Даниэль Кац - Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию
Он харчевался у нас, помогал Бене и Вере по хозяйству, носил меня на плечах и аккомпанировал на губной гармошке моей сестре, когда она что-то напевала.
— Ему хорошо у этой толстой вдовы Оллас. Там больше сотни овец, двенадцать дойных коров. Там с голоду не помирают. А иной раз и рюмку поднесут, сам видел, — не без зависти рассказывал Вильгельм Ку-ку. — Между делом небось и трахнет хозяйку.
— Кого-кого?
— Да все ту же вдову Оллас, что владеет подворьем. Ходит слух по деревне.
Семен ел овощной суп, и Вера спросила, правда ли, что в Советской армии есть женские части. Семен сказал что-то по-русски.
— Что он говорит? О чем он рассказывает? — полюбопытствовал Арье.
— У него брат и две сестры, — перевел Беня. — В его родном городе пятнадцать башен…
— Каких таких башен?
— Надо полагать, в городской стене, — высказал предположение Беня.
— Сколько башен? — спросил Арье.
Беня перевел его вопрос Семену.
Семен с минуту считал по пальцам.
— Четырнадцать, — сказал он наконец.
— Четырнадцать башен, — перевел Беня.
— Похоже, сначала-то маленько преувеличил, — усмехнулась Вера.
В тот же вечер с пустыми руками возвратился Ёрник Тартак.
— Похоже, на этот раз не повезло, — сказал Арье.
— Ты думаешь? — хитро спросил Ёрник.
— Так ведь керосину нет?
— Нет, но скоро будет, — возразил Ёрник.
— Когда?
Однако Ёрник не пожелал сказать. Да он и не знал. Он лишь призывал всех сохранять спокойствие и сам оставался спокойным.
— Что новенького слышал? — спросил Арье.
Ёрник немного подумал, затем сказал:
— Слышал, будто финские части СС не справятся даже со школьниками. Но говорят, скоро прибудут новые части.
— Эх, был бы керосин, — озабоченно сказал Арье.
— Я же сказал — будет.
— Ты на все сто уверен? — спросил Арье.
— Нет.
— Но задаток уплатил?
— Вынужден был.
— Есть ли хоть малейшая вероятность, что за эти деньги мы получим керосин? — со вздохом спросил Арье.
— Наверняка получим, — ответил Ёрник, — если только можно полагаться на слово человека.
— Смотря какой человек, — сказал Беня.
— Ну, человек как человек… — уклонился от ответа Ёрник.
— Да ты, часом, не купил ли опять водки? — ужаснулась Вера.
— Мне ли покупать вино? Как сказано в Библии:
Не смотри на вино, как оно краснеет,
как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно:
Впоследствии, как змей, оно укусит, и ужалит, как аспид;
Глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное;
И ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты.
Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал. Когда проснусь, буду искать того же.
— Посмотрите, как он ханжит, — сказала Вера.
— Я чту Писание, но я не праведник. Праведником был мой старший брат…
У него я научился всему, что знаю о Библии. Он читал ее вслух, и не только на иврите, как читают многие, мало что понимая, кроме «аминь» да «Авраам», он читал ее и по-фински, так, что и мне было понятно и кое-что западало в память. Таким праведным и ученым был мой брат, что его послали в Иерусалим в школу раввинов и он стал великим раввином, самым великим у нас в стране.
— Не было у нас в стране великих раввинов, — сказала Вера. — Был только мясник, что ходил на вечерние курсы, да сапожник-самоучка…
— Из брата мог бы выйти великий раввин, — упорствовал Ёрник, — да только не попустил Господь. Из моего брата Менделя раввина не получитесь — ни великого, ни малого.
— Почему? — спросил Арье.
— Он сломался, бедняга, что-то пошло не так… Не выдержал…
— Чего не выдержал? — спросила Вера.
— Дайте же мне говорить и не перебивайте на полуслове… Так вот… Не выдержал… Запил…
— Как? Учась на раввина? — удивилась Вера.
— Ну, дело было так, — сказал Ёрник и начал рассказывать.
Менделя послали в Иерусалим вскоре после окончания Первой мировой войны, когда турок оттуда вышвырнули и хозяевами в городе стали англичане. Мендель прибыл в Иерусалим, доложился в школе раввинов и отправился на поиски жилья. Казалось бы, подыскать жилье такому приличному, в чистом платье, внушающему доверие молодому человеку нетрудно; любой хозяин смело сдал бы ему любую комнату, даже девичью светелку и девицу в придачу. Однако Мендель не мог найти квартиру, то есть квартир сдавалось предостаточно, но он их не находил! Не мог найти те, которые ему подбирали жилищные маклеры: не находил домов, в которых должны были быть квартиры, и даже не всегда находил улицы, где должны были быть дома. Он заплатил пять монет за пять адресов, по которым должны сдаваться квартиры. Он бродил по городу, пытаясь отыскать только что переименованные улицы, только что снесенные дома… Вот, кажется, нашел наконец улицу Возроптал-народ-в-пустыне, а это, оказывается, нынче улица Никто-не-может-избежать-своей-судьбы, хотя на карте значится как Не-пожелай-дома-ближнего-своего… Мендель неразлучно таскал с собой тяжелую дорожную сумку и скоро взмок от пота.
