Олег Лукошин - СУДЬБА БАРАБАНЩИКА. ХАРДРОКОВАЯ ПОВЕСТЬ
– Мы за тобой! – улыбнулся холодно и напряжённо дядя. – Пришло время записать последний трек.
– Да, конечно! – вскочил я с постели. – Жду этого момента с нетерпением.
Мы зашагали в подвал, в звукозаписывающую студию. Там меня поджидал сюрприз.
Помимо карлика, как обычно сидевшего за пультом и сосредоточенно вертевшего многочисленные ручки и тумблеры, а также старухи, выряженной в нечто пышно-багровое – что это было, платье такое, или какой-то авангардный наряд на пружинах, я так и не понял – слегка трясшейся и делавшей руками с лакированнойтростью и перевёрнутым серебряным крестом в них хаотичные движения, в студии находился третий. Это был Славка. Связанный, с ссадинами и кровоподтёками на лице, с кляпом во рту, он сидел на топчане в углу и горящими от негодования глазами взирал на собственных похитителей. В то, что дядя и старик Яков похитили, Славку сомневаться не приходилось. Именно его, а никакой не микшерный пульт затаскивали они в дом!
– Славка! – бросился я к другу, вынимая из его рта кляп. – Что с тобой? Почему они связали тебя?!
Славка же, едва я освободил его от кляпа, вместо ответа плюнул мне в лицо.
– Гад! – выдавил он. – Значит, ты с ними, с этими подонками, которые убили моего отца!
– Они убили твоего отца?! – глаза мои непроизвольно расширились от удивления. – Славка, миленький, да ведь я же не знал об этом! Я думал, они музыканты, думал, мы в турне отправились, альбом записываем. Но они обманули меня! Подло использовали!
Я чувствовал себя последним гадом. Мерзким уродцем Чарли со свастикой на лбу, предавшем всех своих друзей-хипанов. Нет мне прощения за мою глупость. Я заслуживаю четвертования. Нет, яростной красноармейской пули, которая уничтожает нечисть почище святой воды.
– Подожди, я освобожу тебя! – принялся я распутывать верёвочные узлы на Славкином теле.
Грубо, без церемоний, старик Яков отшвырнул меня в сторону. Я отлетел к стене и ударился об неё головой. Браунинг, заткнутый сзади за брюки и прикрываемый курткой, чуть не выпал на пол. Я поспешил поправить его.
– Я не буду отбивать ваш дьявольский Ритм! – лёжа на полу, заявил я. – Ничего вы от меня не добьётесь. Ваш Единственный останется в аду, где ему и место, и будет заниматься там рукоблудием.
– Не будешь, – усмехнулся криво дядя, – тогда мы убьём Славку. Думаешь, мы просто так привезли его сюда?
– Если вы убьёте его, то он не поможет организовать вам канал для прохода вашего повелителя. Единственный не протиснется в эту действительность. Или переместится каким-нибудь куском фарша.
Все злодеи, включая старуху, громко и выразительно засмеялись.
– О, не беспокойся об этом, наш юный друг! – воскликнул карлик. – После того, как мы устранили Магического Комиссара Украины, все каналы на территории этой советской республики работают отлично. Этот мальчик ни помочь, ни помешать нам не может. Он всего лишь заложник.
«Как плохо! – прыгали и кувыркались в моём воспалённом мозгу лихорадочные мысли. – Как же всё плохо и отвратительно! Пусть уйдут эти страшные люди. Мне их не надо, я их не звал, пусть валят на три пламенные советские буквы… Уходите далеко прочь! Я один! Я сам по себе! Я ничего этого не хочу!»
«Как уйдут, куда? – строго спросил меня кто-то изнутри, голос походил на отцовский. На Прометеевский – А разве возможно такое, чтобы посланники ада уходили добровольно, едва ты пожелаешь это? Ты должен бороться! Бороться и победить!»
– Ну и убивайте! – бросил я этим гадам.
Конечно же, я рассчитывал, что они не воспримут мои слова буквально. Что этот шантаж заставит их одуматься и – ладно я, человек пропащий – хотя бы отпустят Славку на свободу. Но после моих слов произошло нечто совершенно ужасное. Дядя мрачно глянул на старика Якова, молча кивнул ему, а Яков, это подлое и безжалостное существо, сделав три быстрых шага в сторону Славки, взмахнул вдруг руками, и, не успел я даже вскрикнуть, как он легко, без всякого усилия, схватив Славку за голову и стремительным движением ручищ сломал ему шею.
Славка обмяк, издал короткий вопль, быстро угасший до хриплого сипа, а потом неторопливо, словно вот устал человек и прислониться хочет к чему-то твёрдому, откинулся с нелепо повёрнутой в сторону головой к стене и замер.
