Олег Рой - Улыбка черного кота
Сергею казалось, что нет лучшего места и времени объявить о своей предполагаемой женитьбе, нежели сейчас, в этот теплый дачный вечер. Сладкий запах сирени за окном; мотыльки, отчаянно бьющиеся в матовое стекло низко висящей старинной лампы; пряные сумерки пронзительно-лилового цвета, каких никогда не бывает в Москве, — все это согревало и ласкало душу, настраивало на умиротворяющий лад. А потому Сергей имел все основания надеяться, что его давно вынашиваемая в потаенных закоулках души новость встретит у отца с матерью понимание и приятие. Единственное, что смущало его и заставляло опасаться за успех задуманного, — это то, что родители имели обыкновение расписывать всю жизнь (и свою, и его) на долгие годы вперед. Оба тщательно следили за собой, оба не любили попусту терять время — его надо было тратить только с умом. Жизнь их была продуманной, правильной и скрупулезно распланированной. И надо признаться, что в этих планах ранняя женитьба сына не предусматривалась.
Несколько раз уже открывая рот, чтобы небрежно и радостно обронить как бы между прочим: «А знаете, у меня для вас новость!» — Сергей останавливался, чего-то остерегаясь, и решал выждать еще несколько минут. То по телевизору мелькала какая-то неприятная информация, задевавшая родителей и приводившая отца в раздражение, то мать выходила за чем-то на кухню, — а ведь в своем непростом деле Сергей полагался в основном именно на нее. Мать чаще бывала на его стороне, умела все разложить по полочкам, обмозговать и успокоить отца, вспыльчивого, как порох, часто находила именно те аргументы, которые свидетельствовали в пользу сына. И дело заканчивалось тем, что отец говорил: «Как ты хочешь, милая, так и сделаем…»
Наконец настала минута, когда атмосфера в доме словно пропиталась тишиной и мирным уютом. Родители казались счастливыми: длинная, трудная зима закончилась, сын, который в последнее время частенько пропадал вечерами, был дома; новости, журчавшие по телевизору, не нарушали спокойного течения легкого и вкусного ужина. Мать улыбалась; отец торжественно открыл бутылку хорошего вина — он понимал толк в винах и собрал неплохую коллекцию. И Сергей решил наконец, что час пробил.
— Родители! — начал он торжественно. — У меня для вас сообщение. Важное… — и он сделал многозначительную паузу. — Я уже давно встречаюсь с девушкой…
— Мы это заметили, — с улыбкой, но чуть настороженно ответила мать. — И что из этого следует?
— Мы хотим пожениться.
— Это еще зачем? Чего вам не хватает? — откровенно удивилась женщина.
— Мы хотим жить вместе, всегда быть рядом, всю жизнь, — сын пытался говорить без пафоса, но обычная его ирония куда-то незаметным образом испарилась. Он волновался больше, нежели сам предполагал, пока готовился к этому нелегкому разговору.
— В наше время молодые люди женились, потому как было запрещено до брака иметь сексуальные отношения, — неприятным, сухо-металлическим голосом отчеканила Маргарита Александровна. — А вам теперь это зачем? Насколько я понимаю, вы себе ни в чем не отказываете. И девушкам не запрещено прыгать в койку до свадьбы, что они активно и делают, в том числе наверняка и твоя так называемая невеста…
Сергей убито молчал. Разговор почему-то складывался совсем не так, как он рассчитывал.
— Между прочим, а кто вас будет кормить? — Это уже начал свою партию отец, резко и непримиримо, непривычно жестким тоном. — На родителей рассчитываете?
— Мы сумеем заработать сами, — начал было отбиваться Сергей. Он все-таки не ожидал такого категорического отпора.
— И кто же эта счастливица? — медленно и почти сквозь зубы произнесла мать. — Мы ее знаем?
— Знаете. Давно. Это Света Журавина, моя одноклассница.
Маргарита Александровна встала и прошлась по комнате. Потом отвернулась к темному окну, долго молчала. Мужчины ждали; отец медленно допивал вино. Казалось, он совершенно успокоился и уже не волновался за исход беседы, полностью предоставив ее завершение жене. Та же наконец резко развернулась на каблуках и подошла вплотную к сыну.
— Послушай, — и она положила легкую руку ему на плечо, — может быть, тебе и неприятно это слышать, но таких девушек полно. Ты не обижайся, но твоя Света самая обыкновенная московская плебеечка. Да, смазливая, может быть, даже хорошенькая, но простенькая до неприличия. Личико вполне провинциальное, фигурка сегодня есть, а что будет после родов — никто не знает… Вспомни о ее семье, посмотри на ее родительницу, в конце концов!
Лицо матери еще больше помрачнело, замкнулось и, как всегда в минуты гнева, сделалось отрешенным и чужим. Едва сдерживая себя от излишне эмоциональных формулировок (сыну, отлично ее знавшему, это было прекрасно заметно), она решительно сказала:
— В общем, мое мнение таково: если ты совершишь этот безумный шаг, то испортишь жизнь всем нам. И себе тоже, себе, кстати, прежде всего. Подумай об этом.
Она резко повернулась и ушла в спальню, раздраженно цокая каблучками — даже в домашней обстановке Маргарита Александровна не позволяла себе расслабляться и ходить в бесформенных войлочных тапках — и громко хлопнув на прощанье дверью.
В комнате воцарилась тишина. Сергей исподлобья бросил на отца взгляд, и ему показалось, что Пономарев-старший, вертя в пальцах тонкий бокал на длинной ножке, с трудом скрывает усмешку. Может быть, хотя бы он отнесется к их со Светкой чувствам разумнее? Может, сумеет уговорить мать?
И Сергей сделал еще одну попытку:
— Мне очень жаль, что мама так реагирует. Поговорим по-мужски? — Отец еле заметно кивнул, и парень, ободренный его молчанием, уже увереннее продолжил: — Папа, Светлана — замечательная девушка, я очень ее люблю. Она будет хорошей женой, вот увидите.
— Я задал тебе вопрос, сын, — спокойно напомнил Пономарев, — и ты не дал мне на него никакого вразумительного ответа. На что вы собираетесь жить?
— Я скоро начну работать. А пока…
— Вот-вот. Пока — что? Годика три поголодаете?
— Я могу подрабатывать. Да и Светка поможет. Мы справимся, вот увидите, — не сдавался Сергей.
Отец раздраженно, с громким звоном, едва не грохнув дорогое стекло, поставил бокал на стол и, поднявшись, заходил по комнате — точно так же, как несколько минут назад это делала мать.
— Какой же ты дурак, — устало и тихо процедил он. И этого тихого голоса сын испугался гораздо больше, нежели испугался бы привычного шумного крика, с которым обычно реагировал отец на всякие его юношеские глупости. — Вот уж не думал, что ты так безнадежно глуп, Сережа. Ты очень меня огорчаешь… Неужели не ясно, что девушек у тебя будет много, а жена — настоящая жена, понимаешь? — у дипломата может быть только одна?
