Вера Галактионова - На острове Буяне
Распахнув дверь, она подождала, пока морозный воздух, пробежав по дому, не выветрил чужие запахи, неприметно обосновавшиеся в жилище. Были они бесприютные, вокзальные, порченые… Но скоро вымелись без следа. И от свежести уличной в голове у Брониславы наступила полная бодрая ясность.
– …А ведь талант-то какой! – решительно и громко подумала она про Кешу.
Пошарив под клеёнкой, Бронислава вытащила помятую, но расправленную бумажку, исписанную прыгающим Кешиным почерком, которую берегла и хранила для себя. Буковки были пузатые, полупечатные, и каждая стояла врозь, как сирота.
<s>«Мы встретились тайком
<s>Тем дивным вечерком.
<s>Смеялись от любви
<s>Хрусталики твои…» –
медленным полушёпотом прочитала она в который раз.
– Складно как… – снова поразилась Бронислава. – Разве же я ему пара? У меня и говорить-то по его не получается… Ох, разве ему такая нужна?!
Кеша слабо всхлипывал во сне и изредка дёргал ногами в городских рябых носках.
– Лысеет. Вон, волосёнки-то, как прополотые. А всё тычется кругом без толку, – раскачивалась и пришёптывала Бронислава, поёживаясь от холода в доме. – Как ему одному жить? Старится уже… Это по молодости хорошо – скакать туда, сюда. А теперь… Пропадёт ведь без меня. Сгинет он со свету!
Кеша что-то быстро, невнятно сказал, взмахивая руками. Куртка мягко шлёпнулась на пол.
– Дожился. И одеть-то его по-людски некому. Так весь век, неухоженный, проходит. И холодный, и голодный…
Бронислава смотрела на упавшую куртку, часто утирая кухонным полотенцем выступающие слёзы:
– Нету у него приюта в жизни – и в душе уюта нет. И зацепиться ему не за что… Вот и несёт его по свету, несёт: Россия – она ведь вон какая… Просторная, без конца – без края. Как раскатишься по ней, так уж и не остановишься… И вот, катится он по разным местам, как кубарик… То там его стукнут, то там. И всё – разные люди кругом, всё – разные… Другие, новые… Да как тут не пить, с бесприютной-то душой? На сквозняках-то на широких – на широченных-то? Ох, батюшки-светы, батюшки-светы…
Бронислава вздохнула, открыла старый шифоньер, порылась в тряпье, сложенном как попало. Наконец вытащила огромный, добротный полушубок Кочкина. Моль совсем не тронула рыжего меха внутри – Бронислава догадалась засунуть в карманы узелки с нафталином.
– Перекрою, пускай носит, – бормотала она, размечая сухим обмылком, где надо распороть и срезать.
Вдруг обмылок замер в её руке, на весу.
– А Витюшка с Ксенечкой если поженятся? Внуки-то в кого уродятся?
«Вот! В меня да в Макарушку», – с робостью поняла она, стоя на коленях.
И покраснела густо, до гула в ушах:
– Ты погляди, как чудно на свете устроено…
Бронислава раскачивалась, улыбалась сквозь горячие, стыдливые слёзы, пришёптывала:
– Внуки-то в нас ведь, в меня да в Макарушку, уродятся! Всё равно – в нас с ним!.. И муж у меня свой есть: не плохой он, не злой. Обтешется маленько – и ничего. Дурной-то гонор в Буяне быстро собъётся!.. И все, все рядом будем… Как жить-то хорошо…
Но строгий взгляд с тёмной иконы достиг её сквозь кружева. И Бронислава, спохватившись, оробела.
– …А, если и в фельдшерицу уродятся! – согласно махнула она рукой и поскорей отёрла лицо с покорностью. – Ничего, ничего. Я стерплю, не облезу я! Ничего… Ещё красивше тогда будут. Детки. Что ж теперь!..
И соглашалась – то ли сама с собою, то ли с кем ещё, всхлипывая легко и радостно:
– Ладно. Всё ладно на свете!.. А мы вот и не понимаем сразу. После время разве что. Всё злимся кого-то. Дерёмся. Зачем?.. Ох, и чудные же мы у Господа нашего! Чудные-чудные, не знаю какие прям.
[[[* * *]]]
В сенях стукнуло, хлопнула дверь, по полу прошла, клубясь, волна холода. Вошёл зять Антон и стал смотреть, как Бронислава ползает на четвереньках вокруг полушубка.
– А Нина где? – спросила Бронислава, не поднимая головы.
– Идёт. В погребе она. За банками полезла.
– Вот, думаю, перекрою! – показала Бронислава на полушубок. – А то вас с Витьком после отца донашивать не больно-то заставишь. Вам ведь новое одно подавай. А старое-то – не больно.
– Да ты и не предлагала. Полушубок этот, – без удивления сказал Антон. – Ни мне, ни Витьку. В простынку с нафталином замотала – и спрятала сразу.
– Нечего было и предлагать! А то я вас не знаю…
Клубы холода снова прошли по полу.
– Корове сена давала? – недовольно спросила Нина с порога. И поставила в холодильник трёхлитровую банку с солёным сырым мясом, уложенным под металлической крышкой ровными розовыми кусками.
