Наталья Романова - Если остаться жить
Но Валю только подхлестнул смех Иры. Теперь, когда он уже чувствовал, что она его понимает, он разошелся еще больше.
— Интеллектуальный труд, кому он нужен? От него только сходят с ума и психами пополняются больницы.
Ира встала.
— Так, значит, вы будете писать о Зине?
— Не знаю.
— Можно теперь мне задать несколько вопросов вам? Вы давно занимаетесь журналистикой?
— Давно, — соврала Ира.
— Я спросил потому, — признался Валя, — что хотел узнать, сколько вам лет?
— Сколько же, вы думаете?
— Я здорово угадываю всегда возраст, у меня талант к этому есть, а вот ваше лицо такое странное, что я никак не могу понять, сколько вам лет. Вам можно дать восемнадцать, но сама логика говорит, что этого не может быть. И еще один вопрос: вы замужем?
Вероятно, никому другому Ира бы не ответила на такой вопрос при исполнении служебных обязанностей.
Но Валя стоял перед ней такой не от мира сего, что она сказала:
— Нет.
— Тогда мне хочется еще раз с вами увидеться.
Ира сделала вид, что не понимает, куда клонит Валя.
— Ну конечно же, если я буду писать, я еще не раз…
— Нет, нет, — прервал ее Валя, — я хочу вас видеть не как журналиста.
— Мне пора, — сказала Ира, она понимала, что должна рассердиться, должна поставить этого нахала на место, но она как-то не умела этого сделать.
— Ну что вы смотрите на меня как на чокнутого? Я и есть чокнутый.
Ира засмеялась.
— Правда, правда. Меня в детстве Зина уронила. А то бы я тоже стал продавцом.
— Да ну вас, — сказала Ира. — Лучше бы вы всерьез рассказали мне о Зинином детстве. Вы ведь прекрасно понимаете, что никакого материала для статьи мне не дали. Нарочно, конечно.
— Нарочно, — признался Валя. — Скажите ваш телефон.
— Не скажу, — отрезала Ира. — Позовите Зину из кухни, и я пойду.
Ира спешила домой. Должен был прийти Боря, принести ей работу друга о двух путях окисления.
Непрерывность действия: кто-то читает гранки, кто-то заказывает ей материал, кого-то она устраивает на работу, кому-то редактирует рассказ. Звонки, события… все это нужно Ире, как недавно еще ей был нужен ворох бумаг на столе. Написано тогда было пять строчек, а бумаг — словно роман уже целый написан: но Ире слишком надоел пустой стол — свидетель ее бездеятельности.
Теперь другое: люди, люди, побольше людей. Кто-то делает ей, кому-то делает она что-то совсем незначительное. И Ире кажется, жизнь ее бурлит. Жизнь действительно бурлит, только не ее, а чужая. А ее? Ее жизнь все та же — жизнь, взвешивающая на весах каждый шаг, каждое ее действие. Не слишком ли? Стоп! Спазмы. Значит, слишком. И опять перерасчет сил, бездействие, тоска. И вдруг звонок, потом еще один, еще… Ира понимает, что все это бутафория, бутафория, созданная ею же. Понимает… понимает… и вдруг где-то перестает понимать, забывает об этом. Забывает на минуту, на две. Эти минуты — это минуты искусственно созданной жизни. Они помогают прожить Ире дни, недели, месяцы.
Так было при маме, но сейчас рядом нет мамы. Ира хочет приостановить поток событий. Но у нее даже и на это нет сил.
Как только Ира вошла в квартиру, раздался телефонный звонок. Звонил Илья Львович предупредить Иру, что задержится. Сначала на совещании, а потом, возможно, зайдет поужинать куда-нибудь. В больницу к Пусику Илья Львович поедет завтра, поэтому пусть Ира оставит записку для Пусика на столе. И пусть не волнуется, что не едет к маме, обидчивого Пусика он берет на себя.
Ира положила трубку в смущении. Что-то давно забытое вспомнилось ей. Ведь раньше папа всегда разговаривал с ней так. Но сейчас? Почему вдруг?.. «Это мама, наверное, попросила: быть с Ирой без нее поосторожнее», — подумала Ира.
Диссертация о двух путях окисления, которую принес Боря, была толстой.
Ира взяла ее в руки и вдруг прочитала: «Петроченко». Да ведь это тот самый ученый, у которого Иван Петрович просил взять интервью!
— Конечно, тот самый, — подтверждает Боря, ведь его друг работает в университете.
— Только вы ничего не рассказывайте Петроченко обо мне, — просит Ира. Ира не хотела, чтобы в журнале каким-нибудь образом стало известно, что она больна.
Ира отдает диссертацию Боре. Боря начинает читать.
