Этель Лилиан Войнич - Все романы (сборник)
Когда Уолтер закрыл дверь кабинета и злобный визг, который преследовал их пока они шли по галерее, затих, Беатриса нежно обняла его за шею.
— Бедный мои Уоткин!
Его губы дрогнули. Это забытое детское прозвище… Словно воскресла из мертвых сестренка, которую он потерял.
Когда через несколько минут Генри, тоже решив укрыться в кабинете, присоединился к ним, Уолтер перебирал бумаги, а Беатриса смотрела на море, и оба молчали. Он упал на стул, вытирая лоб платком.
— Господи боже ты мой, это что-то неслыханное! Уолтер, дружище, и часто тебе приходится терпеть такие сцены? Уолтер пожал плечами.
— Довольно часто, хотя обычно они бывают не такими бурными. Разговор коснулся очень неудачной темы. Если мы с Фанни когда-нибудь разъедемся окончательно, — а я иногда думаю, что этого не миновать, — то скорее всего именно из-за Билла Пенвирна, если не из-за Повиса. Она люто ненавидит их обоих.
— Что между ними произошло? Она без конца твердила, что он оскорбил ее, а ты стал на его сторону. Он в самом деле в чем-нибудь виноват перед ней или все это ее воображение?
— Пожалуй, он действительно был очень груб, но она сама вызвала его на это. Билл в некоторых отношениях прекрасный человек — лучший моряк во всей округе и безупречно честен, как и вся его семья. Никто из Пенвирнов не украдет и булавки, хотя они живут в страшной нужде. Но у него бешеный характер.
— Ну, — сказал Генри, — право же, памятуя о собственном нраве, Фанни должна бы относиться к нему с симпатией.
— О, иметь дело с Биллом гораздо легче. Но у него бывают черные минуты, когда к нему лучше не подходить. Почти все соседи боятся его, особенно если он выпьет лишнего.
— Так, значит, он все-таки пьет?
— Очень умеренно, по сравнению с другими; все здешние рыбаки время от времени напиваются. Им нелегко живется. Но если уж Билл выпьет с горя, он превращается в настоящего дьявола. И не удивительно. Всю жизнь его преследуют несчастья: разорение, нужда, потеря близких и не слишком счастливый брак; так что он озлоблен против всего мира. Возможно, что, кроме того, у него не в порядке пищеварение от стряпни его жены; впрочем, стряпать-то ей особенно не приходится: картофель да соленая рыба. Ну, так вот, года два тому назад, когда я ненадолго уехал, случилась новая беда. Его младшая дочь, почти дурочка, которой тогда едва исполнилось шестнадцать лет, вернулась домой опозоренная. Она была прислугой в Камелфорде, и какой-то негодяй соблазнил ее. На следующее утро Фанни заблагорассудилось прочесть Биллу нотацию за то, что он не посещает церкви. В заключение она бросила оскорбительный намек насчет его дочери, и Билл, который горд, как Люцифер, послал ее ко всем чертям и посоветовал не совать нос не в свое дело. Она пожаловалась леди Маунтстюарт, и старуха прислала сюда священника, который пригрозил ему выселением.
— Постой, постой, — перебил Генри. — А при чем тут она? Ведь теперь хозяин здесь ты; эти дома больше не принадлежат ей.
— Да, но зато ей принадлежит священник, она платит ему жалованье.
Насколько мне известно, он вошел в дом Билла не постучав и наговорил таких вещей, что его вышвырнули вон. Так вот, когда я вернулся, и Фанни, и леди Маунтстюарт, и священник были уверены, что я немедленно выселю Пенвирнов, и пришли в ярость, когда я отказался.
Генри был явно встревожен.
— Послушай, дорогой мой Уолтер, я, конечно, понимаю, что для его поведения были некоторые основания. Но все-таки человек, который сперва обрушивается с руганью на леди — ну, во всяком случае, на женщину, — а потом поднимает руку на священника… Неужели ты его оправдываешь?
— Нисколько, — ответил Уолтер. — Я считаю, что эти поступки достойны всяческого порицания, но я не так уж уверен, что на его месте вел бы себя иначе.
— А я безусловно вела бы себя так же, — вмешалась Беатриса. — И ты тоже, Генри. Ну, а что произошло потом?
— Отвратительный скандал, и вслед за ним бесконечные булавочные уколы.
Фанни бомбардирует меня письмами, и у меня появилось сразу три врага — леди Маунтстюарт, священник и управляющий.
— Но при чем тут управляющий? — спросил Генри.
— Ни при чем. Просто он не может забыть, как тиранил здешний народ.
Перед моим возвращением он повсюду заявлял, что Биллу придется смиренно просить прощения или убираться отсюда. А Билл скорее позволит сварить себя в кипящем масле, чем смирится перед кем-нибудь. Он считает, что был оскорблен первым и что извиняться должны они.
