Уильям Голдинг - В непосредственной близости
Я с трудом сел в койке.
— Примите мои извинения, мистер Саммерс. Возьму себя в руки и сделаю, что смогу, постараюсь подбодрить остальных пассажиров.
Чарльз засмеялся, но достаточно дружелюбно.
— Из глубин отчаяния к славной решимости — меньше чем за десять секунд! Вы гораздо подвижнее, чем я предполагал!
— Ничего подобного!
— Ладно. Эти господа будут вам рады, хотя лучше бы вы последовали примеру дам и оставались на месте.
— Я и так слишком долго провалялся.
Чарльз вынул ключ из наружной скважины и вставил его в замок изнутри.
— В любом случае, Эдмунд, будьте осторожны. Помните: одна рука — для дел, другая — чтобы держаться. Вам я бы посоветовал держаться обеими руками — вашей голове уже и так досталось.
С этими словами он ушел.
С величайшей осторожностью я выкарабкался из койки и стал изучать себя в зеркале. Вид мой привел меня в смятение. Я сильно зарос, лицо исхудало так, что казалось костлявым. Я провел пальцем по торчащим скулам, потрогал выпуклый истончившийся нос, откинул со лба волосы. Совершенно невозможно, чтобы череп так уменьшился.
Я кликнул Виллера, который явился немедля, из чего явствовало, что он торчал за дверью. Я попросил его помочь мне одеться, отверг предложение побрить меня и сделал это сам, изведя чашку воды, которая была чуть тепловатой, когда я начал, и ледяной, когда закончил. Однако я умудрился провести всю процедуру, ограничившись лишь одной меткой на левой щеке, что, учитывая качку, было существенным достижением. Виллер не уходил. Он извинился за настоятельное предложение непрошеного совета, но порекомендовал, что коль скоро я намерен присоединиться к джентльменам в салоне, лучше надеть резиновые сапоги, поскольку на палубе много воды.
Широко расставив ноги, я ковылял, цепляясь за леера, протянутые вдоль пассажирских клетушек. Корабль сердито тряс меня. По темной обшивке коридора скатывались потоки воды. Я сразу понял, что продвижение мое затруднено не только слабостью. Действие, которое раньше было утомительным, теперь стало непосильным испытанием.
Не знаю, о чем говорили собравшиеся, но когда я вошел, в салоне царило молчание. Все сидели за главным столом, прямо под кормовым иллюминатором. Мистер Боулс, помощник поверенного, сидел на краю скамьи; Олдмедоу, молодой офицер, устроился слева от него; рядом с Олдмедоу, слева же, разместился мистер Преттимен. Напротив них сидел мистер Пайк. Я бегом достиг стола и рухнул рядом с ним на скамью. Олдмедоу взглянул на меня поверх носа. Голову он держал высоко не по причине заносчивости. У них в полку носили шлемы необычной формы, что вынуждало офицера задирать подбородок, и Олдмедоу к этому привык. Сам он человек весьма мягкий и отнюдь не воинственный.
— Тальбот, надеюсь, вам лучше? Хорошо сделали, что пришли.
— Благодарю, я совершенно поправился.
Это была ложь, но оправданная. Однако она не удалась, потому что мистер Боулс покачал головой.
— Непохоже, мистер Тальбот. Впрочем, всем нам несладко.
— Ну что вы! Качка приободряет!
— Меня — нет. И женщин с детьми тоже.
Словно в подтверждение его слов, горизонт в большом кормовом окне быстро изогнулся, затем провалился вниз. Мокрый пол под нами вздыбился, потом упал, лишив нас опоры. Лоб мне покрыла испарина.
— Думаю, джентльмены…
Но Боулс, чей желудок был, казалось, равнодушен к выходкам корабля, продолжил:
— Теперь вы здесь, сэр, и лучше вас сразу кооптировать. Наши колебания…
— Это все из-за сломанных мачт, джентльмены. Маятник, который…
Боулс поднял руку:
— Я имел в виду не эти колебания, сэр. Наш комитет…
— Подумайте о моих детях, мистер Тальбот. И о миссис Пайк, разумеется. Но мои малышки, Арабелла и Фиби…
Я напрягся и издал звук, который, как надеялся, примут за непринужденный смех.
— Джентльмены, вы меня удивляете! Британия, конечно, правит волнами, но…
— Мы полагаем, что средство есть.
— Какое? Не представляю, какое вы нашли средство от трудностей, в нашем положении неизбежных. Или у вас имеется некая хитрость, наподобие той, которую измыслил бедный мистер Драйден? Помнится, в «Annus Mirabilis»22 он описывает битву с голландцами, и, когда ядром снесло мачты, матросы «воздвигли их выше, чем прежде».
— Мистер Тальбот…
— Знаете, даже такому сухопутному юнцу, как я, это представляется верхом абсурда. Думаю, что…
— Сэр, председателем нашего заседания избран мистер Боулс! — воскликнул Преттимен. — Вам угодно перенести заседание или покинуть нас?
