Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь!
– Федор Васильевич, простите, Маки нет?
– Нет, она занимается ремонтом и сейчас у меня в квартире, вероятно. А вы на мобильный не звонили? – засуетился он.
– Звонила, но «абонент временно недоступен». Если можно, дайте мне ваш телефон.
Он продиктовал ей номер.
– Спасибо. Всего хорошего.
– Простите…
– Да?
– Нет, ничего.
– Тогда всего доброго.
Она повесила трубку, а он вскочил и начал метаться, как тигр в клетке. Он не помнил уже, когда его так будоражил только звук голоса. Как ни дико, даже голос ее звучит элегантно. Мака как-то обмолвилась, что Ангелина пережила какую-то трагедию. Он хотел было расспросить, но не решился, боялся выдать себя. Ох, не к месту сейчас эта вибрация, надо взять себя в руки. Но он долго еще не мог успокоиться, а потом решил, что сегодня работать уже не сможет, и отправился на кухню, сварить себе крепкого кофе. Но раздумал и лег спать, включив негромко телевизор. И увидел странный сон. Ему снилось, что он сидит в той комнате, где жил ребенком, в маленькой квартире на седьмом этаже, и вдруг слышит какой-то испуганный крик. Он подбегает к открытому окну и видит длинные, тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в карниз. Это пальцы Ангелины, он сразу это понял. И тут же увидел ее искаженное ужасом лицо – безумные глаза, побелевшие губы. «Помоги мне, я сейчас упаду!» – шепчет она. А он в растерянности не понимает, что ему делать, потом хватает ее за плечи, но у нее шелковая блузка, руки скользят, и тогда он в панике хватает ее за волосы, как утопающую, и втягивает в комнату. Она вся дрожит. А потом вдруг шепотом произносит: «Ах как больно, как больно… Почему спасение связано всегда с такой непереносимой болью?»
Он проснулся, вспомнил сон и испугался. Нехорошо засосало под ложечкой. Ей грозит опасность. И она нуждается во мне. И он, не рассуждая, схватил ключи от машины и ринулся вниз. Он знал, что она живет недалеко, на Беговой, однажды он подвозил к ней Маку. Стоя на светофоре, он вдруг опомнился. Что ты делаешь, идиот? Куда ты мчишься сломя голову? Ведь это был сон! Ничего, мне надо только убедиться, что с ней все в порядке. Он въехал во двор. Ее «тойоты» не было. Он набрал ее домашний телефон. Никто не ответил. А может, она сейчас сидит в ресторане с каким-нибудь кавалером, или в театре, или в гостях? А если у нее нет никакого кавалера? Да какая разница, есть кавалер или нет. Мне, главное, убедиться, что она жива. И он остался в ее дворе, не сводя глаз с подъезда. Вот к нему подкатила машина, но не «тойота», а «жигули», шестерка. Оттуда вышел мужик с большой собакой. Время тянулось медленно. И что я тут стою как идиот, скоро вернется Мака, а меня нет. Плевать я хотел на Маку! Нет, так нельзя. Мака практически твоя жена, и ты почему-то совсем не беспокоишься за нее, хотя она молоденькая красотка и мало ли что взбредет в голову каким-нибудь пьяным работягам? А тут совершенно чужая, немолодая баба. Да кому она, на фиг, нужна? И она наверняка умеет за себя постоять. Это просто идиотское сексуальное наваждение. Надо трахнуть ее, и все будет в порядке. Я забуду о ней как о прошлогоднем снеге. Нет, плохая фраза. Забуду ее как прошлогодний снег. И нужна она тебе как прошлогодний снег. Но тут во двор въехала знакомая «тойота». Вот и слава богу, с облегчением вздохнул он. Посмотрю только на нее, и все, поеду домой со спокойной душой. Домой – душой, паразитическая рифма, отредактировал он сам себя, напряженно следя, как она вылезает из машины. И вдруг произошло нечто кошмарное, как в плохом кино. Два парня подскочили к ней, отшвырнули, по-видимому вырвали ключи. Она упала в грязь и осталась лежать. Один из нападавших уже сел за руль, а второй еще только обежал машину, чтобы сесть рядом, но тут Федор мгновенно развернул свою машину, преградив им дорогу, выскочил и свистнул так, что задрожали стекла в нижних этажах.
Налетчики выскочили из «тойоты», один с монтировкой, и кинулись к нему, но он снова свистнул и показал им мобильник: мол, милицию вызвал – и парни бросились наутек, оглашая двор отборным матом, а он кинулся к Ангелине. Она уже не лежала, а сидела, потирая ушибленную ногу.
– Вы в порядке? Давайте помогу!
– Спасибо. Господи, это вы?
– Я.
– Это ваша машина? Вы их спугнули?
– Да вот… Вы можете идти?
– Кажется, да, ногу ушибла, но ничего, терпимо, только я вся в грязи.
– Ничего, грязь отчистится. Ах, сволочи! Надо немедленно ехать в милицию.
– Да бросьте, зачем? Машина же здесь… благодаря вам. И со мной ничего страшного, могло быть куда хуже, если бы не вы… Спасибо, Федор Васильевич. У меня просто нет слов, ой!
– Что?
– Каблук сломался.
– Вы уверены, что не хотите в милицию обратиться?
– Абсолютно, только время терять и нервы тратить.
Он крепко держал ее под руку в мальчишески упоенном состоянии – он сумел помочь любимой женщине в момент, когда она больше всего в этом нуждалась! Он герой, и она это должна оценить. Я еще ого-го! Я еще могу справиться с бандитами! А она рядом, такая благодарная, такая слабая сейчас. Это не были оформленные мысли, а так, лишь набор необычайно приятных ощущений, не последним из которых была гордость.
– Позвольте вас проводить.
– Да, пожалуйста, нога все-таки болит, и каблук…
Он вынул ключи из зажигания, закрыл машину, включил сигнализацию и повел ее к подъезду.
– Вы машину держите во дворе?
– Нет, обычно я ставлю ее на стоянку, тут недалеко, но я хотела сначала занести домой покупки.
– А где же они?
– В машине.
– Сейчас доведу вас до квартиры и отгоню ваш лимузин на стоянку.
– Правда?
– Ну разумеется, эти твари могут вернуться и если не угонят, то уж стекла побьют или еще как-то напакостят непременно… А заодно и сумки ваши доставлю!
– Спасибо вам.
– Не за что. Вы только позвоните на стоянку, лучше предупредить их.
– Да-да, верно, я сейчас…
У нее так дрожали руки, что ему пришлось отобрать у нее ключи и самому отпереть дверь. В квартире стоял лютый холод.
– Боже мой, у вас что, отключено отопление?
– Нет, я просто забыла закрыть балкон.
– Сумасшедшая женщина! – Он бросился в комнату и закрыл балкон. Она сидела в прихожей на пуфике в полном изнеможении, закрыв глаза.
– Геля, вам плохо? – тихо спросил он. – Может, вызвать врача?
– Ни в коем случае, сейчас пройдет.
– Вам надо глотнуть коньяку. У вас сеть?
– Да. Я выпью… потом…
– Где у вас коньяк, я налью.
– На кухне, в правом верхнем шкафчике.
Через минуту он принес коньяк, налитый в чашку.
– Вот глотните, рюмку я не нашел. Пейте, пейте!
Он поднес чашку к ее губам, она отпила.
– Еще глотните!
Она покорно выпила еще и подняла на него глаза. Он обомлел. В них была такая благодарность, почти любовь. Или это просто любовь? Его прошиб пот. Но нет, ему показалось. У женщины стресс…
