Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост
Разбитая патефонная пластинка плавает в крови. Отчетливо видно ее название на трех языках: «Мои слезы еще горячи». Час спустя Сорель стоял уже перед последней фотографией на выставке. Он решил все же подойти к симпатичному худощавому мужчине с пристальными зелеными глазами.
— Месье?
Мужчина привстал.
— Я хотел бы приобрести каталог.
— Пожалуйста. — Тот назвал цену.
Сорель расплатился.
— Дать вам пакет?
— Не нужно, благодарю. Я… — замялся Сорель.
— Да, месье?
— Где живет Клод Фалькон? Здесь, в Женеве?
— Думаю, что я не имею права дать вам адрес. А зачем вам?
— Я хотел бы поговорить с месье Фальконом.
— С кем?
— С месье Фальконом. Но если это невозможно…
— Я думаю, это возможно, одну секунду! — мужчина повернулся в сторону боковой комнаты. — Клод, можно тебя ненадолго?
«Вот я и познакомлюсь с человеком, который сделал все эти снимки, — подумал Сорель. — Я должен познакомиться и поговорить с ним». Послышались шаги. Но не мужские. Из боковой комнаты вышла женщина.
Изящная, она могла показаться даже хрупкой, но была, конечно, выносливой и очень упорной. На ней серые льняные брюки, серая мужская рубашка навыпуск и черные спортивные туфли. Макияжа почти нет. Кожа лица шелковистая, высокие скулы, черные глаза, черные, коротко остриженные волосы, прядями ниспадающие на лоб. Она улыбнулась, и Сорель сразу оценил, какие у нее красивые зубы.
— Да, Серж? — спросила женщина. — Что случилось?
— Месье хотел поговорить с тобой.
— Добрый вечер, месье…
— Сорель, — выдавил он из себя. — Филипп Сорель.
Он протянул ей руку.
— Очень рада. Я Клод Фалькон.
— Но ведь вы… а я-то… — Он умолк и покачал головой.
— Вы предполагали, что я мужчина?
— Да, мадам. Клод ведь мужское имя.
— Вовсе нет, — сказала женщина с большими черными глазами. — Клод имя как мужское, так и женское, разве вы не знали?
— Нет, — то есть, да, конечно, — но я как-то не подумал об этом… тем более у вас такие снимки, что…
— Если это комплимент…
— Да, конечно! Но я как-то не так выразился… Вы правы… Извините меня, пожалуйста, я в некоторой растерянности…
— Это со многими случается, — сказала она и, указав на симпатичного худощавого мужчину, представила: — Это Серж Молерон. Он хозяин этой галереи. И он же организовал эту выставку.
Молерон кивнул, Сорель ответил ему поклоном. Его левое веко задергалось.
— Так о чем вы хотели поговорить со мной, месье Сорель? — спросила Клод Фалькон, отступив на два шага назад.
В галерее появились новые посетители.
— Да, я хотел… конечно… однако…
— Пойдемте! — предложила Клод Фалькон. — Вон в ту комнату! — и первой прошла в боковую комнату, в которой были составлены планшеты, подрамники, рамы и кое-какой инструмент.
— Тесновато у нас здесь, — сказала Клод Фалькон. — Садитесь на этот стул, — и, прежде чем от успел отказаться, она сама присела к столу, по возможности подальше от него. — Вы отлично говорите по-французски. Ну, с небольшим акцентом… Вы ведь не из здешних мест, вы не француз, да?
— Нет, мадам, немец. Я только с сегодняшнего дня в Женеве… — Левое веко задергалось еще сильнее. — Я остановился в «Бо Риваж е» и решил пройтись по городу, в том числе и здесь, в его верхней части… И вот оказался на вашей выставке… Мне захотелось непременно познакомиться и поговорить с вами… Я никогда подобных фотографий не видел… Великолепные снимки… Этот протест против войны, против ее зверств и безумия производит потрясающее впечатление…
— Дело не в войне, месье, а в самих людях.
— Да, — сказал он. — В людях. И ваши снимки доказывают это.
Клод Фалькон бросила на него испытующий взгляд.
— Так вы, говорите, прибыли в Женеву только сегодня?
— Да, из Франкфурта. Я по профессии информатик.
— Информатик, — повторила за ним она.
— Да, мадам.
— И в какой области?
— Компьютеры.
— Какие именно компьютеры?
— Компьютеры в самом широком смысле слова… Я работаю компьютерным вирусологом…
— А что это такое?
— Это такой специальный термин, извините! Компьютерные программы все чаще подвергаются нападению со стороны вирусов, которые искажают их, разрушают, которые их стирают или фальсифицируют. Вы меня понимаете?