Так я потерял единственного друга.
И понял, что дела мои гораздо хуже, чем можно было вообразить даже пять минут назад.
Горечь, охватившую меня в тот момент, не описать словами. Но я волевым и могучим вздохом тут же заглушил её, спрятав где-то в тёмных лабиринтах души. Мне стало ясно, как нужно действовать.
«Выпрямляйся, барабанщик! – повторил мне тот же голос – Выпрямляйся, пока не поздно».
– Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, – виновато прошептал я.
Сел на пол и принялся поправлять сбившуюся куртку и красный пионерский галстук на груди. Если уж и было мне суждено принять сегодня смерть, то я хотел сделать это как настоящий пионер.
– А что если я откажусь барабанить? – спросил я. – Вы тоже меня убьёте? Но тогда ваш повелитель останется в свой угрюмой берлоге. Тогда вы проиграете.
– Друг мой, ты не сможешь отказаться, – ласково сказал мне дядя. – Во-первых, ты слишком юн, чтобы суметь без страха принять смерть. А во-вторых, ты слишком тщеславен и, несмотря на всё твоё сегодняшнее, поверь мне, совершенно глупейшее сопротивление, всё же жаждешь славы. Откроешь барабанной дробью дорогу Единственному – и величайшая слава в веках тебе обеспечена. Кроме того, любезный, не рассуждай так пошло о нашем спасителе. Ты ещё глупый ребёнок и понятия не имеешь, что да как обстоит в этом мире.
Словно продолжая поправлять куртку, я дотронулся до браунинга. И только я к нему прикоснулся, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.
Звук всё нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я.
«Выпрямляйся, барабанщик! – уже тепло и ласково подсказал мне всё тот же голос. – Встань и не гнись! Пришла пора!»
И я сжал браунинг. Встал и выпрямился.
– А ты сможешь? – бросил я с яростью в морду этому омерзительному существу, называвшемуся моим дядей. – Сможешь принять смерть без страха?
Он удивлённо выпучил свои противные, казавшиеся мне когда-то добрыми глазки и даже вроде бы хотел что-то ответить, но я ему не позволил. Вытянул вперёд оружие, моментально прицелился и нажал на спусковой крючок.
Пуля вошла ему в горло. Недоумевающий дядя с перекошенным лицом силился разглядеть, что у него там внизу и выглядел при этом весьма комично.
Я развернулся на старика Якова – он уже пришёл в движение и замахивался для удара – пуля ворвалась ему в грудь и, словно хороший боксёрский удар, сбила его с ног.
Затем, так же в движении, едва определив лихорадочным поворотом головы местонахождение карлика, я выпустил пулю в него. Бедняга пытался вскочить с кресла, но верный кусочек свинца не позволил ему напакостить. Он вонзился ему в живот.
В старуху, взмахнувшую своей палкой и успевшую издать яростный крик на тарабарском языке, я выстрелил наугад. Лакированная трость, этот волшебный жезл, отлетела в сторону, а с ней два костлявых пальца. Видимо от боли старуха уронила серебряный крест сама. Звякнув, он кувыркнулся несколько раз своими выступами об пол и замер.
Я прицелился ей в голову.
– Ты ничего не понимаешь, глупец! – произнесла она с отчаянием. – Ты не на той стороне. Единственный – это не Зло, это не дьявол. Это спасение заблудшего человечества. Он выполняет поручение Бога, он с ним заодно.
– Ну да, конечно! – усмехнулся я криво.
– Ни в коем случае не позволяй Прометею проникнуть в этот мир, – умоляющим взглядом смотрела она на меня. – Ты не представляешь, кто он такой. Земные легенды о нём искажены. Он совсем не то, чем кажется. Его не просто так посадили на цепь. Его приход будет большой бедой для людей.
Хоть и не хорошо пионеру ругаться, но я с редкостным удовольствием бросил ей в лицо прощальную фразу:
– Сдохни, сука!
И выстрелил.
Пуля попала старухе в лоб. Она закатила глаза и, как была, не сгибаясь, рухнула на пол спиной. Через мгновение, от неё повалил дым. С каждой секундой он усиливался, сгущался. Стало трудно дышать.
Я развернул пионерский галстук задом наперёд, закрыл рот алой тканью и, присев на корточки, уткнулся в угол, чтобы не вдыхать в себя этот ядовитый дым.
Он исчез так же быстро, как возник. Когда я обернулся, то увидел, что кроме выжженного пятна на полу, палки и креста, от старухи ничего не осталось.
Тела тех, кого я знал как дядю и старика Якова, медленно, с ядовитым шипением, оплывали на моих глазах, превращаясь в кучу жилибящегося желе.
