Жан Фрестье - Изабель
Сняв трубку, я набрал номер Катерины. По-видимому, она ждала моего звонка, так как тотчас ответила.
— Ты? Наконец-то! Прошу тебя, немедленно приезжай. Аньес покончила жизнь самоубийством».
Изабель быстро нашла общий язык с соседями. И все же она подумывала о том, что могла бы видеться с ними и пореже, в частности с семьей Мансартов, которые жили ближе всех. К их усадьбе еще с незапамятных времен была протоптана тропинка. Сначала надо было пройти под аркой напротив овчарни, затем между обветшалыми строениями по узкому проулку, в самом конце которого возвышалась огромная куча навоза. Супруга Мансарта страдала ожирением и потому проводила большую часть дня, сидя в старом плюшевом кресле на колесиках эпохи Луи Филиппа по ту сторону проулка, которая в тот момент была освещена солнцем. Старушка смертельно скучала и потому, едва завидев Изабель, принималась болтать без умолку. В голосе женщины звучала такая искренняя радость, словно она увиделась со своей давней приятельницей впервые за долгие месяцы. Что же касалось хозяина дома, то Поль и Изабель встречались с ним лишь по вечерам, когда тот возвращался с поля и угощал анисовкой, которая, как ни странно, у каждого фермера имела свой вкус. Изабель подружилась с их дочерью Терезой, сорокапятилетней чернявой толстухой, так и не дождавшейся жениха в своей глуши. После обеда Тереза пасла овец у леса или на склоне холма. Еще издали Изабель примечала свою соседку, но подходила лишь после того, как убеждалась в том, что та заметила ее. Они мало говорили между собой. Старая дева не могла рассказать своей новой знакомой ничего интересного о своей жизни. Но Изабель сумела заглянуть в темные глаза Терезы и увидеть там доброту, делавшую необыкновенно привлекательным ее потемневшее от загара обветренное лицо с высокими скулами. Возможно, Тереза и сожалела о том, что лучшие годы своей жизни провела на пастбище, но она нисколько не ожесточилась душой. При разговоре с Изабель полные губы старой девы расплывались в улыбке, а взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно она хотела что-то разглядеть за вершинами холмов. Неторопливая беседа приятельниц нередко прерывалась шумной возней, которую затевал Джаспер с псом, сторожившим стадо овец. И тогда женщины бросались разнимать драчунов палками с такой поспешностью, словно гасили пламя, охватившее сухой колючий кустарник.
— Похоже, что мне пора уходить, — говорила Изабель. — До скорого свидания.
И, кликнув Джаспера, она спешила домой, ощущая спиной взгляд старой девы, смотревшей ей вслед. Пробежав сотню метров, девушка останавливалась, чтобы обернуться и помахать на прощание Терезе рукой. Изабель находила эту женщину весьма незаурядным человеком, в то время как Робера считала большим чудаком за суетливое внимание и восторженные возгласы по поводу той или иной вещицы, привезенной Полем из города.
— Мышеловка, что ты мне привез в последний раз, просто настоящее чудо! Ничего подобного я еще не видал. Можно сказать, что она созывает мышей на обед. Ты только взгляни, как она замечательно сделана.
Поль наведывался в Ап через день, выезжая из дома часов в десять утра, и почти всегда прихватывал с собой Изабель. Ни у кого из жителей деревушки не было машины, и потому он прежде всего объезжал поочередно соседей, чтобы узнать, не нуждался ли кто из них в чем-то, что можно привезти из города. Обычно они заказывали либо садовый инвентарь, либо какой-нибудь нужный в хозяйстве инструмент, либо минеральные удобрения, и лишь изредка продукты питания. Если же Поль забывал заехать к кому-то из соседей, то тот поджидал его, опираясь на велосипед, у развилки, прозванной «У трех дорог». Чаще всего так случалось с папашей Руйе, шестидесятилетним стариком с пышными усами. Он проживал с женой на ферме, стоявшей совсем на отшибе. Изабель нравилось ездить в Ап. С хозяйственной сумкой в руках она обходила бакалейные лавки, а затем присоединялась к отцу, который, как правило, уже стоял за стойкой бара, обсуждая какие-то новости с местными торговцами. Попивая легкое белое вино, разбавленное водой, Изабель улыбалась мужчинам, пялившим на нее глаза или пытавшимся завести с ней разговор. Затем, решив, что завсегдатаи бара уже достаточно нагрузились, она вставала и, сославшись на обеденное время, с улыбкой протягивала каждому руку, чтобы попрощаться.