— — Значит, — сказала Беатриса, — все сводится к извинениям? А нельзя ли сделать их взаимными? Ты умеешь быть убедительным, Уолтер, так почему бы тебе не извиниться перед Пенвирном? Тогда, возможно, он извинится перед ними, и все будет хорошо.
— Дорогая моя, неужели ты думаешь, что я этого не пробовал? Я согласен извиняться перед всеми подряд, лишь бы тут воцарилось спокойствие. Но даже ради спокойствия я никогда не соглашусь выгнать на улицу честного труженика с больной женой и кучей ребятишек только за то, что он груб. Так что мы окончательно зашли в тупик.
— А почему его брак несчастлив? — спросила она.
— Ах да, — сказал Генри, — Фанни наговорила мне бог знает чего о его жене: она, мол, еще хуже, чем он, и может развратить всю округу, но с этим ничего нельзя поделать, потому что ты упорно заступаешься за нее.
Уолтер расхохотался.
— Бедная Мэгги! Трудно найти более безобидное существо. Ее единственные грехи — слезливость и методизм.
— А что она собой представляет? — спросила Беатриса.
— Просто отупевшая от работы женщина, замученная нищетой, болезнями и бесконечными родами, трепещущая и перед Биллом и перед «господами». Она живет в постоянном страхе перед ними и перед мужем и находит утешение в методизме. Это, конечно, приводит Фанни в бешенство, хотя бедняжку Мэгги можно обвинить только в том, что она ходит босиком во время дождя, распевая уэслианские гимны, и убеждает соседей прийти ко Христу.
— Ну, — сказала Беатриса, — Фанни едва ли может считать это преступлением, если она сама требует, чтобы Билл ходил в церковь. А он тоже методист?
— Отнюдь нет. Он ненавидит здешнего методистского проповедника ничуть не меньше, чем священника. А больше всего он, разумеется, ненавидит Фанни.
— Она еще жаловалась, — снова заговорил Генри, — что они совсем не платят аренды, а ты им потакаешь.
— — Это не совсем так. Билл часто запаздывает со взносами, потому что у них в семье постоянно кто-нибудь болен. Он знает, что я не стану торопить его. Но он платит, когда может, и мне стыдно брать у него деньги. Нет, я не стану требовать с голодных людей плату за конуру, которая не годится и для собаки. Генри, мне очень неприятно, что вам с Беатрисой пришлось все это вытерпеть. Теперь Фанни на несколько дней успокоится, у нее всегда так бывает после сильного истерического припадка. Но через неделю все начнется сначала, и я боюсь, что дальнейшее пребывание здесь не принесет пользы Би.
— Мы уедем раньше, чем через неделю. Не огорчайся, мой милый. Мы ведь и приехали для того, чтобы забрать Беатрису домой.
— Но мальчики должны посмотреть лов сардин. Непременно дождитесь его.
Тогда они по крайней мере вернутся в школу, чувствуя, что видели настоящий Корнуэлл.
ГЛАВА III
На следующий день, после серьезного разговора с матерью, Гарри и Дик, смирившись и желая скорее покончить с неприятным делом, рано утром отправились в поселок, чтобы извиниться перед рыбаком и заплатить ему за порванную сеть. Вернувшись, они с некоторым облегчением сообщили, что не застали его дома. Озабоченная женщина сказала им, что корова не вернулась, и Пенвирн со старшими сыновьями отправился искать ее среди скал.
— Вы объяснили ей, зачем пришли?
— Мы хотели, мама, но она не слушала. Она была вне себя от страха, что корова сорвалась со скалы, а он опоздает к лову. Она плакала, и все эти ребятишки ревели и цеплялись за ее юбку.
— Бедняжка! Не удивительно, что она плакала. Вам придется сходить завтра еще раз.
— Мы наверняка увидим его сегодня. Говорят, что с мыса Тревоз уже видели косяк. Мама, а для чего подали карету?
— Мы, взрослые, поедем к камням друидов, чтобы полюбоваться видом.
— А как же лов сардин?
— Меня больше интересует этот вид, и папу тоже. Ведь мы скоро уезжаем.
— А нельзя отложить камни до завтра? И мы тоже поехали бы с вами.
— Возможно, будет дождь, — сказал Уолтер. — Рыбаки говорят, что в такие дни, когда воздух чист и прозрачен до самого горизонта, рождается ненастье.
Кроме того, барометр упорно падает; завтра даль будет затянута туманом, и ничего не будет видно. Но если косяк пройдет до полудня, вы сможете догнать нас верхом.
— А ты уверен, что с ними ничего не случится, если они поедут в лодке без тебя? — спросил Генри.
