Наринэ Абгарян - Зулали (сборник)
Новый год деревня встречала с традиционным праздничным размахом, с ломящимися от многочисленных блюд столами, с обязательными посиделками у родственников и соседей. В парадной круговерти никто не заметил отсутствия Назели, лишь вечером первого января старая Ано, завернув в полотенце четвертинку орехового пирога, засобиралась к ней в гости. Она заподозрила неладное сразу, как только увидела не до конца притворенную входную дверь. В узкую щель успело замести крохотную пирамидку снега, стылый дом ответил на ее зов молчанием, а заглянув на кухню, она не сумела сдержать испуганного вскрика, увидев опрокинутый обеденный стол и усыпанный осколками побитой посуды пол. Выронив сверток с угощением, она заголосила: «Назели-джан, Назели-джан?» и побрела по дому, подслеповато нащупывая в темноте выключатели. Комнаты озарялись светом – одна, вторая, третья, было холодно и тихо, как в глубоком погребе, дойдя до спальни, старенькая Ано постояла на пороге, набираясь решимости и унимая сердцебиение, потом толкнула дверь и, заглянув туда, немного успокоилась, не застав разгрома. Назели лежала в постели, накрывшись с головой, Ано подняла край одеяла и ахнула, разглядев ее состояние: заплывший глаз, на виске огромная, величиной с куриное яйцо, шишка, руки в глубоких царапинах.
– Дочка, кто с тобой так, кто с тобой… – запричитала она.
Назели, услышав ее голос, вынырнула на секунду из беспамятства, прохрипела:
– Я сама… упала… ударилась…
– Да какое «я сама»! Кто так падает! – всплеснула руками старенькая Ано, приложила ладонь к ее лбу и отдернула – он был до того горячим, что казалось – сейчас заполыхает.
Времени было в обрез. Найдя телефон и молясь, чтобы сын оказался дома, она набрала номер, вскрикнула от радости, услышав в трубке его голос, попросила принести лекарства. К тому времени, когда прибежал запыхавшийся сын, она успела немного сбить температуру, протерев тело Назели винным уксусом. Белья на ней не оказалось, между ног натекло крови – Ано не смогла сдержать слез, разглядывая кровоподтеки на внутренней стороне ее бедер, когда стукнула входная дверь, она вышла к сыну, попросила затопить дровяную печь и нагреть воды, на его удивленный возглас, кто так разгромил кухню, ответила словами Назели: это она, упала, опрокинула на себя стол, сильно поранилась осколками. Сын затопил печь, разогрел воду, поскребся в дверь спальни, но Ано не дала ему войти, объяснив это тем, что у Назели лихорадка и, кажется, вирус, и она не хочет, чтобы сын тоже заразился. Она замотала голову Назели своим платком так, чтоб не видно было лица, завернула ее в одеяло, удивляясь силе своих дряхлых рук, сдернула с кровати и спрятала испачканную кровью простыню и лишь после этого кликнула сына и попросила перенести больную на кухню. Тот безропотно выполнил ее просьбу, уложил Назели на топчан, хотел было остаться, но мать не дала – иди, дальше я сама справлюсь. Она налила в таз теплой воды, смочила полотенце и, как могла, умыла Назели, потом еще раз натерла ей тело уксусом, приговаривая: «бедная моя, бедная моя». Назели еле слышно дышала, с тихим всхлипом втягивая воздух, была уже в сознании, но молчала, только морщилась, когда уксус попадал в царапины. Ано напоила ее сладким чаем, дала жаропонижающее, подоткнула со всех сторон одеяло – спи! Назели послушно закрыла глаза. Пока она дремала, Ано убралась на кухне – подмела и вымыла пол, выкинула осколки битой посуды. Несколько раз, прерывая работу, прикладывалась губами ко лбу Назели, надеясь, что жар спал, но он держался, это хорошо, значит, организм борется, каждый раз приговаривала Ано, не очень понимая, кого утешает – себя или ее. Ушла она поздно, затопив печь с таким расчетом, чтобы тепло продержалось как можно дольше, и убедившись, что Назели крепко спит. Вернулась на самом рассвете. Ночью ударил мороз, воздух казался аж заиндевевшим, царапал горло и холодил лицо, хмельная от праздников деревня спала беспробудным сном, и даже голосистым петухам было не до утреннего перекрика – коротко кукарекнув, они тут же притихали. Назели проснулась на стук открываемой двери, приподнялась на локте, ну, как ты себя чувствуешь? – спросила старая Ано нарочито беззаботным голосом.
– Лучше, – ответила одними губами Назели.
Ано приложила ладонь к ее лбу, вздохнула – температура держалась. Отек на виске чуть сошел, но глаз не открывался.
– Сейчас все сделаем. – Она подкинула в печь дров, заварила чаю, соорудила два бутерброда с маслом и медом. Накормила Назели, дала лекарств. Обработала ранки, приложила к виску компресс, еще раз обтерла уксусом.
Назели безропотно подчинялась – жевала хлеб, глотала таблетки, подставляла руки и ноги, когда старая Ано, кряхтя, обтирала ее тело остро пахнущей уксусом тряпицей. Приговаривала шепотом: «спасибо, спасибо».
– Дочка, может, хоть теперь расскажешь, что случилось? – спросила Ано, уложив ее на топчан и накрыв одеялом. И, не давая ей ответить, поспешно добавила: – Только не обманывай меня, пожалуйста. Если собираешься соврать – лучше промолчи.
Назели закрыла глаза.
– Неужели Григор? – Голос старой Ано дрогнул, оборвался.
Назели зашептала, не открывая глаз:
– Я не видела, кто это был. Я накрывала на стол. Услышала, что отворилась дверь, решила, что это вы, – больше ведь некому было ко мне заглядывать. Потому и не стала оборачиваться, только поздоровалась. Помню удар, я упала. Второй раз ударили ботинком в висок. Больше ничего не помню. Очнулась на полу, окоченевшая, было темно и очень холодно. Я кое-как добралась до постели, легла. Все.
– Ты не видела его?
– Не видела.
– Ни на кого не думаешь?
– Нет.
Старая Ано пожевала губами.
– Нужно мужикам рассказать. Они придумают, как быть.
Назели схватила ее за локоть, зашептала умоляюще:
– Бабушка Ано, пожалуйста, не говорите никому. Подумайте сами – дороги замело, до деревни не добраться. Это был кто-то из своих. Кто-то из наших мужчин. Больше некому.
– Григор? – переспросила Ано.
Назели отпустила ее руку, откинулась на подушку. Лицо ее, мертвенно-бледное, прозрачное, почти слилось с подушкой. Только заплывший глаз отливал пугающей чернотой.
– Я не видела. Не знаю, – с трудом выдавила она.
– Кроме него, некому.
Назели повернулась на бок, подтянула одеяло к подбородку. Вздохнула:
– Это уже не имеет значения.
– Снасильничали над тобой, дочка. Разве такое прощают?
– Вы, главное, никому не говорите, бабушка Ано. Я сама разберусь.
– Ладно. Но тебе нужно перебраться к нам. Мало ли что еще может случиться.
Назели не смогла скрыть горькой усмешки.
– Все, что должно было, уже случилось.
Днем заглянули Сильва с Ануш, но старая Ано не дала им пройти в дом. Назели слышала, как она их выпроваживает, пугая неведомым вирусом.
