Мартин Эмис - Записки о Рейчел
Реакция Рейчел была удовлетворительной. Ее язык, как и прежде, находился в состоянии ожидания. Губы, однако, делали свою работу, а сама она издавала должные звуки. Когда я надавил своим вельветовым коленом на то место, где соединялись ее ноги, нельзя сказать, что они так и прыгнули в разные стороны. И, по правде говоря, она пока что не положила и пальца мне на задницу.
Но ничего.
Левой рукой я производил вращательные движения по животу Рейчел поверх свитера, не касаясь ее грудей, но иногда шаловливо приближаясь к ним. Таким образом, я соблюдал тройную цикличность сексуальных действий по принципу контрапункта. Например: всунуть язык, убрать палец от уха; вытащить язык, погладить шею, провести мизинцем левой руки по узкой канавке между ее свитером и юбкой (тактично обходя пупок); поцеловать и чуть лизнуть шею и подбородок, «делать» ухо, ненавязчиво положив руку ей на колено; прекратить «делать» ухо и погладить по волосам, приближаться к ней ртом и подниматься рукой по ее ноге с одинаковой скоростью; когда рот уже совсем близко, долгую секунду держать ее взгляд, пока рука взмывает по самолетной траектории со взлетной полосы ее бедра и приземляется… снова ей на живот в тот самый момент, когда встречаются наши губы. И так далее.
Проделывая все это, я думал о том, как мне повезло, что я оказался не при делах. Вот что сказал мне гомик доктор Торп: «Пускай твоя штучка отдохнет, ты ведь пока не станешь пулять из нее в милых дам? Приходи в следующий понедельник — ладушки? — и мы взглянем на нее еще разок». Повезло, потому что теперь не было ни малейшего шанса, что я зарвусь или меня унесет, если это слово вообще здесь уместно. Теперь можно не бояться, что я стану думать о чьем-либо удовольствии, кроме удовольствия Рейчел. Я издавал вежливые постанывания, но это была профессиональная искренность дегустатора вин в противоположность откровенному подхалимажу алкоголика.
Мой член, конечно, и не подозревал обо всем этом. Однако же, надо отдать ему должное, сей орган накануне вел себя безупречно. Накануне я стоял возле застеленного белой простыней врачебного кресла доктора Торпа, с брюками, гармошкой лежащими вокруг голеней, и мешковатыми, но без пятен, полуспущенными трусами на подрагивающих бедрах. Когда Торп подвихлял ко мне, когда он протянул свою наманикюреную руку, сказав: «Ну-ка, поглядим на старого чудика», — я был уверен, что сейчас он нащупает какую-нибудь известную ему одному кошмарную кнопочку-железу, и мой член бодро взовьется в его руке, а Торп посмотрит мне в лицо с радостным узнаванием. Но все обошлось как нельзя лучше. Я даже подумывал, не купить ли моему «чудику» мешочек конфет за примерное поведение.
Теперь. Я завершил действительно сложную последовательность маневров. Среди прочего были представлены массаж тазобедренной кости локтем, поглаживание ресниц, а также облизывание ушей (при этом я внимательно следил за тем, чтобы не сильно их обслюнявить). Еще я вел разговоры — выдавая в основном совершенно беспардонную лесть, но бескорыстную и всегда к месту, что делало ее, на мой взгляд, гораздо менее неловкой, поскольку из лести рождаются истинные комплименты, и оценить их можно только ретроспективно.
— Знаешь, когда ты смотришь прямо на меня, я все равно вижу белки твоих глаз вокруг радужки. Посмотри на мои. Радужка всегда соприкасается с веком. Твои глаза поразительны. Это первое, что я заметил, увидев тебя. Зачем ты вообще носишь темные очки? И снова: — Чем ты мажешь губы? По вкусу не похоже на помаду. Трудно понять, где кончаются твои губы и начинается лицо. У тебя такой забавный цвет лица, словно мокрый песок; но очень красиво.
Рейчел, со своей стороны, в какой-то момент сказала:
— У тебя такое вкусное дыхание. — Она засмеялась. — Не сладкое — просто вкусное.
Хотя и совершенно необъяснимо, но это было правдой — девчонки не раз говорили мне то же самое (огурец с перечной мятой — лучшее описание, какое мне удалось из них выжать). Все равно это замечание меня глубоко тронуло. Было бы здорово, так сказать, сдать вахту и полностью отдаться этому ощущению, как чему-то не относящемуся ни к прошлому, ни к Дефоресту, ни к трихомонаде, ни к будущему. Но я должен был сперва заполучить Рейчел, а на остальное и потом будет время.
Я покинул поле тактильной битвы, поднес обе руки к ее лицу, положил ладони ей на щеки и легонько поцеловал в губы. Часто в подобных ситуациях девушки выглядят печальными, даже если они на самом деле не печальны. Именно так Рейчел и выглядела: насупленной, красивой, утомленной, с ясными глазами.
