Андрей Шляхов - Клиника С.....
— А жили лучше нынешнего! Не сравнить!
— Хрен ли вы в том времени не остались?!
Медсестра окончательно выходит из себя и захлопывает дверцу. Дверца сделана из прочной фанеры да вдобавок усилена диагональной планкой. Петли, на которых она держится, вызывают уважение своей внушительной надежностью. Столь же уважаем и надежен шпингалет, фиксирующий дверцу в закрытом положении. Он вполне достоин того, чтобы называться засовом. А как иначе? Нетерпеливые и невоспитанные стучатся в закрытое окошко постоянно, хлипкие конструкции не выдерживают и одного дня.
— Иногда так хочется убить себя о стену, — делится медсестра со своим отражением в зеркале. — Прямо разбежаться и — бамс! Только бы не слышать изо дня в день одно и то же! За что мне такое наказание?
Зеркало висит на стене над умывальником. Медсестра обстоятельно моет руки. Целый день только и делать, что брать в руки принесенные непонятно кем и непонятно откуда документы — паспорта, выписки, направления, — это же сколько всякой грязи на руках остается! Медсестру зовут Серафима Антоновна, она уже третий год на пенсии, но на пенсию особо не разбежишься, да и скучно дома, вот и работает Серафима Антоновна, пока силы есть.
— Как будто им в поликлинике все не объяснили, — ворчит Серафима Антоновна, наливая в чашку чай из термоса; термос хороший, современный, подарок дочери, поэтому чай в нем долго не остывает. — Объяснили, да еще и памятку дали. Так нет же, они все равно вместо того, чтобы идти к главному кардиологу, приперлись сюда. Здравствуй, дерево. Зачем ты пришло? Где логика? Где разум? И нам еще не доплачивают за особые условия труда как психиатрам, несмотря на то, что мы ежедневно имеем дело с больными на всю голову!
В окошко стучат. Сразу ясно, что стучит кто-то чужой, свои непременно окликнут по имени-отчеству.
— У меня обед! — громко отвечает Серафима Антоновна.
Рядом с дымящейся чашкой разворачивается на столе фольга, в которую были завернуты бутерброды с сыром и маслом. Стук повторяется, но Серафима Антоновна не обращает на него никакого внимания. Обеденный перерыв — это святое.
Я убегу от тебя…
— Это несправедливо — одним два года, а другим — три или пять! Это чистой воды дискриминация!
— Зато теперь, Ритуль, можно поставить точку в вопросе, кто умнее — терапевты или хирурги.
— И кто же умнее?
— Хирурги, потому что они будут вдвое дольше учиться в ординатуре. Кто больше учится — тот умнее, так ведь?
— Не факт, Отари! Кто больше знает — тот умнее. Но ведь несправедливо, согласись…
Министерство объявило, что планируется увеличение срока ординатуры для хирургов. До трех, четырех или пяти лет в зависимости от конкретной специальности. Было еще сказано, что в дальнейшем планируется полный отказ от годичной интернатуры как явно недостаточной для подготовки современного квалифицированного врача и повсеместный переход на ординатуру.
Все министерские нововведения непременно обсуждались в ординаторской. Довжик воспринимала все новое, что называется, в штыки, Микешин пытался найти во всем рациональное зерно, а Капанадзе оценивал любое новшество с экономической точки зрения и, если оно было не выгодным, а затратным, пророчил ему скорую смерть. Попутно он подливал масла в огонь своими шуточками. Моршанцев в спорах обычно не участвовал, потому что не видел в этом никакого толка. Другое дело — обсудить интересного в клиническом плане больного или послушать рассказ Микешина о поездке на Кубу…
— Почему несправедливо — по отношению к терапевтам?
— По отношению к хирургам, Отари! Что такое ординатура? Два года полуголодного состояния! Получаешь смешные деньги, работаешь как вол…
— Это в лучшем случае получаешь, а если ординатура платная…
— То вообще труба! А вот тебе, кстати, еще один довод! Средняя стоимость года в ординатуре три штуки баксов. Почему терапевт может «обординатуриться» за шесть штук, а хирург за двенадцать-пятнадцать? Нет, я ничего не имею против долгой учебы, врач вообще всю жизнь учится, иначе никак, но голодать пять лет…
— Что, так сразу «голодать»? — флегматично удивился Микешин и посмотрел на Моршанцева. — Вот вы, Дмитрий Константинович, в ординатуре голодали?
— Ну ты сравнил! — Довжик всплеснула руками. — Доктор Моршанцев москвич, единственный сын у родителей. И жить есть где, и кусок хлеба всегда найдется!
— Какое у Риты доброе сердце! — притворно восхитился Капанадзе. — Так посмотришь — безжалостная женщина, а как переживает за каких-то незнакомых ей ординаторов! Если хотите знать, то никто ничего увеличивать не станет. Как подсчитают, во что это обойдется, так вздрогнут и забудут. Даже платная ординатура не покрывает расходов на себя… Я вам так скажу, говорить они могут что угодно, но в результате не от интернатуры откажутся, а от ординатуры!
— Почему? — хором спросили Довжик и Микешин.
— Потому что это выгодно! — Капанадзе потер большим пальцем правой руки о средний и указательный. — Экономика должна быть экономной.
— Ты хочешь сказать, что кардиохирургов или нейрохирургов будут готовить за год? — недоверчиво спросил Микешин.
— Оставят платную ординатуру за большие деньги, — ответил Капанадзе. — А потом разве за год нельзя научить азам специальности? Не дворника же учить, а человека, который окончил медицинский институт, ходил в кружок, дежурил, узлы научился вязать и скальпель держит не как вилку… Вы посмотрите, чем два года занимаются наши ординаторы. Есть такое хорошее русское слово: «слоняться». Вот они слоняются туда-сюда, сюда-туда. А можно посмотреть? А можно подержать? Пять лет станут так слоняться — вообще забудут все, чему в институте учили.
— А вот в Америке… — начала Довжик.
— В Америке не был, ничего сказать не могу, — перебил Капанадзе. — Только уверен, что как о наших врачах нельзя судить по сериалу «Интерны», так же об американских нельзя судить по «Доктору Хаусу».
— Да у доктора Хауса команда дебильнее, чем у доктора Быкова! — пренебрежительно скривилась Довжик. — Нас за такие диагностические поиски убили бы еще на пятом курсе. Кстати, а что, восьмой сезон действительно будет последним?
— Говорят, что да, — ответил Микешин, так же, как и Довжик, регулярно смотревший «Доктора Хауса». — Но про седьмой то же самое говорили…
— Ирина Николаевна не …? — старшая медсестра остановила взгляд на Микешине. — Михаил Яковлевич, у вас, то есть у нас, чэпэ. Елонов сбежал…
— Как — сбежал, Анна Анатольевна? — Микешин встал, да так и застыл стоя. — Куда он мог сбежать? Может, в туалете засиделся?
