Владимир Кунин - Мика и Альфред
Листая эту книгу, Михаил Сергеевич чуть ли не сразу наткнулся на четыре варианта одной и той же фотографии: первое фото было сделано в 1926 году. На нем были сняты, как пишут в газетах, слева направо Николай Антипов, Сталин, Сергей Киров и Николай Шверник. Потом эта фотография была перепечатана уже без расстрелянного Антипова. Спустя некоторое время эта же фотография появилась и без Шверника. Только Сталин и Киров.
А потом остался один Сталин.
Вот с этой-то последней, трижды скорректированной фотографии в 1929 году художник Исаак Бродский и написал портрет Вождя Всех Народов.
И тогда старый Мика Поляков вспомнил, как он когда-то, мальчишкой, рисовал копию именно с этой картины Бродского…
***… Очень зябли руки. Пальцы просто коченели! Мике и в голову не могло прийти, что на юге Казахстана возможна такая стужа…
А потом, самое противное, подмерзала гуашь, кончик специальной кисти для «сухой» живописи от холода становился таким жестким, что буквально вцарапывал краску в незагрунтованную простыню!
Кое— как на печурке оттаивала краска, кое-как согревались пальцы. Кисть у огня греть было страшно — щетина мгновенно сворачивалась и с отвратительным запахом запекалась в коричневые комочки, и тогда ее можно было сразу выбрасывать в незастекленное окно. Но другой кисти не было. Необходимо было беречь эту. И Мика прополаскивал застывшую кисть в воде, кое-как смывал с нее краску и засовывал ее, как термометр, под мышку — отогревал собственным телом. А потом продолжал рисовать товарища Сталина…
Закутавшись в самые невероятные лохмотья, маленький Валерка топил печку. Он теперь не отходил от Мики ни на шаг. Словно собачонка, заглядывал снизу в Микины глаза, стараясь предугадать любое его желание. А однажды, в самом начале своего обожания Мишки Полякова, в порыве детской признательности за дружбу и покровительство даже предложил Мике делать с ним то, что делали с малолетками паханы.
Мика надрал ему уши, дал сильного пинка в предложенную тощую Валеркину задницу и запретил подходить к себе ближе чем на сто метров!
Но Валерка так плакал, так рыдал, так молил о прощении, так клялся, что никогда ни с кем ничего этого больше не будет, что спустя неделю Мика простил его. И вот, пожалуйста, даже разрешил топить печку в незастекленной Ленинской комнате в двенадцатиградусный мороз.
— Закурить бы… — мечтательно проговорил Мика, согревая пальцы дыханием.
Образ Великого Вождя уже потихоньку переползал с открытки на детдомовскую простыню, натянутую на метровый подрамник.
Валерка молча порылся в своих лохмотьях, вытащил нераспечатанную пачку папирос «Дели» и протянул ее Мике.
— Откуда? — коротко спросил Мика и открыл пачку.
— Пацаны на балочке скоммуниздили, а я у них купил.
— Купил?! — Мика прикурил от горящей саксаулинки. — За что купил?
— За три вечерние пайки.
— Ну и дурак! — с наслаждением затягиваясь, сказал Мика. — Теперь трое суток будешь ложиться спать голодным. Я и не знал, что ты куришь.
— А я и не курю.
— На кой хер покупал?
— Для тебя.
Мика ничего не сказал. К горлу подкатил комок. Отвернулся от Валерки, затянулся папироской «Дели» и, выпуская дым в морозный воздух, жестко проговорил:
— Жрать теперь будешь со мной. Понял? Кретин малолетний.
Тут в Ленинской комнате появился заведующий детдомом для т/в подростков. От холода у него было сине-желтое лицо с покрасневшим кончиком длинного, мокрого носа. Старый, вытертый овчинный полушубок явно не спасал от пронизывающего холода больного заведующего.
Он тут же надрывно закашлялся. Валерка совсем задвинулся за печку. Мика спрятал папироску за спину.
Но заведующий подозрительно повел своим длинным носом, узрел папиросный дымок из-за Микиной спины и, тяжело дыша насквозь продырявленными легкими, тихо, внятно и с неподдельным пафосом стал чеканить слова, с ненавистью глядя на Мику:
— Мерзавец… Подлец… Негодяй!.. Здесь, в Ленинской комнате, висят портреты членов Политбюро ЦэКаВэКа-ПэБэ… А он ПРИ НИХ КУРИТ!!!
***В новогоднюю ночь Мика Поляков лег спать до двенадцати — уж больно ломало его, голова кружилась, ноги были слабыми-слабыми…
Жар сменялся ознобом, озноб — духотой, затрудненным дыханием.
Валерка принес ему из «актового зала» новогодний подарочек: пакет с тремя каменными пряниками, четырьмя соевыми батончиками и двумя большими яблоками.
Стараниями комсомольского секретаря — симпатяги-уйгура с дыркой в животе от немецкой пули — такой подарок получил каждый «трудновоспитуемый».
Ну а уж водку втихаря или план — это уже кто как мог и где мог…
— Ух ты, Мишка!.. — удивился Валерка. — Ты так горячо дышишь! Может, фельдшера позвать?
— Не надо… Иди празднуй. Мне бы только отлежаться чуть-чуть. Я, наверное, простыл тогда немного в Ленкомнате…
— А сегодня там стекла вставили!
— Ну вот видишь — «жить стало лучше, жить стало веселее!»… Иди, Валер, попляши там за меня… Только водички принеси.
Валерка притащил алюминиевую кружку, полную воды, но Мика уже спал тяжелым больным сном…
***И снился больному Мике Полякову какой-то неведомый чудесный остров с невероятно зелеными пальмами, которых он никогда раньше не видел…
Жаркое солнце висело прямо над головой и шпарило так, что даже дышать было невмоготу!..
А вокруг острова со всех сторон — синяя-синяя вода. Насколько глаз видит…
И одинокий белый, совершенно очаровательный домик невдалеке!.. Красиво до слез, до мистического восторга…
Только идти к этому домику ужасно трудно! Ноги увязают в прокаленном сверкающе-желтом песке, каждый шаг требует невероятных усилий, но Мика знает почему-то, что до этого домика нужно дойти обязательно! Это очень-очень важно…
А дышать от жары становится все труднее и труднее, и песок все рыхлее и сыпучее…
Но Мика идет… Мике это невероятно важно!..
Вот он уже и в домике…
Проходит из коридора в комнатку, а там…
…на полу ЛЕЖИТ ПАПА — Сергей Аркадьевич Поляков!!!
— Папочка!.. — в ужасе беззвучно кричит Мика…
***И просыпается.
Ночь. Только слабый дежурный свет в бараке. Дышат полтораста спящих пацанов. Вскрикивают во сне, плачут, смеются, угрожают, бормочут что-то, шепчут, стонут…
Глубокая ночь первого января 1942 года.
Мика попил воды из кружки и вдруг ясно и отчетливо ПОЧУВСТВОВАЛ — отец в Алма-Ате! Но почему без мамы?! И ОТКУДА Я ЭТО ЗНАЮ?!
Так… Нужно немедленно в Алма-Ату! Всего тридцать пять километров… На попутке, на телеге, пешком… Как угодно!
