Все хорошо, мам (сборник) - Безсудова Елена
– Деньги-то не забыла? – тревожно спросила Катерина, сворачивая на бесконечный Ленинский, который низкое зимнее солнце разрубило на два мира – света и тени.
– Взяла. На веселую вдову хватит. Хотя, чтобы ею стать, надо сначала выйти замуж, – мрачно успокоила подругу Вета. Над ее стабильным одиночеством незлобиво шутили. А в моменты Ветиного отчаяния отправляли игривые сообщения адептам тиндера и советовали сходить к экстрасенсу. Покойная Ветина мать любила повторять: «Не выйдешь замуж до двадцати пяти, все – поезд ушел». У Веты ушли все мыслимые локомотивы – ей было тридцать два. По опустевшему вокзалу скакало подбрасываемое ветром перекати-поле. На смену прыщам сразу пришли первые морщины. Качественные селфи выходили исключительно в режиме улучшения.
С другой стороны, мать утверждала, что Вета инфантильна и капризна.
– Сама-то кто есть? – громыхала она над дочерней покоренной головой, пока та лениво распиливала вилкой котлету из минтая. И сладко резюмировала: – Ноль без палочки! Работает кем? Корреспондентом. Сюжетики снимает, стыдно сказать, для какой программы! Для «Буднечка»! А запросы как у императрицы: ходить в шелках да по ресторанам!
Пять лет прошло с тех пор, как родители погибли в авиакатастрофе. Все газеты про нее тогда писали. А сейчас уже никто и не помнит. Папа решил отвезти маму на море – надеялся, что там у нее улучшится настроение. Туда довез, обратно нет. Вероятно, мама просто не могла существовать в радости. Вета продолжала клепать сюжетики и спать с котами. Добрая Катерина утверждала, что дело не в капризах, а в том, что сложный организм, как известно, развивается медленно.
Ветин как раз к сорока годам и поспеет для семейной жизни.
А ехали в гипермаркет – закупаться к Новому году. Пока нет в кассах голодных очередей, выносящих кругляши горошка зеленого и бумаги туалетной. Новый год подруги традиционно отмечали вместе – на той самой даче, наперснице разврата, которая была построена Катерининым отцом. Сваял он ее из того, что было под рукой, причем в разные исторические периоды. Дача являла собой конгломерат деревянных и кирпичных строений. Нелепица. Вета, когда туда наведывалась, мечтала выкрасить ее в белый. А в старых велосипедах развести цветы. Стильно получилось бы. А так какой-то странный фьюжн: душная вагонка, занавески, настенный ковер с оленями – никакие фильтры не преобразят.
На даче Вета фотографировала пионы.
Разжившись строптивой тележкой, у которой западало одно колесо, Катерина достала телефон, открыла папку «Заметки» и голосом конферансье стала зачитывать список под грифом «Купить на НГ».
– Девочки, – вдруг оборвала она грядущий пункт про каперсы (не то овощи, не то подобие сардин, Вета все время забывала), которые следовали за огурцом соленым. – Представляете, иду я по Кузнецкому. Смотрю – стоит бабуля, совсем дряхлая, с носками. Купила у нее эти жалкие носки, три пары даже. Бабка реально голодает. У нее есть сын, но полный козел. Не помогает совсем. Предлагаю привезти ей вкусной еды – праздник же! Адрес я записала.
– В Рождество принято делать добрые дела, – блаженно улыбаясь, вспомнила Яночка. – Мы поможем бабусе, и нам обязательно это зачтется.
– Где это, интересно? – ухмыльнулась Вета.
– В книге жизни, – серьезно ответила Яна. Впрочем, она разбиралась в вопросе: увлекалась каббалой, о чем свидетельствовала красная нить на правой руке. После медитаций Яну накрывали «инсайты». Например, что жизнь – это книга.
Вета на этот счет все же сомневалась. Ну какая книга, когда есть инстаграм? Вот, кстати, бабуля и носки – отличная история для поста. Подписчики будут умиляться, трепать по холке. Она согласилась помочь. К тому же у Веты тоже была бабушка. Полная женщина с лицом, похожим на умывальник. «Надо бы и ей конфет и мандаринов к Новому году купить», – оживилась она.
– Давайте возьмем бабуленции икры, – предложила Катерина, которой всегда были свойственны щедрые жесты.
– Ты что, бабки не едят икру. Они вообще любят простую еду. А икра так в холодильнике и останется гнить – в наследство внукам, – поделилась Вета глубокими познаниями из жизни старух.
