Сергей Парфёнов - Виа Долороза
Бельцин свернул листок трубочкой и передал его стоящему рядом Чугаю.
– Я конечно, слышал об империалистической эксплуатации! – произнес он добродушно. – Но не как не думал, что она коснется и меня!
Сказал он это просто, без укора, словно радостно удивясь… Джим Беррингс тоже улыбнулся и впервые за время встречи сфокусировал свой взгляд на Бельцине. Незатейливая шутка российского президента как-то сама собой растопила официальную, натянутую атмосферу встречи, и прилетевшие и встречающие стали оживленно переговариваться.
– А когда я смогу встретится с президентом Соединенных Штатов? – посерьезневшим тоном спросил у Беррингса Бельцин, почувствовав, что холодный лед официоза растаял.
Беррингс перестал улыбаться и глаза его стали опять косить куда-то в пустое пространство.
– Сейчас этот вопрос находится в стадии согласования, но думаю ближе к концу визита…-сказал он.
– Надо постараться сделать это в начале или в крайнем случае в середине поездки! – произнес Бельцин упрямо.
Оказавшись в номере гостиницы, спать из-за разницы часовых поясов Бельцин не смог. Проворочавшись бестолку пару часов в постели, он встал, нашел в баре печенье и бутылку виски "Джек Дэниел" и устроился у телевизора. Откупорив квадратную бутылку, он налил себе полстакана золотистой, с привкусом можжевельника жидкости и стал переключать дистанционным пультом каналы. На экране в бесконечном хороводе замелькали сводки новостей, спортивные матчи, вестерны и пестрые бродвейские шоу.
К утру бутылка была пуста. Бельцин так и не заснул, – просидел всю ночь у телевизора, переключая ночные программы, но день, как и было запланировано, начал рано утром с интервью центральной нью-йоркской газете. Бессонную ночь выдавали лишь его слегка покрасневшие глаза, да густой запах жевательной резинки изо рта, которой он сжевал целых две пачки, чтобы заглушить запах алкоголя.
В своей склонности обострять ситуацию он решил с самого начала взять сумасшедший темп и придерживаться его до самого конца поездки. Сказано – сделано! Стремительно перемещаясь со студии на приём, с приёма на лекции, Бельцин успевал встречаться с разными людьми от сенаторов до бездомных американцев… Причем всегда каким-то непостижимым образом умел находить взаимопонимание со своими собеседниками, словно был способен уловить тончайшие нюансы их настроения, хотя прежде с ними никогда не встречался и даже не говорил на одном языке. Скорее всего это была близость эмоций, а не интеллекта, имеющая трогательный, но мощный резонанс.
Во время своей экскурсии по Нью-Йорку с неподдельным изумлением он восхищался чудесами небоскреба Трампа – его огромным водопадом в мраморном холле и мини-садами на уступах изломанной крыши, удивлялся нервной суете биржи на Уолл-Стрит и каскадами фонтанов перед громадой Рокфеллер-центра.
Негр, встреченный им в прокопченном, как окорок Гарлеме, прищурив свои навыкате глаза, ради смеха предложил ему показать свою неотапливаемую квартиру, видимо в тайне рассчитывая, что российский президент испугается и откажется… Бельцин лишь снисходительно посмотрел на чернокожего ньюйоркца… Ох уж эти наивные американцы! Нашел чем удивить… И прямо вслед за хозяином российский президент решительно поднялся пешком на третий этаж, по-свойски, не смущаясь разглядывающих его кареглазых, шоколадных негритят, прошелся по комнатам, зашел в туалет, заглянул в грязный унитаз с плавающими там фекалиями, ухмыляясь, повернулся к переводчику.
– Вижу, что им живется трудно! Нелегко живется… – кивнул он в сторону чернокожего хозяина квартиры. – Но скажите ему, что многие советские люди живут ещё хуже! Гораздо хуже! В Сибири, например! Спросите-ка его, слышал ли он что-нибудь про Сибирь? Слышал? Так вот я ему расскажу, что такое Сибирь! Это когда полгода на улице стоит пятидесятиградусный мороз! А знаете, что такое пятидесятиградусный мороз? Нет? Это, когда плевок застывает налету и падает на снег застывшей льдышкой! Вот это – пятиградусный мороз! Резина при таком морозе лопается, как стекло! А люди живут там в теплушках, в лачугах, в бараках, сделанных из фанеры и картона… Я это хорошо знаю, потому что мое детство прошло в таком бараке… Барак на пятнадцать семей и отхожее место – во дворе! Вот так! И там живут не бичи какие-нибудь, а такие же трудяги, как он… Переведите ему это!