– Накормила, – ответила Бронислава, переползая от рукава к вороту. – Да ведро баланды ей споила. Тёплой. С аржаной мучкой. Щепотку соли ей туда кинула. Она, Майка, любит, чтоб с солью маленько… Ставь кашу на плиту, разогревай, Нин. Что, на собрании-то много народу было?
Брониславе никто не ответил.
– …Небось, весь элеватор ходил?
И опять – ни слова ей в ответ. Антон подхватил из-под умывальника переполненное ведро, пошёл выносить. Нина разделась, стала возиться у плиты, бросив на угли пару берёзовых поленьев. Дома сразу стало веселей – от их потрескивания и от лёгкого запаха чистого дымка из засиявшего поддувала.
– Вот, всё же крышки-то мы – удачные купили, Нин! – заговорила тогда про хорошее Бронислава нарочно весёлым, бойким голосом. – Мясо-то у нас в банках, прямо как вчера закололи.
Дочь промолчала.
– …А Иван-то Коробейников из города – уж такие чудные Зинаиде привёз! Никудышные. Новомодные, – вспомнила Бронислава, тяжело вставая с пола. – И как у них мясо под ними сохранилося? Под резиновыми? Под толстыми?.. Даже не знаю.
Нина не оборачивалась. Только гремела тарелками громче обычного.
– Резиновые, говорю, крышки для банок, Иван-то купил!.. Толстые! – прокричала она Нине, как глухой, усаживась за стол поосновательней.
Та по-прежнему не слышала её и нарочно не встречалась с матерью взглядом. Только кинула ложки на стол. Они продребезжали коротко и резко.
– Зинаида ему велела железных купить! Как у нас. Ивану своему! Велела!.. Слышишь, Нин?.. А он…
– И что? – наконец буркнула Нина, недовольно поправив на животе цветастый фартук.
– Да она их парила, парила! Крышки-то новомодные эти. А они и на банки не налазят! Тяжеленные, резиновые… Толстые, коричневые – и калошем пахнут.
– Ну? – Нина уставилась на Брониславу требовательным, беспощадным взглядом.
– А вот и гну!.. Замучилась она их, распаренные, на банки напяливать, говорю. Зинаида! – рассердилась Бронислава. – Резиновые-то… Расстраивалась. Кричала на всю улицу: «Ты что мне привёз? Их двумя руками на хрен не натянешь»!..
– На что-о-о?! – строго и протяжно переспросила Нина.
– …Нет ни на что! – поджала губы Бронислава. – Только штокать и научились. Все такие умные стали! Одна только мать у вас – дура… Вот, такая я! Дура, да! Вот, что хотите, то со мной и делайте! Учителя. Изверги…
[[[* * *]]]
Вернувшийся со двора, Антон стоял посредине комнаты и ничего не понимал:
– Что за крик? Из-за чего это вы схватились? – тревожно моргал он. – Стряслось, что ль, чего?
– Да из-за крышек! Провались они пропадом все! В тартарары!!! И железные, и резиновые! – в сердцах выкрикнула Бронислава, схватила хлеб и принялась его резать на доске со стуком и крупно. – Мне уже и слова тут сказать никакого нельзя! Всё не так – всё не правильно! Не угодишь ни на кого в своём же дому!
Нина и Антон смотрели на неё сначала в полной немоте и неподвижности. Потом Антон выругался удивлённо:
– Ну! Еппония, страна косоглазых…
– Ни на какой козе ведь ни к кому не подъедешь! – размахивала Бронислава ножом. – Все только уросить горазды. Уросить да купоросничать. И дуются, и дуются! А ты – бегай за всеми, да в глаза всем заглядывай. Да вникай только, успевай. У-у, нервомоты!..
Она замолчала было, но тут же решила окончательно:
– Нет уж. Всё!.. Больше никакого мяса на зиму – закатывать не буду!.. И не просите – и вы от меня его не дождётесь. Ешьте, чего придётся! А я и возиться с мясом теперь не стану. И помидоры с огурцами не буду мариновать! Хватит! Навозилася. На свою голову… Что я перед вами всеми в лепёшку расшибаюсь?! Всё равно никому не угожу.
Кинув нож на стол, Бронислава села и отвернулась от всех к окну.
– Ну. Нашла виноватых, – холодно усмехнулась Нина. – Наконец-то. И долго искала?
– Эхх, Еппония… – снова сказал Антон, от расстройства вымыв руки с хозяйственным мылом, а не с хвойным. – Ладно. Разберёмся. Со временем, конечно. Где полотенце-то?.. Две бабы в доме, а полотенца ни одного нету.
– Вон оно! – закричала вдруг Нина на Антона, выходя из себя. – С гвоздя упало! Разуй глаза-то! Без помощников найти ничего не может. Технолог, называется! А сам…
Она рывком сняла фартук и кинула его на холодильник.
– Ну, разул, разул, – примирительно сказал ей Антон. – Вижу. А ты-то, Нин, с чего взвилась? Надо же… Сроду такого шума у нас не было.
