Эдуард Тополь - Кремлевская жена
Рев самолета заглушил мой голос. Кортеж правительственных машин, сбавив скорость, проезжал через охраняемые солдатами ворота прямо на летное поле аэропорта Внуково-2, где была стоянка реактивных правительственных «Ил-74». Один из этих «Илов» как раз заходил сейчас на посадку в сопровождении эскадрильи военных «МиГов».
Наша колонна остановилась у небольшого аэровокзала, шоферы и телохранители бросились открывать двери «членовозов». Одновременно шестеро солдат притащили свернутую в толстенный рулон красную ковровую дорожку и стали быстро раскатывать ее в сторону летного поля, к тому месту, где должен был остановиться самолет Горячева.
Члены правительства вышли из лимузинов и столпились у края этой ковровой дорожки, чтобы, как и положено по давнему ритуалу, встретить прибывающего из отпуска главу государства.
Удивляясь, почему наш шофер не вышел из машины и не открывает Ларисе дверцу, я взялась было за ручку, но Лариса остановила меня:
– Сиди! Не рыпайся! – И вынула из сумочки импортную косметичку, а из нее импортную же пудреницу, французские тени для век и прочую косметику, от одного вида которой у меня захватило дыхание. Открыв пудреницу, Лариса стала спокойно приводить в порядок лицо.
Между тем рулевщик, размахивая двумя флажками, шел по рулежной полосе и, оглядываясь через плечо, вел горячевский «Ил» к концу полураскатанной красной ковровой дорожки, где стояли наготове шестеро солдат. Двое из них пригнулись, держась за концы палки, просунутой в неразмотанный остаток дорожки. Сюда же катил трап.
Как только самолет замер и трап ткнулся под нижнюю кромку его не раскрытой еще двери, два солдата взбежали по этому трапу наверх, разматывая остаток красной дорожки. Остальные четверо спешили за ними, сноровисто укрепляя дорожку на ступеньках длинными металлическими штырями. Закончив эту работу, пятеро солдат сбежали с трапа, топча по нему для верности сапогами. Шестой солдат, замыкающий, щеткой смахнул с дорожки их следы и вслед за остальными исчез под самолетом. Только после этого дверца самолета откинулась, в проеме появилась стюардесса. Сойдя на трап, она отступила в сторону и жестом пригласила Михаила Сергеевича Горячева.
Горячев вышел из самолета, он был в светло-синем летнем костюме, с южным загаром на лице и на лысине. Весело глядя на встречающих, он легко, но неспешно сошел по трапу, вся его плотная, коренастая фигура словно излучала энергию и уверенность. За ним почти вплотную шли четыре телохранителя, а следом после короткой паузы потекла из самолета длинная цепочка горячевских советников, ассистентов, помощников, стенографисток с «дипломатами» и папками в руках.
Но только когда Горячев пожал руки Громыко, Шеварднадзе, Рыжкову, Слюнькову и прочим членам правительства, Лариса коротко стукнула пальцами в перегородку, отделяющую салон ее лимузина от кабины шофера. Шофер тут же выскочил из кабины, открыл Ларисе дверцу, и она вышла навстречу мужу и всему развернувшемуся к ней правительству. Так в театре после премьеры режиссер спектакля выходит на сцену последним – после актеров и даже после автора пьесы…
Она шла к Горячеву – прямая, в сером деловом костюме, с аккуратной короткой стрижкой и с чистым спокойным лицом без всякого следа недавней истерики. Прямо как Нэнси Рейган к своему мужу…
И Горячев, пройдя сквозь строй членов правительства, вышел из их компании навстречу ей – с лучистой улыбкой. На фоне старого Громыко с его лицом, сделанным из мятого папье-маше, на фоне седого Шеварднадзе и серо-усталого лица Председателя Совета Министров Николая Рыжкова Горячев выглядел молодым, динамичным, современным. И я вдруг подумала, что, всюду рекламируя выдвижение молодых кадров и сменив почти всех членов Политбюро, Горячев не допустил в правительство никого, кто был бы моложе его… Но эта мысль пришла и тут же отлетела, потому что как раз в тот миг, когда Горячев развел руки, чтобы обнять Ларису, на летное поле с визгом тормозов выскочил еще один черный «ЗиЛ». Пролетев юзом на визжащих покрышках метров пять, «ЗиЛ» замер, из него тут же выскочил генерал Власов, и я увидела, как на лице Ларисы появилась короткая самодовольная улыбка…
7
16.40
Вы когда-нибудь видели осеннюю Москву на закате? Да еще с Ленинских гор?
Странный гигантский оранжево-красный диск солнца садится у вас за спиной за шпиль МГУ – словно незнакомая оранжевая планета из романов Брэдбери. И вы уже невольно смотрите на Москву другими глазами – не буднично и привычно, а как бы глазами новоприбывшего марсианина. И вы видите золотую осеннюю пену парка имени Горького и желто-красную бахрому набережных вдоль сиренево-закатной Москвы-реки, и маленький усатый речной трамвай, и чашу стадиона, забитую народом по случаю футбольного матча, и голубые поезда метро, выкатывающие из-под земли на гигантские метромосты, и прямые стрелы новых проспектов, и мягкие изгибы старых желто-багряных бульваров, и многоцветную чешую шифера на крышах домов – сотни тысяч крыш до самого горизонта… Отсюда, с высоты, вам не видны будничные проблемы этих маленьких фигурок, населяющих город: очереди за съестным, носильным и читабельным, озлобленность, преступность, наркомания, самогоноварение, разбитые мостовые и осыпающаяся с фасадов домов штукатурка… Нет, вы не видите этих мелочей ни из окон правительственных дач на Ленинских горах, ни с гаревых, посыпанных желтым песочком дорожек в парке, который окружает эти дачи и спускается к Москве-реке. Вы видите только мирную желто-зелено-багряную панораму древнего города с золотыми куполами старинных церквей и монастырских соборов, с рубиновыми звездами Кремля и шпилями высотных зданий, с россыпью современных микрорайонов и зеркальными стенами модерновых архитектурных гигантов – в этих зеркальных стенах, куполах и шпилях дрожит и сияет оплавленное золото солнечного заката…
И вам хочется жить в этом городе вечно.
Вам хочется ходить по золотой осенней листве, хрупко, как вафли, шуршащей под ногами, вам хочется трогать теплые, как круп лошади, перила чугунных мостов, вам хочется держать кого-то за руку и говорить какие-то странные слова…
Может быть, и Лариса с Михаилом Сергеевичем ходили когда-то вот так по осенней Москве – держась за руки, останавливаясь на мостах через Москву-реку, покупая сливочное эскимо на Кропоткинской или громко болея за «Спартак» на стадионе у Ленинских гор…
Но теперь…
– Я хочу жить! Понимаешь – жить! – Лариса резко забежала вперед и остановилась перед мужем на гаревой дорожке парка.
