Сергей Минаев - The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты
– Я просила извиняться?
– Нет, но... почему-то хочется.
– А откуда у нас, в столь юном возрасте, комплекс вины?
– А откуда у нас, в еще более юном возрасте, такое жестокосердие?
– Мне погладить тебя по голове?
– Лучше укачать на груди. – Я сажусь на стол.
– Ненавижу, когда сидят на столе. Слезь.
– Дай мне руку, я боюсь высоты.
– Ты, может, прекратишь паясничать?
– Ты, может, прекратишь меня убивать?
– Андрей, в самом деле. – Она картинно роется в сумке, перекладывая кошелек, сигареты и ключи. – Ты себе не тот объект выбрал, на меня это не действует.
– Ты даже не попробовала. – Я машинально хватаю ее футляр с очками и начинаю вертеть в руках.
– Пробовала... не с тобой. Футляр можно?
– Махнемся на номер телефона?
– Зачем? – Она искренне пожимает плечами. – Это не поможет.
– Хорошо, давай по-другому. Я верну тебе футляр. А ты попросишь мой номер, идет?
– Зачем он мне?
– Кто знает, вдруг захочешь отправить эсэмэс?
– У меня есть кому отправить! – Она закидывает ногу на ногу.
– В смысле? – кладу футляр на стол, достаю сигарету и мну ее в пальцах. – Ты замужем? В смысле... у тебя есть молодой человек и все такое?
– Все такое...
Я опускаю голову и упираюсь взглядом в большие пальцы на своих ногах, которые как-то особенно нелепо торчат из сандалий. Затылком чувствую, что и Наташа смотрит туда же.
– Ты с пляжа, что ли, приехал? Или из солярия? – последний вопрос звучит особенно презрительно.
– Неа, – отвечаю я, понимая, что все рушится к чертям. Рассыпается, не находит связей. – От одной знакомой. Летел к ней, хотя вначале думал прилететь к тебе. Но у нее... – поднимаю голову, смотрю на нее. – Она собиралась повеситься, это катит за уважительную причину?..
– Вытащил из петли или не успел?
– Успел. Как раз к началу спектакля. Чистый развод.
– Ты все еще ведешься на женские истерики? Странно, вроде большой мальчик... – Она достает сигарету, встает, подходит к окну и открывает форточку. Закуривает.
– Ведусь. А ты когда-нибудь вешалась? – тоже закуриваю на автомате.
– Неа, вены пыталась вскрыть. Он был рок-музыкант, а я дочь богатых родителей, – говорит она, выпуская дым в форточку.
– «Ты не стала женой, я не стал звездой», – цитирую я Науменко.
– «Но я часто вспоминаю те времена, когда я знал тебя совсем другой», – продолжает она.
– Стал? – Я смотрю на кольца дыма от сигареты и чувствую, как внутри поднимается волна каких-то давно забытых чувств и страхов.
– Нет, не успел. Дознулся.
– Счастливый! – бросаю я.
– Что тебе мешает? Съемки в рекламе? Неотработанный контракт? Социальный статус? – Оттого что она не оборачивается, мне кажется, что все эти вопросы она задает собственному отражению в давно не мытом школьном окне.
– Мне нужное подчеркнуть, или ты сама себя спрашиваешь? – Не сводя с нее глаз, я запускаю руку в ее сумочку и достаю мобильный.
– Себе я, кажется, уже ответила. – Она глубоко затягивается, поправляет волосы и замолкает.
– Ответы тебя устроили? – лихорадочно набираю свой номер с ее телефона, чувствую вибрацию айфона в кармане джинсов.
– Не вполне. – Она резко разворачивается, но я успеваю закинуть ее телефон обратно в сумку за секунду до того. – Ты знаешь тексты Науменко?
– Жизнь заставила.
– Нелегкая у тебя жизнь, да, Андрей Миркин?
– Была гораздо труднее до того...
– ...как ты меня встретил. Ненавижу банальности!
– Ты не оставляешь мне на них времени. До того, как в Голландию свалил.
– Ты жил в Голландии? – Ее глаза оживляются.
– Один ужин вдвоем, а?
– Правда, не стоит. – Она подходит ближе, слегка касается рукой моего плеча, по моей спине бегут мурашки.
– У меня руку свело любовной судорогой, – кривляюсь я и хватаюсь за плечо. – Можешь слегка помассировать, вот здесь?
– Могу прижечь сигаретой, чтобы не мучился. – Она улыбается, окончательно сводя меня с ума.
Я заваливаюсь на бок и начинаю чуть-чуть дергать левой ногой.
– Всего одно касание, и ты спасешь жизнь человека, или убьешь меня, не коснувшись! – Я тяну к ней руки.
– Если бы я могла убивать людей, не касаясь, этот город стал бы много лучше. – Ее глаза снова становятся безразличными. – Вставай, Миркин, дети могут зайти!
– Боишься быть скомпрометированной? – Я понимаю, что до питерского самолета около трех часов, а вот до нашего с ней ужина... Поднимаюсь со стола.
– Боюсь показаться навязчивой, но ты меня слегка утомил. Мне нужно идти, прости! – Она говорит абсолютно холодным тоном, но сумку со стола не убирает, оставляя мне тем самым щель в пять миллиметров, в которую я, как всякий срывающийся со скалы, всовываю палец.
– Три чашки кофе!
– Почему именно три?! – За щелью обнаруживается довольно большая полость.
– А почему бы, собственно, не три?
– Господи! – кривится она. – Одна сплошная демагогия.
– Нет. Это – демагогия, – говорю я, указывая на нее пальцем. – Так любила говорить Ульрика Майнхоф.
– Это дизайнер одежды, да? – Она хлопает ресницами, стараясь быть похожей на одну из тех... но у нее выходит неубедительно.
– Ага, западногерманский бренд. Фракция Красной Армии. У тебя есть что-то этой фирмы?
– Пудреница в форме автомата Калашникова.
– А у меня джинсы из кожи Баадера. Нам будет хорошо вместе, правда?
– Я могу попросить помощь зала? – Она прищуривается и перекладывает школьный журнал с одного края стола на другой.
– Боюсь, у вас больше не осталось подсказок. – Я укоризненно качаю головой.
– Тогда я забираю деньги.
– «Жан-Жак», «Кофемания», «Маяк» в конце концов!
– Я уже запуталась, кто здесь ведущий?
– Как хочешь. – Я делаю шаг вперед и беру ее за руку.
– Не дай тебе бог назвать меня зайкой! – Она выдергивает руку.
Откуда это? Слышала, как я разговаривал со школьницами? Это слово проскользнуло в начале? Навела обо мне справки? Последнее обнадеживает, ровно настолько, чтобы успеть впасть в паранойю.
– Я таких слов даже не знаю, – получается неуверенно.
– Звучит нетвердо. – Она берет сумку, журнал и начинает движение к двери.
– Наташ, послушай! – Я забегаю вперед. – Через четыре часа мне нужно быть в Питере. Самолет в три. Завтра – кофе, обед, ужин, завтрак?
– Я подумаю. – Она делает еще один шаг к двери.
– Когда тебе можно позвонить?
– Ты знаешь мой номер?
– Кажется да. – Я спиной открываю дверь.
– Кажется?
– Уверен! – Не оборачиваясь, делаю шаг назад, в открытую дверь, задеваю ногой за что-то металлическое. Грохот перевернутой посуды, моя нога едет по полу, пытаюсь схватиться за дверной косяк, но не успеваю и плюхаюсь на задницу.
