Владимир Ионов - Гончарный круг
Когда Михаил Лукич вернулся в избу, Денис с ребятами были уже там. Они, видно, о чем-то говорили с Василием — тот был красный до ушей и повторял тихо и торжественно:
— Это убедительно. Это убедительно. Но это надо было видеть собственными глазами. Только собственными.
Ввалился в дом и Макар. Оглядел всех, щурясь от дыма, который лез ему в глаза. Дым надоел ему. Он бросил цигарку в бадью под умывальником, спросил:
— Дак чего, сперва дело делаем али как?
— Какое у тебя дело-то? — спросил хозяин.
— Да у меня-то чево? Это у тебя с Денисом. Сядешь ты у меня за круг сегодня али уговаривать тебя?
— Дак сесть разве?
— Да уж сделай милость!
— Как, Денис?
— Я готов.
— Ну, дак и я готов теперича. — Михаил Лукич торопливо сел за круг, снял подсечкой старый комок, бросил его в угол. В это время по знаку Дениса «юпитеры» быстро набрали полный свет. Пока они разгорались, старик оттиснул пальцем комок глины, посадил его в центр круга. Только уж когда притиснул его кулаком, подумал, что, может быть, не так чего сделал.
— Не надо было насаживать-то? — спросил у Дениса.
— Насадили — значит, надо было.
— Скажешь, когда начинать-то?
— А вы попробуйте опять не обращать на меня внимания. Делайте свое дело, а я — свое. Макар нам споет чего-нибудь, пока Матрены Ивановны нет. А, Макар? Все и будем при деле.
— С чего бы это я запел-то? Хошь, загадку загадаю?
— Загадывай. — Денис посмотрел в видоискатель: отличный будет кадр!
— Вот, слушай. А ты крути знай!.. Дак вот… Родится, вертится, растет, бесится, помрет — туда и дорога! Это вот одна тебе, а погоди, и другую щас вспомню.
Круг уже шел у Михаила Лукича, глина тянулась под пальцами, образуя утробу, которой надлежит потом стать завязью и плодом в руках мастера. Руки же пока были суетны, они плохо чувствовали глину, видимо, ждали момента, когда им приспеет такая работа, которая сама по себе отодвинет и заботы, и страхи, а станется только плавность рук, их извечная сноровка.
— Первую я почти отгадал, — сказал Денис немного громче, чтобы прикрыть голосом мотор камеры, но Михаил Лукич услышал этот сыплющийся звук (он ждал его!), руки чуть дрогнули, приостановились, но все-таки пошли в дело и даже вроде ровней, чем вначале.
— Ну, дак вторую слушай теперича, — снова заговорил Макар. — Взят от земли, яко Адам; ввержен в пещь огненну, яко три отрока; посажен на колесницу, яко Илия; везен бысть на торжище, яко Иосиф; куплен женою за медницу, поживе тружеником во огне адском и надсадися; облечен бысть в пестрыя ризы и нача второй век житии; по одряхлении же рассыпася, и земля костей его не приемлет. Во, какя загадка-то тебе, парень! — Макар прищурил черный глаз на Дениса, дескать, неужто не отгадает?
— Да, братцы! В одном горшке весь Ветхий завет и Михаил Лукич тут же.
— Ввержен в пещь огненну? — спросил мастер.
— Пожалуй! — согласился Денис.
— А еще облечен бысть в пестрыя ризы, привезенные Савеловым из колхозного очага культуры! — вставил Василий.
Старики улыбнулись, и Денис обрадовался, что голова мастера взята крупным планом. Получилось, что улыбается мастер кругу, тому, что рождается на нем.
А на круге уже поспела завязь, и старик заторопился обратить ее в плод, чтобы глина и каплю не успела подсохнуть, пока он вертит второй горшок, иначе кандейка плохо свяжется витой ручкой. И забота эта отрешила его от других забот, вернула ему и сноровку, даже силу — не былую, конечно, не прежнюю, и даже не прошлогоднюю, но такую, что хватило ее на всю кандейку и на то, чтобы встать с лавки, отереть руки о подол фартука и сказать с весельцой:
— Эко, лешая какая вышла!
Денис выключил камеру. Счетчик показывал, что в кассете осталось метров семь пленки. Что снять? Нет, больше ничего не надо. На этот раз. Надо скорее ехать на плановую съемку, делать ее и возвращаться сюда — пусть уже зимой, чтобы без сутолоки, постепенно продумать и снять большой, вернее, настоящий фильм. Кое-что для него уже есть! Кто только придумал этот приезд людей с горшками! Такого уже больше не снимешь. А сейчас надо ехать. Сегодня же, чтобы успеть сделать плановую ленту.
Свет еще горел, и Денис не вставал из-за камеры. Он обнял треногу и долго, не отрываясь, глядел на стариков, смирно сидящих возле круга с готовой кандейкой.
— А ведь я к вам еще приеду. Можно?
— Да хорошо бы. Токо уж без этой штуки, — кивнул Михаил Лукич на камеру.
— Посмотрим.
— Приедешь, я те расскажу, как одного моего приятеля в кино снимали, — устало похвастал Макар.