Переводчик на секунду замялся и озадаченно посмотрел на Бельцина.
– Простите, господин президент… Что такое э… "бичи"?
– Бич – это лодырь, бродяга! – презрительно скривился Бельцин.
– О! I see… Tramp!– понимающе кивнул переводчик.
Когда он перевел, Бельцин добродушно похлопал чернокожего хозяина квартиры по плечу.
– Так, что они там, в Сибири могут только мечтать о таком жилье как здесь! – сказал он и, повернувшись к журналистам, добавил. – Я понимаю его проблемы… Но это проблемы не только его… Это и наши проблемы… А значит и решать их будем вместе, сообща! У нас на это есть на это решимость, политическая воля и желание изменить этот мир к лучшему! Вот так, понимаешь!
И под сверкание репортерских вспышек он обхватил смущенно улыбающегося хозяина квартиры за плечи и, дав журналистам отщелкать себя для вечерних выпусков газет, быстро умчался на телестудию, чтобы уже через несколько минут давать интервью популярному телеведущему Филу Белью.
Фил Белью, – высокий, под стать Бельцину, – встретил его в холле национальной телекомпании, расположенной в одной из нью-йоркских небоскребов, и проводил в студию, где на небольшой сцене в окружении немногочисленной аудитории и нескольких телекамер по бокам, стояли невысокий столик и три кресла. В одном из кресел их уже ждала женщина-переводчик. Аудитория, увидев высокого экстравагантного гостя в сопровождении знаменитого телеведущего, радостно зааплодировала. Фил Белью, усадив Бельцина в кресло, для начала, для затравки разговора, поинтересовался:
– Мистер Бельцин, мне сказали, что вы к нам приехали прямо с экскурсии по Нью-Йорку… Какие ваши впечатления? Вы уже успели осмотреть статую Свободы?
Переводчица наклонилась к Бельцину и перевела вопрос.
– Да, я уже видел знаменитый символ Америки! – ответил Бельцин, непринужденно закидывая ногу на ногу и показывая при этом длинные тонкие черные носки, плотно обтягивающие икры. – Мне понравилась ваша Свобода! Она вполне симпатичная и привлекательная женщина…
Перевод прозвучал почти тотчас, – громко, на весь зал. Фил Белью вежливо улыбнулся, показывая, что оценил двусмысленность комплимента.
– А если говорить о моих первых впечатлениях, – приподнято продолжал говорить Бельцин. – Несколько часов пребывания в Америке в корне изменили мое представление и об Соединенных Штатах, и об американцах… За эти несколько часов я встречался с разными людьми: и с представителями деловых кругов, и с безработными на улицах Нью-Йорка… Первый вывод, который можно сделать – капитализм процветает! Америка прекрасная страна, а американцы – дружелюбный и открытый народ!
Поощренная благожелательным ответом гостя аудитория воодушевлено зааплодировала, а у Фила Белью радостно заблестели глаза – разговор, кажется, обещал быть весьма откровенным, а это как раз то, что нужно для его передачи.
– Мистер Бельцин, – обратился он к гостю. – Гласность и перестройка открыла нам возможность говорить открыто и свободно, без идеологических штампов… Скажите, а в чем вы видите вашу основную сегодняшнюю проблему?
– Основную проблему? – Бельцин на секунду задумался, а потом, почему-то недобро усмехнувшись, произнес с мрачными интонациями. – Основная наша проблема остается прежней! Нам всегда не везло с руководством, которому не хватало политической воли, чтобы реализовать потенциал собственного народа. Задача, как улучшить благосостояние наших людей у нас превратилась в фикцию – "догнать и обогнать Америку"! В нелепую, глупую показуху перед всем миром! Поэтому и многие глобальные проекты, осуществлявшиеся в нашей стране, оказались не только ненужными, но и принесли вред… Огромный вред нашему народу! Тем не менее каждый наш руководитель, – а смена руководства происходила только со смертью прежнего лидера, – давал ЦК задание придумать, какой этап социализма он строил… Так для начала мы строили социализм, потом социализм полностью и бесповоротно, затем развитой социализм… Когда пришел Михайлов надо было придумывать, каким будет следующий этап… Поэтому-то и появились такие слова, как перестройка, гласность и ускорение…
Фил Белью, явно не ожидавший, что его гость начнет встречу с нападок на Михайлова, который по-прежнему оставался весьма популярной личностью в Америке, был несколько обескуражен таким началом. Но Бельцина это обстоятельство, похоже, совсем не смущало:
![Андрэ Нортон - Повелитель зверей [Мастер зверей, Властелин чудовищ, Повелитель животных]](/uploads/posts/books/103606/103606.jpg)