С тех пор как я первый раз ее поцеловал, прошло тридцать минут. Я знаю это, поскольку как раз закончилась пластинка (позже я замерил время звучания для своих записей). Но пластинка не отключилась автоматически, как полагается любой нормальной пластинке: эти бесстыжие «Битлы» надрезали последнюю бороздку, так что
Cussy Anny hople — wan Cussy Anny hople — wan, -
до бесконечности, пока тебя не задолбает и ты не поднимешь иголку. (Джеффри утверждал, что это какая-то фраза, пущенная задом наперед, но я так и не удосужился проверить.)
С полминуты я притворялся, что не замечаю. Затем воскликнул: «О черт!» Я вскочил, снял иглу с пластинки и сел спиной к Рейчел. Музыка была не более чем журчанием, предназначенным заглушить любые неловкие звуки в процессе моих домогательств. Теперь нас окружала гулкая тишина.
— Ты помял пиджак, — сказала Рейчел. Ее голос звучал словно издалека.
Я посмотрел вниз: пиджак был и вправду помят. Я уперся взглядом в ковер.
— Кстати, где Дефорест? — Я счел, что это прозвучит основательнее, если я останусь сидеть спиной.
— В Оксфорде. Проходит собеседование.
— Да? — произнес я непроницаемым тоном. Интересно, почему я не прохожу собеседования? — И когда он вернется?
— Завтра. Но потом он поедет стрелять в Нортгемптоншир.
— Стрелять? Что это значит?
— На охоту. Ну, знаешь, из ружья.
— Ага. Значит, он этим занимается, да? — Буржуйство и мясоторговля: они наверняка еще и извлекают из этого прибыль.
— Не то чтобы… — Я услышал, как она сдерживает зевок. — Друг пригласил его на уикенд.
Она сделала ударение в слове «уикенд» на первый слог. Влияние Дефореста. Я повернулся к ней, улыбаясь.
— Это значит, что ты сможешь пойти сегодня вечером в кино. В «Классике» идет «Разрыв» Шаброля.
Она прикрыла глаза и печально кивнула. Я наградил ее жарким поцелуем.
Вдруг мы услышали шум со стороны лестницы, как если бы вся победоносная футбольная команда после финала «Кубка» сбегала по ступенькам. У нас с Рейчел едва хватило времени, чтобы сесть прямо с испуганными и виноватыми лицами, прежде чем дверь в мою комнату распахнулась. Над нами нависла круглая голова Нормана. Он не обратил никакого внимания на Рейчел.
— Давай наверх. Твой папаша здесь.
— Что? Здесь?
— Ну да. Давай. — Он повернулся, чтобы уйти.
— Слушай, Норман, подожди секунду, — сказал я. — Ты не мог бы сказать ему, что я болен или что меня нет? Какого черта он вообще приперся? — Я почти не делал поправку на Рейчел, заранее объяснив ей, что моя сестра непостижимым образом вышла замуж за этого бешеного кокни: «Он совершенно безвреден, большой оригинал, конечно же не в ладах с головой, пусть тебя не пугает то, что он говорит или делает» и так далее.
— Нет, тебе нужно подняться. Дженни просила. Она думает, что я его забодаю или что-нибудь в этом духе, если тебя там не будет. Это Рейчел?
— Да. Рейчел, это Норман.
— Привет, — жизнерадостно сказала Рейчел. Она сидела, обняв руками колени.
— Чу. — Брови Нормана поползли вверх, голова запрокинулась: это могло означать либо отвращение, либо зависть — я не мог понять что именно. И еще я не мог понять, как ему удается вести себя столь оскорбительно, никого при этом не оскорбляя.
— Ладно, давайте, — сказал он, — оба. — Норман энергично замахал в сторону двери, подгоняя нас. — Его баба тоже здесь, — добавил он таким тоном, как будто они пришли независимо друг от друга.
— Ты хочешь сказать: его любовница?
Полдесятого: Чарли на верном пути
Только что заходила мать и спрашивала, не хочу ли я поужинать. Я, конечно, сказал «нет» и добавил, что буду очень благодарен, если меня не станут больше беспокоить. Подобные вещи могут легко выбить из колеи. Теперь придется несколько минут полежать на кровати, пока вокруг вновь не сгустится одиночество.
Я полагал, что, несмотря на выказанное дружелюбие, для Рейчел это было уже чересчур, так что я почувствовал облегчение, когда у двери на кухню нас окликнула нечесаная, наспех подкрашенная Дженни. Она готовила большое чаепитие. Я познакомил их, и Рейчел тут же начала помогать: выкладывать закуски, поджаривать тосты, переливать молоко и пересыпать сахар в праздничную посуду.
