Анатолий Семенов - Коровка, коровка, дай молочка
— За что наказывать-то? — спросила Дарья.
— За грубое нарушение трудовой дисциплины.
— Эк, куда хватил! — сказала подоспевшая к этому моменту Марья Дмитриевна.
— А вы кто такая?
— Доярка.
— Что вам здесь нужно?
— Пришла узнать, чем помешала девочка. Главный зоотехник, не желая больше разговаривать на эту тему, подошёл к Нинке, хотел взять из её рук подойник и отправить домой, но успел лишь сказать «дай сюда», и тут произошло то, чего он совершенно не ожидал и ошеломлённый застыл на месте. Сидевшая вся в слезах девочка заплакала в голос, завыла протяжно и жалобно, склонившись над подойником и все ещё цепляясь за соски.
— Боже мой! — воскликнул специалист. — Что с ней?
— Не надо было нам вмешиваться, — ответил Кузьма Терентьевич. — Тут уж я виноват. Сразу не предупредил тебя.
— Да как это не надо вмешиваться? — удивлённо развёл руками главный. — Да в конце-то концов, что всё это значит?
— Тут, брат, целая история. Пойдём, по дороге расскажу.
Районный представитель быстро шёл подальше от этого места, оглядываясь на ходу на вздрагивающую плечами и продолжающую доить корову девочку, удивлённо качал головой и всё повторял: «Ну и ну».
Уже на выходе из фермы, не зная ещё в чём дело, но чувствуя, что пересолил, главный сказал председателю:
— Что же ты меня сразу-то не одёрнул? В каком свете выставил перед доярками.
— Откровенно говоря, не хотел я это дело выносить до района, — ответил Кузьма Терентьевич. — Тут хватает разговоров.
— Кто эта девочка?
— Дочь моего бывшего заведующего мастерскими. Он погиб.
Доярки с тревогой смотрели вслед руководителям, усаживающимся в «газик», стоявший неподалёку от входа, но всё обошлось благополучно, и Нинка продолжала ходить на ферму, брать молоко и в меру своих сил помогать дояркам.
27Прошло ещё полгода пока руки у Галины Максимовны окончательно зажили, и после рождественских праздников она пришла в правление колхоза. Олейников, зная гордый характер Галины Максимовны, удивился, увидев в руках у неё сложенный вчетверо лист из ученической тетради. Он удивился, что гордая Галина Максимовна пришла к нему с какой-то письменной просьбой. Но когда прочитал заявление, обомлел и медленно перевёл взгляд с листа на Галину Максимовну и уставился на неё как баран на новые ворота. В этот момент в кабинет вошёл Гордей Игнатьевич Шитиков, и председатель молча протянул ему бумагу. Шитиков прочитал, не поверил своим глазам и ещё раз прочитал от буквы до буквы следующее: «Председателю колхоза им. Чапаева т. Олейникову К. Т. от Верхозиной Галины Максимовны, проживающей по ул. Лесная, 16. Прошу принять меня в колхоз, т. к. я хочу работать на ферме дояркой. Дата и подпись: Верхозина».
Зоотехник, когда пришёл в себя, отрицательно покачал головой.
— Вы никогда не работали со скотом, — сказал он. — У вас даже своей коровы никогда не было.
— Ну и что. Научусь.
— Да поймите, Галина Максимовна, — Гордей Игнатьевич положил заявление на стол к председателю, — ведь на ферме работать — это не бумажки в конторе перебирать. А у вас, извините, руки-ноги покалечены.
— Я знаю, что трудно будет. Трудностей не боюсь.
— Со здоровьем-то как?
— Врачи сказали, все хорошо. Можно работать.
— Ну я не знаю, — сказал Гордей Игнатьевич, глядя на председателя, и развёл руками.
Олейников взял заявление и положил его перед собой.
— Доярки нам позарез нужны, — сказал председатель. — Что ж, попробуем. Если тяжело станет, уйдёте в свою контору, в леспромхоз, или здесь подыщем что-нибудь полегче.
— Ну это другое дело, — согласился Шитиков. — В леспромхоз, конечно, мы вас не отпустим. Единственная квалифицированная машинистка на все село. Найдём у себя какую-нибудь должность. Иногда и здесь печатать кое-что приходится. Верно, Кузьма Терентьевич?
— Должность в конторе найде-ем, — весело и протяжно произнёс Кузьма Терентьевич. — Хоть сегодня.
— Нет, — сказала Галина Максимовна. — Сегодня же я хочу приступить к работе на ферме.
— Хорошо, — сказал председатель и начёркал в уголке заявления свою резолюцию. — Приступайте сегодня. Но пока только подменной дояркой. Когда освоитесь, закрепим за вами группу коров. Бархатову я сейчас позвоню, чтобы включил вас в табель, и можете идти на ферму, приступать к делам. Бригадир все покажет и расскажет. На ближайшем заседании правления официально примем вас в колхоз. Выделим землю для приусадебного участка, для личного хозяйства поросёнка, телку, корма — все как положено.
— Спасибо, — Галина Максимовна раскланялась и, прихрамывая, вышла из кабинета.
