Такая вот любовь - Ньюберри Мартин Синтия

Уиллу хотелось, чтобы в привычное время Анджелина, как обычно, вышла на веранду. Он щелкнул пультом, поднялся на второй этаж и постучал в дверь шкафа. Ответа не последовало.

– Анджелина? Послушай, я сожалею о нашей ссоре. Ты не откроешь? – Недавно подстриженные ногти уже немного отросли, и Уилл принялся грызть их. – Дорогая, нам больше не стоит об этом говорить. Просто выйди, ладно? – Он терпеливо ждал. – Можем выпить по бокалу вина и посидеть на веранде. Уже поздно. Ты очень долго тут просидела.

Гробовая тишина. Уилл подтянул носки.

– Всё в порядке?

Ни единого звука во всем доме. Уилл поддернул штаны и прислонился к стене напротив дверцы.

– Ты должна дать мне знать, что жива и в себе, или я открою шкаф силой.

– Оставь меня, – проговорила Анджелина.

Услышав ее голос, звучавший откуда‑то издалека и словно исходивший из коврового ворса, Уилл опустился на пол – ноги сами подкосились, а его сердце потянулось к сердцу жены. Он никогда не ее оставит. Никогда. Ни на секунду.

Прижав колени к груди, он сидел, не в силах вымолвить ни слова.

Затем попытался встать рывком, но не преуспел: немало утекло воды с тех пор, как ему в последний раз приходилось подниматься с пола, и желание сделать это побыстрее, похоже, не ускорило процесс. Спустившись на первый этаж, Уилл налил вино в два бокала и поднялся с ними. Опять постучал в дверцу.

– Анджел, я принес тебе бокал вина. Просто открой дверь. Мы можем посидеть здесь, нам даже не обязательно разговаривать. – Он закрыл глаза в надежде, что это обострит его слух, но не уловил ни звука. Ни шороха, ни скрипа, ни вздоха. Сглотнул, ощутив легкую панику. – Я оставлю твое вино рядом с дверью. Ладно? А сам вернусь вниз. Спускайся, когда захочется.

Уилл поставил было бокал на ковер, но не сумел придать ему устойчивое положение, поэтому прислонил его к стене напротив дверцы шкафа.

Оказавшись в кабинете, он покосился на тоскливую пустую веранду, отвернулся к телевизору, рухнул в глубокое кресло-реклайнер и включил местные новости, но так тихо, что мог расслышать лишь отдельные слова.

Стемнело. Уилл проголодался. Вино он выпил, налил себе еще и опять поднялся по темной лестнице, но бокал Анджелы стоял на прежнем месте. Уилл включил свет над своей половиной кровати и зажмурился – глазам стало больно, он потер их. Когда Анджелина протянула ему шоколадку, он понял, что это важно, что она пытается рассказать ему что‑то не только о себе, но и о нем. Уилл почувствовал это и в тот момент даже знал, как отреагировать, но вместе с тем испугался, что жена сходит с ума. Он открыл глаза и, обойдя застеленную кровать, вышел в коридор, где включил свет. Да, ясное дело, повел себя как придурок. Но слишком уж болезненную реакцию выдала Анджелина. Спускаясь по лестнице, он взялся за перила.

На кухне Уилл с минуту постоял, после чего догадался разогреть замороженную пиццу и съел ее целиком, сидя в кресле и наблюдая за последним стыковым матчем «Атланта брэйвс». Они с Анджелиной планировали посмотреть его вместе. Во время рекламы Уилл устремил взгляд в темноту и вдруг сообразил, что телефон теперь почти не звонит. Прежде чем игра закончилась, он выключил телевизор и свет. Проверил, заперты ли все три наружные двери, а также та, что вела в подвал. Поднявшись, почистил зубы, сходил в туалет и забрался в постель.

Нередко ночь действовала на Анджелину словно гигантский ластик, стирая следы ссоры.

Возможно, утром всё вернется на круги своя.

Однако утром жена исчезла. Когда Уилл открыл глаза, ее в постели не было. Он встал и негромко постучал в дверцу шкафа-купе. Звук был уже не такой глухой. Уилл дернул дверь, и она поддалась. Анджелины внутри не оказалось. Он отодвинул дверцу до упора. Жены тут определенно нет. А бокал с вином по-прежнему прислонен к стене.

Уилл помочился, затем, не почистив зубы, спустился вниз и позвал Анджелину. Кофе не сварен, миски в раковине нет, на столе ни единой крошки. Дом казался зловеще пустым.

Когда Уилл выглянул за заднюю дверь, жениной машины в гараже не обнаружилось.

«Да чтоб меня!»