История вопроса, методика исследования, опыты… Ира слушает и ничего не понимает. АТФ, митохондрии, ингибиторы… Когда-то Ира все это знала, все учила, все сдавала на «отлично», но теперь…
Боря терпеливо объясняет. Объясняет, словно она никогда и не училась на биофаке.
Для того чтобы лампочка загорелась, ее достаточно включить в электросеть. Человека нельзя включить в электросеть, но человеку тоже нужна энергия. Она нужна его мышцам, чтобы те могли сокращаться, его головному мозгу, чтобы он мог думать, его сердцу, чтобы оно могло биться. В организме человека миллиарды станций, вырабатывающих энергию. Эти станции работают на кислороде, который переходит от цитохрома к цитохрому. При этом выделяется энергия. Энергия скапливается в АТФ (аденозинтрифосфорной кислоте) и потребляется организмом по мере надобности. Но оказывается, станции, вырабатывающие энергию, могут вырабатывать ее в двух видах: в виде химической энергии, накапливаемой в АТФ, и тепловой, которая рассеивается по организму, поддерживая его температуру. Какую энергию в какой момент вырабатывать — диктует состояние организма. Охлажденный организм требует тепловой энергии. Требует! Ну, а если механизм переключения на окисление с выделением теплоты не работает? Вот тогда-то организм и начнет охлаждаться и его придется согревать шапками, платками, рефлектором…
Нет, механизм переключения еще до конца не изучен, не изучена еще и болезнь, связанная с нарушением такого переключения, но ведь это все можно изучить… Теперь Ира жалеет, что так получилось с интервью.
А Боре вдруг приходит в голову совершенно новое решение его рассказа, и, хотя оно начисто перечеркивает все то, что придумала в прошлый раз Ира, она не огорчается. Ведь это означает, что Боря не ученик, который слепо подчиняется указаниям учителя, а человек творческий, ищущий, одаренный.
— Очень хорошо, что я снова это перечитал. Очень хорошо, — твердит Боря.
Ильи Львовича все не было. Боря ушел. Ира уже начала засыпать, когда ее разбудил поворот ключа в дверях и шепот Ильи Львовича.
«С кем это он?» — удивилась Ира.
Илья Львович все шептал и шептал, то погромче, то потише. «Это он сам с собой», — вдруг поняла Ира. Илья Львович часто говорил сам с собой. Правда не так интенсивно. «Наверное решил задачу», — подумала Ира и спокойно заснула.
Киоски преследовали Иру. Ее тянуло к ним. У мороженщицы Ира спросила:
— Вам нравится ваша работа?
— Работа как работа, — ответила та.
И Ира поняла, что Зина для нее клад. Ну конечно же клад. Когда наблюдаешь, как Зина продает, понимаешь: продавать — ее призвание. Но что еще знает Ира про Зину? Ничего, разве только что у нее брат немножко того. Ира решает пойти завтра снова к Зине и расспросить ее потолковее.
Дома Галина готовила обед. Ира поздоровалась с ней и пошла к себе. Ира хотела чаю, но зайти на кухню не могла, так как там было жарко, а жары Ира боялась точно так же, как и холода. Ира сидела и думала, удобно ли пойти попросить у Галины чаю. Но Галина вдруг пришла сама. Лицо у нее было красное, узкие глаза превратились в две щели, из которых стрелял гнев.
— Если ты будешь ревновать Илью Львовича ко мне, — совсем не Галининым голосом завизжала Галина, — то я больше никогда сюда не приду!
Ира не ожидала крика. Когда папа дома, Ира всегда в напряжении, как тугой резиновый мячик. Поэтому папин крик чаще всего отскакивает от нее. Но тут папы не было, и Ира сидела бездумная и спокойная, желая лишь чаю. Галинин крик не отскочил от нее, он вошел внутрь. Вошел и начал пульсировать всюду, где у Иры был пульс. «Вот оно, началось без мамы», — подумала Ира.
Ире захотелось пойти и сказать Галине, чтобы она действительно никогда больше не приходила. В это время зазвонил телефон.
— Здравствуйте, — услышала Ира, — вы меня узнаете?
Нет, Ира не узнавала.
Пауза.
— Мне дали ваш телефон в журнале.
Пауза.
— Я им сказал, что я продавец и вы обо мне пишете.
Пауза.
— Ой! Это брат киоскерши Зины?! Здравствуйте, Валя.
Пауза.
— Сегодня я вышел в передовики, и мне на витрину поставили красный флажок.
По телефону Валя кроме пауз между словами делает еще паузы между фразами. Да такие большие, что кажется, будто он больше никогда не заговорит. Но проходит секунда, вторая, и Валя снова начинает бросать слова, как камешки в пропасть. Бросать с одинаковой силой и одинаковыми промежутками.
— Вы недовольны?
— Чем?
— Тем, что я так им сказал.
— Что ж с вами делать?
