Гор Видал - Майра
Хотя я не могу сказать, чтобы чужая радость когда бы то ни было порождала во мне что-либо кроме глубокой меланхолии, была почти рада за Мэри-Энн.
– Вы должны быть очень счастливы, – прошептала я подобно Филлис Такстер из «Тридцати секунд над Токио» с великолепным Ван Джонсоном.
– И мы бы хотели пообедать с вами сегодня вечером, если вы не против. Я рассказала Расти, как хорошо, просто чудесно вы относились ко мне, пока его не было.
– Мне кажется, вам было бы приятнее, если бы сегодня он целиком принадлежал вам. Кроме того, вы уверены, что он хочет меня видеть?
Возникло легкое замешательство, за которым последовали горячие уверения в том, что в действительности Расти восхищается мной, особенно после того, как я помогла ему на занятиях по пластике.
27
Сейчас полночь. Это был волнующий вечер. Во многих отношениях. Мы встретились с Расти и Мэри-Энн в «Быке и петухе» на Стрипе, по-видимому, это любимый ресторан Расти, и кормят там действительно сытно и вкусно. Он был необыкновенно весел и энергичен и поначалу не испытывал, казалось, никакой неловкости. Он легко импровизировал по поводу своих похождений в Мексике, ни на минуту не переставая жевать пшеничные лепешки с малиновым джемом. Я ограничилась маленьким кусочком индейки. Я очень боюсь стать такой же толстой, как Гертруда, которая в последние годы была похожа на запеченную грушу.
– Потом, после того как мы покинули Тигуану, нам пришлось разделиться, потому что, знаете, путешествовать автостопом втроем мы бы вряд ли смогли. Никто не возьмет троих парней вроде нас, небритых и грязных… Хотя был один такой… – Расти замялся, словно вспоминая детали или, что более вероятно, раздумывая, как бы подостовернее соврать. – Он хотел нас подбросить, такой смешной маленький мексиканец со сверкающими золотыми зубами и настолько нервный, что эти золотые зубы все время выбивали дробь, но он очень хотел нас, а мы сказали ему, черта с два, вы понимаете, кому нужны такие жертвы?
– Многим, – я произнесла это очень спокойно, стараясь не показать, будто я пытаюсь его задеть. Под столом я слегка тронула руку Мэри-Энн и получила такое же легкое рукопожатие в ответ.
Нахмурившись, Расти глубокомысленно кивнул.
– Да, это верно. Такие парни есть, я знаю нескольких прямо здесь, в Академии, они продают свою задницу кому попало за двадцать баксов и все только потому, что они слишком ленивы, чтобы работать.
– Но разве вы не пошли бы на это, если бы вам позарез нужны были деньги?
– Черт возьми, да я бы лучше подох с голоду, честное слово! – Он притянул Мэри-Энн к себе и поцеловал. Я ему верила.
В каком-то смысле Расти напоминал звезд сороковых, которые представляли собой безоблачное утро нации. Сейчас, в век коммерческих телесериалов, он всего лишь грустное воспоминание, анахронизм, олицетворяющий лишенную всякого смысла мужественность. Именно поэтому, чтобы спасти его (и мир от ему подобных), я должна полностью изменить его самоощущение.
Когда Расти закончил свою историю о блужданиях по Мексике (сильно смахивающую на очередную мыльную оперу), мы заговорили о Мэри-Энн и о благоприятном впечатлении, которое она произвела на Летицию Ван Аллен. Это известие подействовало даже на такого самоуверенного человека, как Расти.
– Вы в самом деле думаете, что Мэри-Энн ей понравилась?
– Да, очень.
– О нет, мне кажется, это не совсем так, – хотя Мэри-Энн и обещала стать певицей уровня Кэтрин Грэйсон, она оставалась верной традициям Джоан Лесли и старалась держаться в тени, как положено добропорядочной женщине. Для нее карьера Расти была важнее ее собственной. – Но в любом случае все это благодаря мисс Майре. Она все организовала.
– Это потрясающе, то, что вы сделали, – голос Расти звучал мягко и проникновенно, вызывая воспоминания о Джеймсе Крейге в ленте сороковых «Женитьба – дело личное».
– В самом деле потрясающе, и мы вам необыкновенно признательны, – добавил он, склонившись к Мэри-Энн и оставив меня в одиночестве по другую сторону стола.
– Кого мисс Ван Аллен обязательно должна посмотреть, так это Расти, – убежденно произнесла Мэри-Энн, на что я столь же уверенно ответила:
– Конечно, она его посмотрит, но не сейчас, а в июне. Не беспокойся, я уже договорилась об этом.