Через день по утрам Изабель отправлялась загорать в укромное местечко, указанное Полем, куда он и сам частенько наведывался, чтобы поболтать с дочерью. Можно сказать, что она была вполне довольна своим утренним времяпрепровождением, точно так же, впрочем, как и вечерним. Немного хуже обстояло дело с послеобеденными часами, когда, поднявшись к себе, она читала или засыпала над книгой, чтобы затем проснуться в подавленном настроении. В дневное время все словно замирало вокруг, и мертвую тишину нарушал лишь гул пролетавшего самолета или же глухой взрыв на далекой стройке в горах. Отложив в сторону книгу, она размышляла о своей жизни. Этот богом забытый край уже не казался ей местом ссылки, куда ее отправили в наказание. Пребывание в доме отца нежданно-негаданно обернулось для Изабель каникулами, благодаря которым она почти не вспоминала о недавних неприятных событиях в ее жизни. Всего за какую-то неделю она полностью порвала со своим прошлым; что же касалось будущего, то оно представлялось ей письма туманным. За свою короткую жизнь она успела познать взлеты и падения. На несколько минут мысли Изабель обратились к Бернару, к тем временам, когда он нравился ей. Возможно, девушка не хотела и думать о перенесенном унижении. Она была уже готова поверить словам отца о том, что в ее годы все в жизни поправимо. И все же интуиция подсказывала ей, что внушавшее оптимизм мнение Поля было весьма спорным. Несмотря на столь юный возраст, девушка пережила такое сильное потрясение, от которого другая не оправилась бы и до конца своих дней. Она же чувствовала, что все можно исправить. Но с чего она начнет? По-видимому, с тех же ошибок. Теперь она могла не торопиться и продлить каникулы. Изабель было не так уж плохо в доме отца, если не считать тех минут, когда ее сердце сжимала тоска и хотелось плакать от жалости к себе.
Изабель, желая отвлечься от горьких мыслей по поводу собственных неудач, порой задумывалась об отце. Ее удивляло, как он мог докатиться до такой жизни, отнюдь не беспорядочной, а, напротив, слишком размеренной и однообразной. Проживание под одной крышей с Полем, разговоры с ним, а также чтение его книг (что внесло нечто новое в их отношения и заставило взглянуть на отца другими глазами) натолкнули ее на мысль, что и его каникулы все еще продолжались. Он катался на той же карусели, на которой Изабель прошла лишь первый круг. Похоже, ему надоело без конца прислушиваться к своему внутреннему голосу и совершать нелепые поступки. Читая отцовские книги, Изабель неожиданно обнаружила, что он сильно привирал, когда описывал свои бесконечные невзгоды. Возможно, ему хотелось представить своего героя законченным неудачником. Но почему?
Она задала ему этот вопрос, когда однажды после дневного отдыха он заглянул к ней в комнату, что уже вошло у него в привычку, словно он проверял, не сбежала ли дочь, пока он пребывал в объятиях Морфея.
— Ты спрашиваешь, зачем в книге искажена истина? Но для писателя вовсе не обязательно быть правдивым. Заинтересовать читателя — вот его основная задача. И потому он имеет право на художественный вымысел. Впрочем, автор приукрашивает события или отклоняется от истины отнюдь не по своей прихоти. Когда пишешь книгу, то прежде всего обращаешься к своему жизненному опыту. Однако очень скоро понимаешь, что нельзя оставаться в плену собственных переживаний. Прежде чем сесть за письменный стол, ты говоришь себе: «Со мной приключилось нечто такое, о чем еще никто не знал и не слышал». Проходит какое-то время и начинаешь сознавать, что все, о чем ты хотел поведать людям, банально и неинтересно. И тогда приходится расширять рамки повествования и добавлять новые сюжетные линии. Ты понимаешь?
— Очень хорошо.
— Теперь я скажу нечто парадоксальное, хотя не сильно погрешу против истины: все, что в действительности пережил автор, как правило, намного трагичнее того, о чем он пишет. Однако ему нелегко передать словами весь ужас, охвативший его после того, как с ним стряслось то или иное несчастье, и тогда он обращается к персонажам давно прочитанных книг, которые уже знакомы читателю и потому более доступны ему для понимания.
— Похоже, что ты еще не сформировался как писатель.
— Ты права. И потому я бросил писать книги. Теперь я делаю лишь короткие записи, предназначенные не для посторонних глаз. Давно исписанные тетради так и пылятся в ящике моего письменного стола.
— Дашь мне почитать?
— Ни в коем случае. Одевайся, нам надо немного пройтись.
