Нагиб Махфуз - Любовь под дождем
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Настоящий человек жертвует свой жизнью только ради того, что действительно стоит такой жертвы… — сказал я и взял ее за руку. — Давай выпьем и не будем больше об этом думать…
* * *
Я весь кипел от негодования, когда узнал о нападении Хусни Аляма на Зухру. Чуть позже, сидя в холле с Амером Вагди и мадам, я услышал из их разговора о драке Сархана с Хусни. Я пожалел, что они не убили друг друга. Хорошо бы проучить Хусни. Конечно, я не сомневался, что он может стереть меня в порошок, но ненависть моя была сильнее страха. Мадам ушла. Я вдруг заметил, что Амер Вагди с интересом и дружелюбием разглядывает меня.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Мне кажется, у меня нет будущего.
Он улыбнулся так, как улыбается человек, много повидавший на своем веку.
— Молодость — враг самоуспокоения; в этом вся суть.
— Прошлое — тяжелейшая ноша. Она не дает мне идти вперед, а сбросить ее я не могу.
— Есть потрясения, неудачи, — сказал он серьезно, — но ты вполне заслуживаешь достойной жизни.
Мне не хотелось продолжать разговор на эту тему, поэтому я спросил:
— А о чем вы мечтаете?
Он засмеялся:
— О том, чтобы в последний мой день рядом со мной была подруга.
— Разве вам не все равно, как умереть?
— Самый счастливый человек — тот, кто засыпает после доброй вечеринки и не просыпается никогда!..
* * *
Я люблю Александрию. Но не в ясные дни, пронизанные теплыми золотистыми лучами солнца, а во время разгула стихии, когда сгущаются мрачные тучи, застилая горизонт, когда все в природе замолкает в тревожном ожидании и вдруг налетает порыв ветра, сгибает ветви деревьев, шквалы с диким ревом следуют один за другим, в бурном веселье взметая клубы пыли. Блеск молний ослепляет, раскаты грома заставляют сердце трепетать, а потоки дождя как бы смыкают небо и землю, и кажется, будто происходит сотворение мира. А потом шторм утихает и мрак рассеивается, Александрия открывает свое чисто вымытое лицо, и тогда с особой радостью воспринимается свежая зелень, сверкающий асфальт, легкий ветерок, мягкая прозрачность утра.
Раздался бой часов. Я заткнул уши пальцами, чтобы не знать, который час. Затем до меня донеслись какие-то странные голоса. Они не замолкали, а становились все громче. Ссора? Драка? Видит бог, в этом пансионате происшествий хватит на целый континент. Сердце подсказало мне, что и на этот раз причиной суматохи является Зухра. Вот голоса стали слышны отчетливее. Зухра и Сархан. Я подбежал к двери. Распахнув ее, я увидел их в холле. Они сцепились, как петухи, а мадам пыталась разнять их.
— Я свободен! — в бешенстве причал Сархан. — Я женюсь на ком хочу… Я женюсь на Алис!
Зухра бушевала, как вулкан. Значит, Сархан добился своего и теперь хочет улизнуть. Я подошел к нему, взял за руку и увел в свою комнату. Пижама его была разорвана, губы в крови.
— Дикарка! — орал он.
Я пытался успокоить его, но напрасно.
— Представь… ее милость хочет выйти за меня замуж! Полоумная распутница!
Мне надоела эта истерика.
— А почему она хочет выйти за тебя замуж?
— Спроси ее… спроси ее…
— Я тебя спрашиваю…
Он вдруг перестал бесноваться и вперился в меня взглядом.
— Раз она требует, чтобы ты женился на ней, значит, у нее есть какие-то основания, — настаивал я.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что ты негодяй!
— Ты понимаешь, что говоришь?
Я плюнул ему в лицо и в бешенстве заорал:
— Ненавижу тебя, ненавижу всех негодяев, всех подлецов!..
Через секунду мы с ним уже схватились, однако мадам ворвалась в комнату и помешала нам.
— Прошу вас, — голос ее дрожал, — мне уже все это надоело, сводите ваши счеты на улице, а не в моем доме!
И вывела его прочь.
* * *
С тяжелой головой и болью в сердце я поплелся в здание радиостанции. Войдя к себе, я увидел женщину, сидящую у стола. Дария? Да, это была она. С минуту я, остолбенев от изумления, стоял перед ней, не говоря ни слова.
— Дария!
Я взял ее руку в свои. Я испытывал огромную признательность ей. Исчезли беспокойство и страх, владевшие мной.
— Какая приятная неожиданность, какое счастье, Дария.
— Я не дождалась тебя — сил не хватило, — сказала она, — Я звонила тебе, но никто не ответил!
Я почувствовал какую-то безотчетную тревогу. Взяв стул, я сел рядом с ней и поцеловал ее.