28О прибавлении штата на ферме говорили во всех домах посёлка, и многие сомневались, что из этого что-нибудь получится. Такая щепетильная чистюля, пылинки в доме не терпит, и вдруг пошла работать туда, где грязь по колено, пошла месить навоз. Доярки тоже обсуждали событие, когда Галина Максимовна была назначена дежурной по ферме и мыла фляги.
— Это её Нинка поднаумила, — сказала Дарья. — Сама она не скоро бы догадалась.
— Точно! — подхватила Анфиса. — Нинка шляется сюда, вот и поднаумила.
— Максимовна правильно решила, — сказала Марья Дмитриевна. — Работа хоть и тяжёлая, зато денежная. Чего она там в своей конторе заработает?
— И то верно, — сказала Дарья. — Сколько ставка секретарши в конторе? Рублей семьдесят. Семьдесят рублей на троих как ни крути — маловато. А тут худо-бедно сотни две иметь будет. Да хозяйство снова заведёт — поросёнка, корову… Жить можно. Если разобраться, то дорога у неё была одна — на ферму.
— Правильно решила, — долдонила своё Марья Дмитриевна. — Живёт рядом. Нинка помогать будет. Правильно решила. Может пенсию ещё какую-нибудь дадут на девчонок. Она хлопочет или нет?
— Попустилась, говорят. — Дарья безнадёжно махнула рукой. — Две справки осталось, а она их не хочет добывать.
— Какие справки-то?
— Одну надо справку подтвердить, что они трезвые были, когда угодили в полынью.
— А зачем?
— А чёрт её знает, зачем. По инструкции, говорят, положено.
— Ну и кто такую справку даст? — возмутилась Маргарита. — Как теперь докажешь, что они трезвые или пьяные были?
— Как докажешь… — Дарья развела руками. — Когда возили на вскрытие, не догадались сразу взять, а теперь надо Павла выкапывать из могилы да везти в вытрезвитель на экспертизу. Как ещё докажешь?
— Ой-ой-ой! — вопила Анфиса. — Дикость какая! А ещё что за справка?
— А что он, Павлик-то, не сумашедший ли. Не стоял ли на учёте в психбольницах.
— А это зачем?
— Мало ли. Может он специально заехал в полынью, чтобы не воспитывать ребятишек, а повесить их на шею государству. Может быть по инструкции в таком случае пенсия не положена.
— Ой-ой-ой! Ну, а Галина что?
— А что Галина. Галина говорит, что лучше сдохнет на ферме, чем позволит над собой изгаляться.
— Ну че уж так-то, — сказала Марья Дмитриевна. — Мы ж не сдохли никто… Ничего, пообыкнется помаленьку. Втянется и будет работать.
— А я недавно смотрела передачу по телевизору, — вдруг оживилась Анфиса. — Интересная была передача. Вернулся, значит, офицер из Афганистана. Молодой совсем. Лет двадцать пять. А без ноги. Оторвало в бою. Значит, пришёл в райсобес оформлять пенсию. Весь в орденах. А в документах у него написано, что не в Афганистане был, а в заграничной командировке. А в райсобесе две толстые тётки сидят и говорят ему: ты мол, за границей-то, наверно, пьяный был где-нибудь в Париже и под трамвай попал. Где доказательства, что в Афганистане был? Он сует им орденские книжки, говорит, что это боевые ордена, дают их только в Афганистане. А они ему: ты нам орденские книжки в нос не суй. Давай справку, что был в Афганистане, а не в загранкомандировке. И все тут. А он не выдержал и как закричит: справка моя не нравится! Инструкциями окопались? Да как взял костыль, да как начал их этим костылём мутузить обеих. Ну тётки, конечно, под столы залезли, кричат лихоматом: «Караул! На нас душман напал!»
— Не ври, — сказала Евдокия. — Я тоже смотрела эту передачу. У него не костыль, а палка была в руках. И вовсе он их не бил, а ударил палкой по столу. А самих тёток не бил. И нечего врать тут.
— А надо бы им всыпать, — сказала Марья Дмитриевна. — Мне вот скоро пенсию оформлять. И боюсь идти. Не знаю с какого боку подступиться, какие бумаги запасать.
— Ой, Господи, Господи! — вздохнула Дарья. — Сколько всякой бумажной волокиты у нас! Это же ведь нервотрёпка-то какая! Уму непостижимо!..
Глава третья
Был родительский день. Две старушонки тащились на погост поминать своих предков. На дороге, которая шла в гору, после дождя и мокрого снега, зарядившего чуть не каждый день на всю весну, грязи было по колено, и старухи плелись по обочине, то и дело соскабливая с подошв налипавшую лафтаками грязь крючковатой палкой. День был ветреный, прохладный; солнце то выглядывало, то скрывалось за облака, и вот опять выглянуло и ярко осветило покрытое бурыми прошлогодними сорняками широкое поле, по которому петляла дорога. Еремеевна, прикрыв ладонью глаза от солнца, подняла свободную руку, прося шофёра, проходившего мимо грузовика, остановиться.