В сумке были Библия и тома комментариев к ней, научные труды, словари и разные другие книги, a книги весили немало.
И вот он, Мендель то есть, стоит посреди улицы Сделай-себе-кисти-на-краях-одежд-твоих и не знает, куда обратиться. Красивые дети со звонкими голосами играют вокруг него в игры на деньги медными монетами времен императора Нерона. Старый марокканский еврей, приехавший в Иерусалим умирать, но все еще живой, высоко поднимая ноги, переступает через головы детей и предлагает купить крендели, крича на идише в польском варианте: «Купите бейгелах! Бейгелах! Бейгелах!» А по другой стороне улицы идет усатый араб с подносом на голове, полным чего-то липкого и сладкого, невидимым под слоем мух, и кричит: «Зум-зум, вуз-вуз, свежие, вкусные, недорогие!» И Менделя чуть не тошнит, когда он представляет себе, как кладет в рот такой лакомый кусочек.
Собравшись с духом, он бросается к продавцу газет и кричит ему в ухо: «Мне нужна комната!» И тут все разрешается словно чудом: продавец газет с улыбкой говорит: «Я знаю человека, у которого есть комната» — и отводит Менделя к сапожнику-арабу. «У вас есть комната, эфенди?» — говорит продавец газет. «Слава Аллаху, у меня есть комната», — говорит сапожник. «Этому еврею нужна комната», — говорит продавец газет. «У него нет комнаты?» — жалостливо спрашивает сапожник. «У него нет комнаты. У вас есть комната, не так ли, эфенди?» — «Есть, есть у меня есть комната», — довольный, повторяет сапожник. И продавец газет говорит Менделю: «Ну вот, вот человек, у которого есть комната» — и уходит, довольный проделанной работой.
Мендель глядит на сапожника, сапожник глядит на Менделя.
— И вы тоже найдете комнату, если будет на то воля Аллаха, — утешает его сапожник, но Мендель не понимает по-арабски.
После этого Мендель попал в бывший немецкий квартал. Здесь действительно когда-то жили немцы, однако они выехали вместе с турками, когда Англия получила мандат на Палестину. Немцы уехали, но остались их дома. Некоторые из них напоминают добротные буржуазные дома Центральной Европы с крутыми крышами из красной черепицы и высокими дымовыми трубами. И тут случилось так, что один из полученных Менделем адресов оказался действительным, ибо в одном из домов ему и вправду предложили комнату внаем. Дом был построен шашлыкмахером Фердинандом Хинце, однако теперь в нем жил Рубин Рубин, который недавно переехал из Молдавии в Палестину, сам не зная зачем.
Мендель прошел маленьким заросшим сорняками садом мимо птичника с курами и гусями и постучался к Рубину в дверь. Дверь открылась, и на пороге показался хозяин, он был в нижней рубахе, почесывал свой круглый живот и недоверчиво глядел на Менделя.
— Добро пожаловать, — пробормотал он на румынском идише и жестом пригласил Менделя пройти в дом. — Мы люди простые, — для верности добавил он.
Его жена в волнении сновала взад-вперед.
— Откуда изволили прибыть, молодой человек? — спросил Рубин.
— Из Финляндии, — ответил Мендель.
— Из Финляндии, из Финляндии… из какой такой Финляндии?
— Ну, из Суоми… из страны Суоми… Из Суоми…
«Бедняга заикается», — подумал Рубин и многозначительно посмотрел на жену,
После короткого разговора Рубин Рубин повел Менделя за дом и показал ему маленький побеленный арабский домик, едва видный за обвивавшими его гирляндами дикого винограда. Он был намного меньше бюргерского дома Хинце — Рубина, в нем была всего лишь одна комната. У этого арабского дома были почти метровой толщины стены и сводчатая крыша. Два маленьких окна были расположены так высоко и так глубоко упрятаны в стену, что дотянуться до них можно было, лишь встав на стул. Это была довольно мрачная конура, единственной мебелью в ней были железная кровать, стол, пропахший сыром шкаф и стул, едва державшийся на трех ножках, поскольку четвертую отгрызли термиты. Понятное дело, ни туалета, ни умывальной комнаты в доме не имелось, удобства находились во дворе за домом.