— Позвольте мне, мистер Преттимен. Мистера Тальбота можно извинить, поскольку он счел наше собрание за обычную встречу. Итак, сэр. Мы учредили особый комитет и пришли к определенному решению. Мы хотим поставить капитана в известность не столько о нашем мнении — поскольку сомнительно, что у нас есть право иметь мнение, — сколько о наших переживаниях. Я тут набросал самое основное. Первое: непрерывная продолжительная качка корабля во время его движения при теперешнем его неустойчивом положении представляет настоящую угрозу жизни и здоровью людей — в особенности это касается детей и женщин. Второе: представляется, что существует возможность улучшить ситуацию, изменив курс, уйдя от ветра и направившись в какой-нибудь южноамериканский порт, где имеются условия для ремонта судна и поправки нашего здоровья.
Я покачал головой:
— Если бы такое изменение было необходимо, офицеры позаботились бы.
Олдмедоу каркнул в воротник — так подобные субъекты изображают смех.
— Ради Бога, Тальбот! Они заботятся о корабле и о матросах, а о нас побеспокоятся, когда рак свистнет, причем о солдатах в последнюю очередь!
— Но изменение курса задержит нас на неопределенный срок.
— Арабелла и Фиби…
Боулс воздел руку:
— Одну минуту, мистер Пайк. Мы надеялись, что вы, мистер Тальбот, примете нашу сторону. Но вообще-то играет ли ваше участие какую-либо роль?
— Прошу прощения, сэр?
— Не поймите меня превратно. Я хотел сказать, что решение не за вами и не за мной, а за капитаном. Все, что мы сейчас намерены сделать — довести до него наше желание. Я должен вас уведомить, мистер Тальбот, — вы были in absentia23 выбраны… как бы выразиться?.. Ну, скажем представителем.
— Черт возьми!
— Больше никто не годится, и мы это понимаем. А вот если вы приведете к капитану бедную малютку Фиби, снимете с нее сорочку и покажете ему сыпь, то, думаю, не было бы…
— Мистер Пайк, побойтесь Бога!
— О, если это ниже вашего достоинства, я сам ее отведу…
— Черт бы побрал вашу дерзость, Пайк! Я отведу и ее, и их обеих, и кого угодно! Только, ради Бога, дайте мне подумать! Я был…
Я опустил голову на вспотевшие ладони.
…до боли влюблен в девушку, что скрылась за качающимся горизонтом, голова раскалывается, все болит — внутри и снаружи, а во рту привкус тошноты.
Боулс заговорил мягче:
— Следует признать, мистер Тальбот, что мы все в ваших руках. Никто другой, по-видимому, не может оказать на него влияния. Ваш крестный…
Я покачал головой, и он умолк. Я задумался.
— Вы избрали неверный путь. Ваше обращение к капитану — крайнее средство. Лично я не согласен, что нам следует менять курс. У детей часто бывает сыпь. Вот хотя бы мои младшие братья… Нужно терпеть и плыть через эту пустыню, пока мы не достигнем цели. Но вы затронули мое… Я попытаюсь убедить старшего офицера, чтобы он передал капитану ваши пожелания. Если старший офицер не согласится, или если капитан не станет его слушать, тогда так и быть, пойду к Андерсону сам.
Я оторвал ладони от лица и, моргая, оглядел остальных.
— Нам надлежит действовать с величайшей осторожностью. Положение пассажиров на военном судне… У капитана абсолютная власть. Когда я называл его Великим Моголом, кто мог помыслить, что за поворотом нас ждет такое? Я расскажу о вашем желании старшему офицеру. Он, наверное, на палубе, и сейчас я…
Я откланялся, добрался до выхода, неуклюже прошел через залитый водой коридор, дотянулся до двери каюты и рухнул на койку. Вошел Виллер, дежуривший, похоже, сначала у двери салона, а потом под моей дверью, — казалось, для полного счастья ему потребно не удаляться от меня далее, чем на расстояние вытянутой руки. Виллер помог мне надеть дождевик. Борясь с тошнотой, я пробормотал слова благодарности, а он добавил, что приберет в каюте и «сделает, что можно» с койкой. Я не оценил столь необычное усердие и переполз на парусиновый стул — посидеть и немного собраться с силами. Потом я повелел себе встать и отворить дверь, и тут через порог, который якобы предохранял наши клетушки от попадания воды, хлынул поток.
Я прошел на шкафут, навстречу свету, держась за все, что только мог. Слева был ветер, сверху — серое небо; серое море, грязно-белая пена, мокрый корабль, выцветший, словно отрепья нищенки. Резвившаяся в коридоре вода выглядела пустяком по сравнению с настоящими волнами на палубе, являвшими нешуточную опасность. Повсюду тянулись леера, но доверия они не вызывали, скорее пугали, ибо наводили на мысль, что только эти веревки и стягивают, и держат отсыревшую треснутую посудину — наш корабль.
