как бы радовалась твоя мама, если бы могла тебя увидеть.
Я поцеловала бабушку в щеку и помогла ей подняться на ноги.
Никогда бабушка Кэтрин не казалась мне такой старой и дряхлой, как в тот вечер. Я проводила ее до спальни и помогла улечься в постель. В точности так, как она множество раз делала прежде, укладывая меня, я укрыла ее одеялом до подбородка, поцеловала в лоб и пожелала спокойной ночи.