– Это так мило с вашей стороны… – Расти просто излучал искренность, как Джеймс Стюарт в каком-то фильме. Большие жилистые руки с коротковатыми пальцами захватили очередную лепешку и намазали ее джемом, и я представила, как под курткой эти крепкие кисти переходят в литые предплечья, потом в мощные бицепсы и… мое мысленное путешествие закончилось в глубоких темных подмышках.
Как бы отнесся к нему Майрон? Возможно, он оценил бы его не слишком высоко. Майрон предпочитал натуры низменные и порочные, обиженные судьбой. Расти нисколько не выглядел обиженным, а тем более доступным – даже для Майрона с его весьма развитой техникой соблазнения. И все же там, где Майрон потерпел бы неудачу, меня ждет успех.
Тот факт, что Расти не имел никакого представления о моих планах, придавал особую остроту каждому мгновению, которое мы проводили вместе в обществе Мэри-Энн. Осторожное манипулирование разговором (с моей стороны) создавало удивительную интригу, давая мне возможность наблюдать за поведением совершенно чужеродного объекта в его родной стихии: неутолимая жажда антрополога, изучающего в глухой деревеньке культуру и обычаи аборигенов и осознающего, что уже только одним своим появлением в этом месте он вносит необратимые изменения в их культуру; земные микробы, занесенные астронавтами в другие миры, способны убить или изменить внеземные формы жизни, которые на самом деле следует сохранить хотя бы для того, чтобы изучить. Но такова наша странная судьба – разрушать или изменять все, к чему мы прикасаемся, так что мы сами и есть постоянные и неизменные губители жизни, эдакие пожиратели вселенной, и наше пагубное поступательное движение приведет нас только в горнило всеочищающего солнечного огня, либо вызванного нами самими, либо ниспосланного на нас природой, если сработает механизм самозащиты мироздания, которое не выдержит слишком большого количества чуждых элементов в своей гармоничной системе. Смерть и разрушение, ненависть и гнев – наиболее характерные человеческие черты, они свойственны и Майре Брекинридж, которая это знает, но намерена вскорости полностью переступить через них, причем самым необычным способом.
Присутствие антрополога (меня) за деревянным столом в «Быке и петухе», несомненно, внесло определенные коррективы в поведение двух существ, которые настолько раскрепостились, что после обсуждения частных проблем Разговор мог перейти в общее русло; такое редко случается среди низшего сословия, представители которого обычно говорят о себе, выуживая из своей глупой памяти все новые и новые факты и вызывая в конце концов скуку даже у таких же, как они, собеседников, которые, разумеется, нетерпеливо ждут своей очереди, чтобы рассказать свою историю.
Каким-то образом разговор вновь коснулся гордого отказа Расти от предложения мексиканца, и Мэри-Энн дала понять, что она, со своей стороны, не могла бы и помыслить о том, чтобы заняться любовью с женщиной.
– Это просто… ну, вызывает отвращение у меня, – сказала она. – Я хочу сказать, я просто не смогла бы. Я думаю, что женщина должна вести себя, как женщина, а мужчина, как мужчина, вот так.
– И как же должен вести себя мужчина? – мягко спросила я.
Ответил Расти:
– Он должен заниматься любовью со своей милашкой, вот как.
– Но только если он ее на самом деле любит, – шаловливо заметила Мэри-Энн; они оба рассмеялись над явно привычной уже шуткой.
– И почему он должен с ней это делать? – я продолжила свой осторожный допрос.
– Ну, потому что… о господи, это же естественно!
– От этого рождаются дети, – объяснила Мэри-Энн. – Я имею в виду, что так предписано природой.
– Вы считаете, что природа требует, чтобы вы рожали детей всякий раз, когда занимаетесь любовью?
Мэри-Энн выглядела, как растерявшаяся ученица католической школы, пытающаяся вспомнить, чему ее учили.
Но Расти был настоящим польским католиком и умел отличать правильное от неправильного.
– Мы верим, что это так, да, мы каждый раз так думаем. Так нас учит церковь.
– Но вы ведь применяете контрацептивы, не так ли?
Они переглянулись, и Расти ответил:
– Да, конечно. Я думаю, большинство католиков так делает, но при этом мы осознаем, что это неправильно.
– В таком случае вы должны действительно верить, что это правильно, когда рождается все больше и больше детей, несмотря на то, что половина всех когда-либо родившихся людей еще живы сегодня и что каждый день двадцать тысяч людей умирают от голода в Индии и Южной Америке? – О эта коварная Майра Брекинридж! Никто не в состоянии выпутаться из искусных сетей ее диалектики!