— У тебя есть новости, Дария?
— Я получила письмо от Фавзи. — Она опустила глаза. — Его принес знакомый журналист.
Мое сердце учащенно забилось. Знакомый журналист. Это определенно не предвещало ничего хорошего.
— Фавзи предоставляет мне свободу действий.
Мне показалось, что я услышал биение своего сердца. Все было предельно ясно, но я хотел испить чашу капля за каплей. Удивительно — волнение мое было настолько сильным, что я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости.
— Что это значит? — спросил я.
— Очевидно, ему все известно о нас!
— Но как?
— Любым путем, да и не это важно!
Мне казалось, что меня заковали в железо, а ведь я должен был чувствовать себя счастливым! Что же произошло?
— Ты думаешь, он оскорблен?
— Во всяком случае, он поступил так, как ты предполагал!
В замешательстве я опустил голову.
— Почему ты молчишь?
Да, мне оставалось лишь подать сигнал к действию. Ведь я так мечтал строить семейный очаг с Дарией. Мечта готова была уже воплотиться в жизнь. А я не чувствовал себя счастливым — нужно быть откровенным с собой, — я был только взволнован и испуган. Я не испытывал ни стыда, ни сожаления. Все происходило как бы помимо моего сознания. Но если я не хочу защищать свое счастье, то чего же я хочу?
— Ты так долго обдумываешь свой ответ, что я чувствую себя смертельно одинокой! — сказала она тревожно.
Однако мне было необходимо хорошенько подумать. Я был так взволнован и напуган, что даже слова сочувствия не шли у меня с языка. Что со мной?.. Внезапно чары ее рассеялись, я освободился от ее власти надо мной. Где-то внутри меня поднялась черная волна отчужденности, сопротивления и даже жестокости. Я не мог найти этому объяснения.
— Почему ты молчишь? — настаивала она.
— Дария, — голос мой был совершенно бесстрастен, — не принимай этого дара — его благородства!
Она пристально взглянула мне в лицо, еще не верящая, несчастная. Но я, упорствуя в своей жестокости, продолжал:
— Отвергни его без колебаний!
— И это говоришь ты?!
— Да, я.
— Но это же смешно, это глупо, я ничего не понимаю…
— Отложим пока объяснения, — с отчаянием сказал я.
— Как ты можешь говорить мне такое?
— Но я не могу тебе ничего объяснить.
В глубине ее серых глаз заблестели огоньки.
— Ты заставляешь меня сомневаться в здравости твоего рассудка!
— Уверен, что заслуживаю этого.
— Значит, ты все это время обманывал меня?! — воскликнула она.
— Дария!
— Скажи откровенно… ты лгал мне?
— Никогда!
— Может, ты разлюбил меня?
— Никогда… никогда…
— Ты все играешь…
— Мне нечего сказать, я презираю себя, а тебе не следует приближаться к человеку, презирающему самого себя.
Она отвернулась от меня. Помолчала немного, будто не зная, на что решиться, и заговорила как бы сама с собой:
— До чего же я была глупа! И вот теперь должна за это расплачиваться. Ты не внушал мне ни доверия, ни надежды. Как я этого не замечала? Ты увлек меня своими сумасбродными порывами. Да, ты безумец.
Я притих, словно провинившийся ребенок, и искал спасения в молчании. Я старался избегать ее взгляда, не замечать стука ее пальцев по краю стола, жаркого дыхания. Я как бы превратился в холодный труп.
— Тебе нечего сказать? — дошел до меня откуда-то издалека ее голос.
Но я безмолвствовал. Она резко поднялась. Я тоже встал. Она вышла на улицу. Я последовал за ней. Мы вместе пересекли мостовую, и она ускорила шаги, показывая, что не желает, чтобы я шел рядом с ней. Я остановился и долго провожал ее взглядом. У нее такая знакомая, легкая походка… Я ощущал грусть и какую-то отчужденность. Я думал, что это моя первая и, скорее всего, последняя любовь. Когда она скрылась из глаз, я, несмотря на свое страдание, почувствовал смутное удовлетворение.
* * *
Спокойная ровная гладь моря сияла чистой голубизной. Где же ревущий шквал? Из-под редких пушистых облаков, словно ресницы, устремились к горизонту алмазные лучи заходящего солнца. Где же громады туч? Легкий ветерок играл листьями пальм. Где же бушующий ураган?
Я смотрел на бледное лицо Зухры, на следы высохших слез на ее щеках, смотрел в ее погасшие глаза, и мне казалось, что я смотрю в зеркало. Жизнь представала предо мной своей грубой, жестокой стороной, которая привлекает авантюристов и отчаявшихся. Вот и я отнял честь у женщины и сбежал как подлец. Да, я смотрю в зеркало.
