Ринат Валиуллин - Кулинарная книга
— Bond, — сухо ответила она.
— Любите сильных и мужественных?
— Кто же их не любит. А вашу как зовут?
— Next.
— И кто же будет следующей?
— Вы.
Не найдя что ответить, она затянулась. Я посмотрел в ее красивые миндалевидные глаза, те прикрывались длинными ресницами от весеннего солнца. Мой взгляд упал ниже. На легкую открытую кофточку, под которой сегодня отдыхала от лифчика спелая грудь: она-то знала, что лучший бюстгальтер — это мужские ладони. Бедра обнимала короткая кремовая юбка, стройные ноги венчали розовые туфли, цвета ее помады.
— То есть я вам нравлюсь?
— Да, но это вряд ли мне поможет. Вижу, вы поссорились с кем-то, теперь вот мстите.
— Откуда вы знаете?
— Помада пылает, очень мало одежды. В общем, блестяще выглядите.
— Отомстить действительно хочется.
— Причем сразу всему миру своим внешним видом.
— Чем лучше выглядит женщина, тем больнее упала, — в первый раз улыбнулась мне незнакомка.
— Не хотите выпить кофе, правда, у меня там кафедра идет.
— Я не против, — бросила окурок в урну девушка.
Мы зашли в университетское кафе. Вид у него был нищий и пришибленный, но кофе здесь варили хороший. Я оплатил, и мы сели за столик.
— Как вас зовут?
— Алекс.
— А вас?
— Next, — грустно пошутила она. — Кэтрин.
Я поднялся и принес две чашки крепкого кофе, который к тому времени уже ждал нас на стойке, и шоколад. Мы пригубили, все еще разглядывая друг друга. Прошло несколько минут.
— Вы всегда так молчаливы? — вернул я чашку на стол.
— С хорошими людьми всегда есть о чем помолчать.
— Откуда вы знаете, что я хороший?
— Вас глаза выдают, синие-синие, как небо в ясную погоду. Вы тоже любите помолчать?
— Иногда мысли настолько хороши, что не хочется ими делиться. Хотя у вас, по-моему, не очень хорошие. По крайней мере, сейчас, — окунул я осторожно свои глаза в глаза Кэтрин.
— Читаете?
— Ага.
— Так что там написано?
— Вы хотите кого-то убить. Вас кто-то обидел?
— Меня огорчили.
— Бывает. Видите муху? — указал я на край стола, на котором сидело перепончатокрылое.
— Ну.
— Убейте ее, полегчает, я в этом уверен.
— Она слишком красива.
— Пока вы думали, их уже стало двое.
— И они занялись любовью.
— Придется убить двоих.
— Вы все еще говорите про мух?
— А вы все еще про измену?
— Вот вы могли бы изменить? — подняла она на меня ресницы.
— Я? Легко, — сделал я еще один большой глоток.
— Даже если вас сильно будут любить?
— Это как раз и спровоцирует, — выдавил из фарфора последние капли.
— Даже если вы знаете, что причините кому-то нестерпимую боль? — вылила Кэтрин осадок своего кофе на блюдце. Он образовал коричневую лужицу в форме покусанного сердца.
— Раздеваясь, об этом никто не думает, — взял я салфетку и вытер свои губы.
— Если бы вы знали, сколько красивых слов стояло за этим.
— Часто люди готовы начать говорить о любви, только для того чтобы кончить.
— Отчего же так происходит, неуклюже и примитивно? — мяла девушка в руках салфетку.
— Измена — обратная сторона любви. Нет ни повода, ни причины. Люди изменяют, потому что хотят измениться сами. Но в результате меняется только отношение к ним.
— Измена — это то, что никогда не могло прийти в голову и пришло сразу в сердце.
— Неужели не было никакого предчувствия? Хотя предчувствие должно больше относиться к любви.
— Я вроде как любила его, и он меня, но все время какие-то сомнения покусывали, знаете?
— Нет, детка, если сомневаешься, то это уже не любовь, а так… дружба с интимом, — начал я уже скучать, теребя пакетик с сахаром.
— Ну в итоге и получилось, — вздохнула она. — Наверное, еще долго буду вспоминать.
— Зачем? Думайте о чем-нибудь приятном, Кэт.
— Я и так о нем постоянно думаю.
— Я имею в виду секс.
— Я тоже.
М
В мастерской накопилось пустых бутылок и другого бытового мусора. Было очень сложно сделать сегодня хотя бы что-то, хотя бы выкинуть мусор. Все-таки мне это удалось: я собрал их в пакет и вышел во двор. В помойке, как всегда, навалено всякого щедро. Закинув в контейнер мешок, уверенно зашагал к арке и скоро уже был на улице. Рядом находился небольшой парк, в котором я хотел прогуляться и подышать воздухом. Деревья стояли голые, но неинтересные. Из-за одного из них вышла бабушка, на четырех ногах, в зеленом комбинезоне. «Зеленые человечки на четвереньках, это уже слишком». Она мне показалась знакомой.
«Здравствуйте», — на всякий случай кивнул я ей головой. Бабушка не ответила и спряталась за другую, которая возникла неожиданно рядом, тоже в зеленом, но уже на двух ногах. Старуха выгуливала свою собаку: большую, унылую, старомодную. Что-то печальное подвывало в одиноких одетых псинах. Однако грусти хватало без этого. Я отвернулся и пошел дальше. Словно низколетящие ласточки, меня обогнали лыжники. Захотелось отнять у них палки и тоже заняться спортом. Возможно, завтра я так и сделаю или в следующем сезоне. Возможно.
Впереди я видел, как мальчик кидал хлеб птицам. Когда пища закончилась, те насрали и улетели, ребенок заплакал. Меня осенило: вот он, я нашел его, смысл своей распоясанной жизни: поел, нагадил, лишь бы было кому оплакивать перелеты моей души.
Неожиданно мысли остановил судорожный лай белой болонки, сбежавшей от хозяйки. Девушка кричала ей вслед:
— Герда, Герда, стоять!
Та летела мимо меня, а за ней, позвякивая, длинный поводок. Я ловко наступил на шнур, прижав его ботинком к весеннему снегу. Какое-то время тот еще скользил, пока не зацепился концом за мою подошву и не замер. Собачка рухнула как подстреленная. Полежала пару секунд, потом вскочила и вновь залаяла. Еще через несколько секунд подбежала хозяйка и выдохнула:
— Спасибо!
— Не за что!
Я подождал, пока она отдышалась, и протянул ей поводок. Она взяла его и начала ругать собаку, потом подхватила ее на руки, поцеловала в нос, подняла в воздух, как обычно поднимают маленьких детей. Опустила и поцеловала еще раз.
— Вы любите животных? — спросила я девушку, как только она угомонилась.
— Да, люблю.
— Значит, я вам понравлюсь.
— Вы слишком самоуверенны.
— Разве это плохо?
— Самоуверенность делает людей поверхностными.
— А вам нравится, когда сразу в душу?
— Нет, конечно. Ведь люди встречаются разные: иные заглядывают в душу, как за угол, где хотят по-быстрому справить свою нужду.