Набрали гречки, геркулеса, сосисок, докторской. Вета ревниво прихватила «Вдохновение» и мандарины – для своей. Не забыли про каперсы (оказалось, это вообще бутоны!), икру, креветки, шампанское. Не Клико, правда, но весьма недурное.
Чувствуя себя почти американками, подруги выкатили непослушную телегу на улицу и небрежно сложили пакеты в багажник старого «фольксвагена».
– Ну, сейчас к бабуле, а потом я всех развезу, – спланировала Катерина. – С вас, кстати, по пятьсот рублей за гуманитарную помощь.
Вета безжалостно рассталась с купюрой. И подумала, что все же странно заниматься чужой бабкой, когда в уютном московском центре, на Таганке, где прошло детство, живет ее, с тяжелым характером и лицом-умывальником, такая родная бабушка Галя. «Заеду к ней завтра», – пообещала себе Вета.
Незнакомая голодающая старушка, торговавшая носками, жила у метро «Молодежная», в пятиэтажке, подлежащей уничтожению.
– А вдруг мы с бабулей подружимся, и она перепишет на меня свою квартиру, – размечталась Катерина, открывая тяжелую подъездную дверь с бутафорским домофоном. – Дом скоро снесут, а взамен ее халупы дадут что-то приличное. Случаются же чудеса.
Подруга с семейством ютилась в бездушной и безвоздушной двушке за МКАД. Дом торчал в поле, как первый младенческий зуб. Измученная шумом соседских перфораторов, стройкой под окном и таджиками, которые жили всем кишлаком в соседней квартире, она страдала жилищным комплексом.
Бабушки дома не оказалось.
– Вам Зою Ивановну? – спросила высунувшаяся из соседской двери голова в папильотках. Пахнуло человечьим жильем и щами.
– Да, мы ей продуктов привезли. К празднику, – засуетились, шурша пакетами, рождественские волхвы.
– А она умерла на прошлой неделе, – равнодушно произнесла папильоточная голова. – Опоздали вы, девочки. А зачем еду-то ей везли?
– Ну как, одинокая ведь была бабуля, – залепетали оглушенные новостью подруги. – Сын ее бросил, не помогал…
– Ага, как же, одинокая! Больная она на голову, бабка ваша. Сын у нее хороший. И дочка есть. Приезжали, помогали, только она все, что ей привозили, а там и колбаса, и шпик, и колготки, дома гнобила. Балкон забит хламом, вот-вот рухнет в палисадник. Старость – она такая. Носки вязала, по два метра длиной, ездила куда-то их продавать. Ее менты гоняли, а она опять приходила…
В «фольксваген» вернулись понурые.
– Вета, а давай все это твоей бабушке отвезем. Надо же хоть кого-то порадовать, а сами мы такую колбасу все равно есть не станем, – рассудила хозяйственная Катерина.
Город уже трещал в тисках ледяной декабрьской ночи. Глупо моргали неоновые елки. В голове была детская пустота, которую невозможно завернуть в пост. Вета достала из багажника продукты, махнула подругам рукой и похрустела к бабы-Галиному подъезду. В дверях ее квартиры, с огромными окнами в двойных старых рамах и витиеватой лепниной под пыльной люстрой с недостающими висюльками, которую Вета помнила так же долго, как себя, она столкнулась с соцработником Людмилой.
– Веточка, добрый вечер, – рабски протянула пунцовая от тепла Людмила, прикрывая усатый рот рукой. – А я как раз зубы вставляю, до Нового года уже, наверно, не успею, так и буду беззубая встречать. Ну, ничего, холодец сварю и водочки выпью, – хохотнула она, взяла сумку из лакированного кожзама и, обдав Вету запахом увядающей бабы, исчезла в белом электрическом эхе подъезда.
– Хорошая женщина Людмила Николаевна, правда, Ветусь, – робко начала Баба Галя, наливая кипяток в засаленную кружку. – Ты знаешь, я оформила с ней договор ренты. Люда каждый день ко мне приходит. То мазь для суставов принесет, то творог. Полы моет. А живет сама плохо: вчетвером в двухкомнатной квартире в Новоспасском. Невестка ее шпыняет, внук родился, разъехаться им надо. А тебе зачем моя квартира, когда от родителей такие хоромы остались? Мужа у тебя нет, детей тоже. Да и вряд ли уже будут. Лет-то уже сколько, а все одна. Надо, чтобы все по справедливости. В наше время, между прочим, был налог на бездетность. А вам как хорошо – порхаете по жизни, как стрекозы. Все, что зарабатываете, на себя тратите… Ну, что сидишь, как неродная?