— А что, есть уже, что рассказать?
— А как жо? Такой ли ишшо тарарам с фонарями был — я те дам!
— Фонари — это дело такое! — Денис резко встал. — Фонарей больше не будет. Отдать свет, Валентин! Виктор, собирать монатки! Все. На этот раз мы закончили.
— Э! Погодите маленько! — раздался голос Кондратия. Никто и не видел, что он стоит у дверей. — Даве я не поспел на лужайку-то. А у меня вона жбан-то какой! — И Кондратий выволок на свет нечто огромное, вроде ведерного чугуна, но похожее и на кувшин.
— Это вещь, Денис Михайлович! — вдруг загорелся Виктор.
— Ну, и что мы должны с ней делать? — спросил Денис.
— Дак тоже вроде этого, — вяло заговорил Кондратий.
— Снять для кино?
— Ну, вроде того… Опоздал я даве на лужайку-то. Пока ослобонил его да очистил…
— А мы и здесь уже закончили.
— Денис Михайлович, ну мы же еще не свернулись! Долго ли уважить человека? — Виктор освободил место на лавке в простенке между окнами, круто развернул туда свет. — Вот здесь блеск будет! Э! А каска?
— С собой нету. А дома была.
— Надо!
— Дак мигом! — радостно проревел Кондратий и вылетел из дома, задев головой притолоку.
Старики хохотнули.
— Вота охота-то пуще неволи! Как понос мужика прошиб. На пожаре так-то никогда не бегал.
— Зачем тебе все это надо? — спросил Денис Виктора.
— Я же делаю учебный фильм «Характеры». Пригодится. Где еще такой образ схватишь?
— Это уж точно, — согласился Денис. — Учти, пленки только метров семь-восемь.
Кондратий действительно обернулся в минуту. Виктор усадил его на лавку, подкатил свет.
— Терпимо? — спросил он, дав полную дугу.
— Хорошо! — ответил пожарный.
— Вот и отличено! — Виктор поставил жбан Кондратию на колено, велел держать его так, чтобы локоть был торжественно отведен в сторону. Потом долго возились с каской — то нахлобучивали на глаза, то сдвигали на затылок, то лихо заламывали набок. Наконец утвердили. — Вот та-ак! — хлопотал возле него Виктор. — Ужас, как спину напекло! А вы ничего?
— Дак хорошо! Я к огню привычный, — отозвался Кондратий.
Денис утащил стариков к дверям, чтобы Кондратий не видел их лиц. Было смешно, как пожарный силится глядеть на свет не моргая и пытается быть торжественно важным.
— Лопнешь ведь, сосед! — не удержался Макар.
— Не мешай больно-то! — осадил его Кондратий.
Виктор включил камеру. Кондратий выпучил глаза, натужился, но долго так не продержался, зажмурился, расплылся в улыбке, широко показав большие, косившие в разные стороны зубы.
— Прекрасно, но все! — сказал Виктор и выключил камеру.
— Все?
— Все!
— Дак, а показывать когда будут?
— Что показывать? Кино? А. господи, конечно же! Следите за афишами.
— В Стретенье, у клуба следить-то?
— Возможно. Но до клуба, наверно, не скоро дойдет. Обычно сначала в столицах показывают, в больших городах, а потом уж…
— Знамо, сперва там надо. Ну, мы обождем.
Виктор, наверно, еще долго бы отвечал на вопросы Кондратия, на Макар велел хозяину снова затевать самовар, и надо было быстро освободить избу от фонарей и кабелей. Кндратия к самовару не звали, он посидел на лавке, снял со взмокшей головы каску, потер ее рукавом — все ждал, не попросит ли хозяин к чаю, и, сердитый, унес свой жбан.
Едва начали укладывать в автобус «юпитеры», откуда-то снова появился Савелов.
— Уезжаете? — спросил он.
— Собираемся, — ответили ему.
— А мне велено не отпускать вас до приезда председателя.
— А приезд состоится скоро?
— Не успеете упаковаться.
Савелов оседлал мотоцикл и унесся сообщить Леониду Константиновичу, что дело кончено и можно, мол, играть отвальную. Завели газик, посадили в него Митрича, погрузили чемодан, заехали в контору, спросили у специально назначенного человека, не звонил ли Николай Иванович, не обещался ли приехать и, узнав, что звонка из области не было, погнали в Пеньки.
Когда они подрулили к дому, киносъемочный автобус был уже собран к дороге, а гости снова налаживали в избе переборку. Один Василий сидел на приступках автобуса и как-то пусто глядел на измятую, выбитую траву возле Болотникова полисада.
Пока мужики переговорили насчет конченного дела, да сходили на двор умыться, Митрич, молодой ладный мужик цыганского обличья, обставил стол всем, чем богат был его чемодан. Однако обстоятельной отвальной не выходило. Василий, на ночь да на дорогу глядя, выпивать отказался, шоферу даже и вовсе капли нельзя, хозяин умаялся за такой-то день так, что и рюмки ко рту не поднести. Один Макар довольно закрутил головой, да председатель с Митькой Савеловым с трудов-то праведных не прочь были осушить стопку-другую.
