Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему
Лемешев-старший докурил, с нежностью поглядел на сына, протянул руку и потрепал его по макушке. Делано ровным голосом произнес:
– Ладно. Нам с тобой киснуть ни к чему. Мама бы нас не поддержала, она всегда была очень жизнерадостным человеком. У меня идейка есть. Как ты отнесешься к моему предложению пообедать на морской террасе? Ни к чему сейчас ехать в Рим, успеется, да и жарко в городе сверх всякой меры. А раз уж благодаря твоим позывам мы свернули на Чивитавеккью, то зачем отказывать себе в удовольствии подышать свежим морским воздухом?
…Они сидели в конце набережной, где недалеко от полицейского участка и вдали от туристического муравейника находился небольшой ресторанчик «для своих». На открытой веранде стояли несколько столиков, плетенные из соломы стулья и тенты-зонтики, бескорыстно дарящие спасительную тень. Было около двух часов дня, с моря действительно дул свежий ветер, вытесняющий нестерпимый зной в глубь полуострова. Меню, как и положено ресторану местного приморского городка, состояло преимущественно из макарон и рыбы, но блюда были вкусными. Сразу чувствовалось, что к приготовлению пищи в этом заведении относились совестливо, не гнали фальшивку для туристов и дорожили постоянными посетителями. Невозмутимый маленький официант с лицом средневекового пирата быстро принес корзинку с горячими лепешками «фокаччо», ледяную бутыль «Панны», салат из рукколы с тонко наструганной вяленной по-милански говядиной, жареного тунца под каким-то особенным сырным соусом и молча исчез. Игорь накинулся на еду, урча, как голодный кот. Отец с улыбкой смотрел на него и смаковал холодную воду, осторожно отпивая из своего стакана маленькими глотками. Сам он не был голоден и лишь наблюдал за тем, как его отпрыск со свойственным молодости аппетитом поглощает еду. Наконец, после того как Игорь разделался с тунцом и блаженно откинулся на спинку стула, Андрей Михайлович нарушил молчание:
– Сыт?
Игорь с благодарностью кивнул:
– Все-таки хорошо, что в обязанность родителя входит забота о пропитании чада. Чадо, я то есть, этому весьма радо. Спасибо тебе огромное. Я как будто заново родился. Ты знаешь, пап, у меня ведь твои гены и обмен веществ дай Бог каждому. Так что можешь с полной уверенностью считать, что сидишь за одним столом с совершенно трезвым сыном. – Он умоляюще взглянул на отца. – Давай забудем, ладно?
Отец кивнул:
– Уже забыли. Давай-ка кофейку, он здесь какой-то совершенно необычный, они готовят кофе из почти зеленых зерен. После чашки двойного эспрессо ощущение, что тебя подключили к танковому аккумулятору. А после кофе предлагаю пройтись. Променад тут отменный, вдоль моря километров пять; окончательно придешь в себя и внимательно выслушаешь все, о чем мне придется тебе рассказать.
…Небо позволило себе слегка покрыться небольшими аккуратными облачками, по форме напоминающими местные равиоли, но все же какими бы маленькими они ни были – облачка эти давали короткие тенистые передышки, запрещая солнцу совсем уж безобразничать, нагревая все, что только доступно. После вступительных вопросов о московской жизни и поведении в стиле «простота хуже воровства» каких-то дальних родственников, ни с того ни с сего заявившихся в Москву из Житомира с намерением поселиться не в гостинице, а, как и подобает бедным «житомирским кузенам», в квартире Лемешевых, Андрей Михайлович перешел к самому главному:
– Ну и что ты намерен делать? К чему душа лежит? Только не говори, что надумал жениться. Ты еще, прости за прямоту, щенок, который самостоятельно ни копейки не заработал, и я…
– Да ты чего, пап? – Игорь даже остановился. – Ты чего разошелся-то? С Марго я расстался месяц назад, хотя ты и не знаешь, кто такая Марго. Не важно. Так что ни о какой женитьбе речи быть не может.
Отец с облегчением вздохнул:
– Ну а все-таки, что насчет работы?
– Да вот тут дядю Петю встретил. Он вроде предлагал к ним в… А я даже и не знаю, как в точности называется его контора.
Отец коротко назвал ему «контору».
– Ну да. Я так и думал. Вот и хотел с тобой посоветоваться, соглашаться мне или нет. Если соглашаться, то это получается что-то вроде армии, уж прости мне мой дилетантизм. Я-то, может, и не против, если в широком смысле брать, но уж очень мне противны все эти уставы, форма, сапоги, приказы.
– А ты как хотел? Чтобы всю жизнь без приказов?
– Нет, почему же. Просто считаю, что нужно стремиться отдавать приказы самому. Нет, я понимаю, что при моем инфантилизме делать такие заявления смешно, но, как говорится, плох тот солдат…
Лемешев-старший внутренне обрадовался тому, что без длительных прелюдий подвел разговор к основному его содержанию. Но, вспомнив, чем это «содержание» может обернуться для его единственного сына, нахмурился. Это не осталось незамеченным.
– Па, ты чего это помрачнел? Что с тобой?
– Да так… Пустое… Значит, хочешь отдавать приказы?
– Да ладно тебе, я пошутил.
– В каждой шутке есть доля шутки, сынок. Нет, я совершенно не собираюсь брюзжать в тональности «молодой да ранний». Я, – Лемешев-старший сделал паузу, понимая, что еще мгновение – и пути назад не будет, – я как раз хочу предложить тебе сделать на этом поприще первый шаг. Хотя виноват, первый шаг ты сделал без моей помощи, позавчера, когда приказал троим здоровенным гориллам есть землю, рыдать и грызть собственные руки.
Игорь теперь не просто остановился, он замер как вкопанный и от удивления открыл рот:
– Ты… Откуда ты?…
– От дяди Пети, – отец усмехнулся. – Или ты думал, что, сделав тебе такое предложение, он не захочет проверить твои чертовы способности еще раз, чтобы окончательно убедиться в их существовании?
– Так вот кто поставил этот спектакль! То-то я, как только увидел эту бройлерную троицу, подумал, что слишком все ненатурально. Наигранно как-то. Теперь понятно.
– Все было натурально, – перебил его отец. – Сеченов – режиссер что надо. Это ты сейчас уже выдумал? Ну? Выдумал? Насчет ненатуральности?!
Игорь улыбнулся:
– О’кей. Я выдумал. Но зачем ему все это? Ты знаешь, я ведь так и не понял, что именно со мной тогда произошло, откуда что взялось. Видимо, я по-настоящему испугался.
– А ты не помнишь, когда тебе было восемь лет, на тебя пыталась напасть собака во дворе, а мы с Петром стояли неподалеку: он подвозил меня к дому. Не помнишь?
– Что-то такое. Смутно, если честно.
– А я прекрасно помню, как все было. Ты и еще несколько пацанят валяли дурака и бегали друг за дружкой по детской площадке. И вдруг эта собаченция! Огромный кобель немецкой овчарки, просто переросток какой-то! Откуда он взялся, непонятно. Одного укусил несильно, успел лишь прихватить зубами, тот от него залез на крышу детского домика. Тогда он к тебе бросился, мы быстрей тебя спасать, а ты замер, как вкопанный, и поглядел этому псу в глаза. Неужели не помнишь?