— Да, знаю. Это может быть крайне опасным для программ самолетов, лечебных заведений, лабораторий.
— Строго говоря, это опасно повсеместно… И моя профессиональная задача состоит в том, чтобы предохранять программы от попадания в них вирусов… Или, если они туда все-таки попали, удалить их и предотвратить их новое появление…
— Ясно, — снова этот испытующий взгляд. — А в Женеве что?
— Простите, в каком смысле?
— Вы сказали, что прибыли из Франкфурта… чем вы намерены заняться в Женеве? Отдыхать?
— Нет, — ответил он. — А если и да, то позже… Для начала я должен выступить с докладом. В Международном центре конференций, там на следующей неделе начнется симпозиум…
Он заметил, что ее красивое лицо вдруг ожесточилось. И голос ее прозвучал удивительно резко, когда она сказала:
— На следующей неделе в Центре состоится только один симпозиум. Он называется «Перспективы двадцать первого века».
— Да, — сказал он. — «Перспективы двадцать первого века». Соберутся экологи, медики, конфликтологи, химики, физики, генетики и специалисты по СПИДу, политологи и демографы… это будет большой разговор о завтрашнем дне мира… У нас множество серьезных проблем, требуются новые подходы… Например, поскольку в будущем избавиться от безработицы будет невозможно, требуется совершенно новая политика общей занятости, совершенно иная структура общества. А что будет с потоками беженцев? Или со странами третьего мира?.. Я уже упомянул, что выступать будут эксперты по самым разным вопросам. Я — единственный, кто будет говорить о компьютерах. И о тех разрушительных процессах, которым они подвержены. А также о тех разрушениях, которые могут быть вызваны самими компьютерами…
— «О разрушениях, которые могут быть вызваны самими компьютерами…» — повторила за ним Клод Фалькон чуть ли не шепотом. — Вот, значит, в какой области вы работаете! Замечательно! Formidable![25]
Она встала и обошла вокруг стола, стараясь к нему не приближаться. А потом остановилась, упершись обеими руками о столешницу. На ее лице появилось выражение нескрываемого отвращения.
— Что вы за человек, скажите на милость?! И говорите еще, будто вас потрясли мои снимки! Извращение какое-то! Специалист по компьютерам, прибывший на симпозиум «Перспективы двадцать первого века». Да, только так они и могли назвать это, еще бы.
— Я не понимаю…
— Не могли же они, в самом деле, назвать это сборище «Поле битв-2000» или «Уничтожение народов в двадцать первом веке»! Нет, это не годится… Назовем нейтрально: «Перспективы двадцать первого века». Как современно, как убедительно это звучит! Тут позволительно обмениваться последней информацией любого рода и характера, причем безо всякого смущения, потому что такие «беседы о будущем» будут недоступны для тех, кто не принадлежит к высшему кругу! Ну еще бы! До меня дошли сведения, что этот симпозиум будет охраняться особенно «надежно»… Я не понимаю только, как вы осмелились… — Она оборвала себя на полуслове, а потом все-таки закончила: — осмелились прийти сюда. — В голосе ее звучала неприкрытая злость.
Открылась дверь, и в тесную комнату зашел Молерон.
— Серж, этот… этот месье выступает на будущей неделе на симпозиуме «Перспективы двадцать первого века». — Клод Фалькон понизила голос чуть ли не до шепота. — Он будет говорить о компьютерах и об исходящей от них опасности.
— Я в восторге, — сказал Серж Молерон. — Специалист по компьютерам приходит на выставку, чтобы посмотреть на свои жертвы.
Сорель вскочил со стула.
— Они вовсе не мои жертвы! Я уже объяснял мадам, чем занимаюсь. Я удаляю вирусы из компьютерных программ и никогда ничем другим не занимался…
— Где? — спросил Молерон. — Где вы это делаете?
— Я уже говорил мадам: во Франкфурте.
— Ого!
— Что «ого»?
— Это насчет Франкфурта, — сказал Серж Молерон. — Там есть одна фирма, одна из крупнейших в этом клубе убийц. «Дельфи». Вы, случайно, не в «Дельфи» работаете?
Сорель уставился на него, злой от собственной беспомощности.
— Отвечайте же! Вы в «Дельфи» работаете?
— Да, — ответил Сорель сдавленным голосом. — Я настолько потрясен этими снимками…
— Немедленно прекратите это! — воскликнула Клод Фалькон. — Довольно ломать комедию!
— Это вовсе не комедия, — сказал Сорель.
