Эдуард Лимонов - Дети гламурного рая
Мне было двадцать семь лет, я снимал комнату в этой же квартире, Кричевский жил в соседней, ему было семьдесят шесть лет, и он до сих пор еще выезжал судить матчи, правда, за границу его никогда не пускали. Бывший поэт, могучий мужик, он знал в свое время Есенина, в 1917-м ему было двадцать три, он вовремя ушел из поэтов в спорт и потому уцелел и вот расхваливал мне вино на общей кухне. Когда-то вся эта квартира принадлежала его семье, теперь осталась у него одна комната. То, что говорил тогда Кричевский, казалось мне забавным, я улыбался. Сегодня я уверовал в его теорию и вовсе не улыбаюсь. Считаю, что и крепостное право задержалось у нас дольше по причине невозможности произрастания в нашем климате виноградной лозы.
К вину я приобщился еще в середине шестидесятых в Харькове. «Богема», как они себя называли, поэты, художники пили вино, в основном красное, болгарское или венгерское («Бычья кровь» до сих пор поставляется в РФ). В Москве меня научили пить вино с острым сыром «рокфор», это было модно. Пили и дешевое алжирское вино, его, правда, считали «пойлом», хотя по качеству оно не уступало болгарскому, виноградники-то в Алжире высаживали прирожденные виноделы — французы. Про алжирское говорили, что его поставляют в танкерах.
В мастерских художников на Сретенке, у Кабакова и Соостера, пили вино; мой ближайший приятель тех лет Володя Алейников пил вино в запредельных количествах. Однажды за ночь мы с ним выпили четырнадцать бутылок алжирского и две бутылки водки. Честно говоря, никто в те вина не вчувствовался, набрав в рот вина, не булькали, не полоскали, пили почти как водку, залпом.
Я начал понимать вина только в 1979-м, в Нью-Йорке, когда у меня в руках оказался ключ от лучшего на всем East Coast (то есть на всем Восточном побережье) винного погреба мультимиллионера Питера Спрэга, когда я стал работать у него мажордомом. Там были, помню (среди жемчужин): шампанское «Дом Периньон» пятидесятых годов рождения, ящики с «Шато Лафит Ротшильд» начала шестидесятых. Не совсем соображая, какая это ценность, я первое время имел обыкновение спаивать «Шато Лафит Ротшильд» своим многочисленным случайным подружкам. Продолжалось это до тех пор, пока друг Питера, и тоже мультимиллионер из Малайзии, Ананда Кришнан не поведал мне истинную цену этих винных шедевров. Ну и, конечно, Питеру Спрэгу сбрасывали новое божоле на парашюте в ту же ночь, когда вино это откупоривали во Франции. Сбрасывали не над Нью-Йорком, разумеется, но над его имением в Массачусетсе.
Волею судеб оказавшись уже в 1980-м в Париже, Франция, я оттачивал свои винные знания вплоть до 1994 года с перерывами на военные действия. Военные действия, впрочем, происходили все без исключения в винных самопровозглашенных республиках: в Боснийской и Книнской Сербских Республиках, в Приднестровской Молдавской Республике, в Республике Абхазия. Кипучие пенные домашние вина доводилось мне пить до боя, после боя и даже как-то с врагами — в знак примирения. Однажды в 1992-м, в Приднестровье, я ночевал в батальоне казаков, когда приползли в расположение батальона двое «румын» с канистрами вина. Попросили на следующий день не стрелять — у ихнего комбата свадьба.
В Париже я часто попадал в ресторан «Ля Куполь» на бульваре Монпарнас, туда меня водил Иван Набоков — мой редактор в издательстве «Альбан Мишель». В «Ля Куполь» были везде огромные пирамиды из цветов. К великолепным плоским устрицам «белонс» мы обычно заказывали белое пряное пикантное вино «сансерр». До сих пор считаю его лучшим белым вином.
В России, обрезанной со всех сторон ножами политических мясников в 1991 году, ампутированной от лучших земель, почти не осталось виноградников. Впрочем, когда я был кандидатом в депутаты Государственной думы по Георгиевскому избирательному округу, на довыборах в 1997 году я открыл вино именно там, к востоку и югу от печально знаменитого Буденновска, почти на границе с Дагестаном, но это еще Ставропольский край. Там в районе селения Левокумского, города Зеленокумска и города Нефтекумска на очень сухих почвах произрастает виноград, дающий неплохие белые вина. Еще одно место, где отличные виноградники, — это полуостров Тамань. В 1995–1996 годах я нашел в нескольких московских магазинах удивительно благородное розовое вино с Тамани. Лучше любого «анжуйского». Правда, вино это быстро исчезло с прилавков, и я даже толком не помню его исходных данных.
Ну а тогда, в Саратове, в 2003-м, я заказал еще бокал вина и сидел себе, наслаждался, как только может наслаждаться человек, только что освободившийся из лагеря. И вино ласкало мне и «палату», и душу. Вместе с женщинами вино, несомненно, одна из основных радостей жизни.
Право на устрицы
«Устрицы можно есть только в месяцы, во французских названиях которых есть буква R. Этому простому правилу начинающего гурмана меня научила первая же моя французская подружка. Кажется, это была контесса де Гито».
Прочитав написанное, я расхохотался. Между тем все написанное — и устрицы, и контесса — есть объективные маленькие правды моей пестрой жизни, которая бросала меня и в возвышенные, и в низменные места.
Так вот: устрицы. Я очень, очень люблю этих мокрых живых, приглушенных льдом моллюсков. О, о-о-о! При слове buitres у меня начинается обильное слюноотделение. Любовь к устрицам я подцепил во Франции, где прожил, напоминаю, свыше десятка лет, это вам не Прохоров проездами в Куршевеле, столько лет полноценной жизни и съеденных устриц гора. На самом деле buitres вовсе не пища олигархов, а может быть, завтрак моряка где-нибудь в Нормандии или Бретани в некурортный сезон. Устрицы, черный хлеб, лимон и литр простого белого Blanc du Blanc.
Помню, после выхода из тюрьмы, в один из месяцев с буквой R в конце 2003 года, журнал «ОМ» пригласил меня на некое празднество в китайском, кажется, ресторане на улице Тверской, вверх от Триумфальной. Всех поделили по столикам. Рядом со мной сел мой младший товарищ и по совместительству охранник — Миша, а напротив поместился мой издатель Илья Кормильцев с молодой, долговязой, очень искренней и смешной женой-певицей. С другой стороны от меня некоторое время сидела телеведущая Тутта Ларсен, потом она ушла, так как чувствовала себя, видимо, неуютно. Хотя я очень вежливый человек. Я разговаривал с Кормильцевым, одновременно вынужден был лицезреть за его плечом фотографии и видео моей покойной жены Наташи Медведевой. Дело в том, что они показывали диапозитивы и видео умерших в 2003 году звезд. Фотографии Наташи были чудесны. Мертвые всегда так ослепительно выглядят! Я выпил за Наташу. И Кормильцев выпил. Сегодня он уже не может выпить за нее, я могу.