Он взбежал по лестнице, чтобы почистить зубы и одеться. Анджелина всегда уверяла, будто Уилл спит как убитый, но как можно было ее не услышать? Снова спустившись, он пожалел, что не догадался сварить себе кофе. Снял телефонную трубку. Мобильник Анджелины не ответил. А сообщение Уилл оставлять не стал. Позвонил еще раз. Результат тот же.

У него появилась идея. Он снова снял трубку. И снова положил. Где номер Кары? Вот он – приклеен скотчем к стене прямо перед глазами. Уилл набрал номер.

– Привет, мам, – ответила девушка.

– Это папа.

– Ой, пап, трудно запомнить, что теперь и ты можешь звонить мне из дома утром в будний день!

– Твой стол готов.

– Супер!

– Поскольку сегодня пятница, я подумал: может, вы с Квеном приедете после занятий? Провели бы здесь выходные.

– Пап, завтра я встречаюсь с Айрис на матче. Думала, ты тоже приедешь. С другом.

Проклятье!

– Я совсем забыл об этом. Дэн заедет за мной в восемь.

– Забыл?

– Просто… Пока толком не перестроился. Развлечения вылетают из головы.

– Мы могли бы приехать после Центра правовой помощи и остаться на ужин, – предложила Кара уже мягче. – Испечешь свой кукурузный хлеб?

Как‑то раз, когда дочери были еще маленькими, в воскресный день жены не оказалось дома, и Уилл, чтобы занять детей, испек кукурузный хлеб по рецепту своей матери. Для него требовался жир от бекона, к которому Анджелина отказывалась прикасаться. Уилл усадил всех трех девочек за стол, вручил каждой ее личный детский столовый нож и кусочек сливочного масла и ушел, чтобы спокойно сделать телефонный звонок. А вернувшись, увидел, как лучи послеполуденного солнца, пробиваясь сквозь стекла, пеленой рассеянного света окутывают дочек, сгрудившихся над кукурузным хлебом. Они поглощали неожиданное лакомство со всей возможной быстротой, запихивая во рты теплый, пропитанный маслом пышный мякиш. «Почему я их не сфотографировал?»

С того дня этот хлеб назывался его кукурузным хлебом. Похоже, и кухня теперь превращалась в его кухню. Не хватало, чтобы еще и дом однажды стал его домом.

– А еще пожаришь стейки? Ой, мне пора. У меня занятия.

Уилл повесил трубку, чувствуя себя намного лучше. А еще завтра матч, которого он с нетерпением ждал! И умудрился забыть. Вот пустая голова! Он написал на желтом квадратном листке: «Дэн, 8:00» – и оставил его рядом с кофейником. Потом добавил в список покупок: «4 стейка». День больше не растворялся в черном космосе, как еще несколько минут назад. Он приобретал очертания.

На лестнице было темно, но мастерскую заливал яркий свет. Снять занавески оказалось хорошей идеей. Уилл потрогал стол с краю: высох. Затем ближе к середине: ну, почти. К вечеру, надо думать, просохнет окончательно. Он оглядел помещение. А не сходить ли в продуктовый магазин? Во всяком случае, сейчас там не слишком людно.

От Анджелины не появилось никаких вестей и к исходу дня. Если Кара и Квен доберутся сюда раньше нее, выйдет конфуз. Уилл снова позвонил жене на мобильный и на сей раз оставил дружеское сообщение: он надеется скоро ее увидеть, а на ужин приедут Кара с Квеном. Затем достал ингредиенты для кукурузного хлеба – сначала из кухонного шкафчика, затем из холодильника, на мгновение задержав взгляд на пустом месте, которое образовалось рядом с обезжиренным молоком. Выложил четыре стейка на тарелку с щербатым краем (похоже, все тарелки в доме пострадали), полил их вустерским соусом и посыпал перцем. Вымыл картофель и оставил его сушиться на бумажном полотенце. Вернувшись к холодильнику, вытащил продукты, из которых предстояло приготовить салат. И немного малины. Кара съест столько, сколько он вымоет. Духовка была уже разогрета до двухсот градусов. Уилл проверил посудомоечную машину. Пустая. Он взял тряпку, висевшую где и утром, на перегородке между двумя раковинами, и протер столешницы, не задумываясь, нужно это или нет. Достал из выдвижного ящика четыре разноцветные подложки, четыре желтые щербатые тарелки, четыре салфетки и четыре комплекта столовых приборов. Взглянул на часы на плите, которые, кажется, немного потускнели. Написал записку для Анджелины и положил ее рядом с кофейником, возле памятки насчет матча. Четыре часа пополудни.