Александр Лапин - Благие пожелания
Может, так и не появился бы в его жизни просвет, если бы не его бывшая однокурсница Светка Ганиева. Однажды весною они встретились в кафе по какому-то неотложному делу.
— Ну что, Дубравин, как дела? Не женился еще? — Светка, ухоженная, яркая, красивая, черноглазая и черноволосая метиска. Отец — татарин, мать — русская. На правах старой университетской подруги могла задавать любые вопросы.
Александр машет отрицательно головою. И переходит к разговору о публикации, которую он должен ей заказать.
Дело в том, что собственные корреспонденты обязаны готовить не только личные материалы, но и так называемые авторские.
Вот и приходится привлекать друзей и знакомых. Чтоб писали в молодежку.
Но Светка не дает ему изложить суть дела:
— Слушай! Тут мне надо срочно заехать к одной подруге. А потом поговорим…
Дубравину деваться некуда. План по авторским выполнять надо.
Повез ее на своей «Волге» к подруге. И следом за нею поднялся на второй этаж старенького чистенького дома.
Ах ты Боже мой! Дверь открыла хорошенькая, чистенькая девчонка. В домашнем халатике и тапочках. Увидела его огромную фигуру в пролете и круглое удивленное лицо. Покраснела вся. Пошла пятнами. В это-то мгновение стала видна Дубравину вся ее наивная чистая душа.
На контрасте — Светка-то деловая, в модном джинсовом прикиде. Шустрая. А эта маменькина дочка. Домашняя.
Стала Светка их знакомить:
— Мой бывший однокурсник Александр Дубравин!
— Таня! — мягко и тихо произнесла девушка.
Дубравин разглядывает ее: «Симпатичная, спокойная. Беленькая. Нос с горбинкой. Глаза внимательные. Детские. Наверное, отличницей была в школе и университете. Но чего-то в ней не хватает. Какого-то штриха. Яркости какой-то! Вся приглушенная».
Сели пить чай. Так как-то уютно, спокойно стало Дубравину в этом чистеньком ухоженном доме, что и уходить не хотелось. А надо!
На прощание поцеловал хозяйке кончики пальцев. Тут уж она залилась краскою до корней волос.
А Светка — девка хитрая. Все-то ему и выложила. Университет подруга заканчивает. Никого у нее нет. А хочется любви. Тепла. Семья хорошая, интеллигентная.
Щебечет себе Светка в машине. А сама все поглядывает на него. Видать, что-то задумала.
Договорились. Заметку в его газету она напишет. Через неделю передаст при встрече.
* * *Дубравин продолжает носиться по республике, как «черный вихрь». Правда, теперь интересуется как бы невзначай у Светки: «Ну, как там твоя подруга? Все скучает?»
Голова, конечно, все время занята в основном работой. Но нет-нет да и вспомнит о встрече: «Хорошая девчонка! А главное, неиспорченная!»
А тут уже наступает золотой век советской журналистики. Газеты живут в свободном режиме. Можно писать о чем угодно. А экономика еще не тревожит. Рублем никто ни за что не отвечает.
Одна за другою увлекают нашего корреспондента острые, животрепещущие темы.
Жареные факты сыплются как из ведра. Газетные «гвозди» один за другим появляются на страницах молодежки.
Эх, золотые эти годы! Молодо, но уже не зелено. Гуляй, Вася! Разоблачай врагов народа! Поливай недостатки! Критикуй! Бичуй! Все в твоих руках.
И он лез из кожи. Засыпал отделы мощными, как снаряды, статьями, пробивавшими насквозь броню лжи и официального лицемерия, которое окутывало в эти последние годы всех и вся.
А какие шикарные получались у него заголовки. «Шагреневая кожа» — это об умирающем Аральском море. Как и у героев одноименного романа, жизнь уходит по мере того, как высыхает море. Красиво сказано: «Теперь корпуса рыбацких сейнеров и пароходов, словно тела выбросившихся на берег океана китов, чернеют на барханах». Жутковатое зрелище. А чего стоят сравнения: «Болота из ядовитых коктейлей». «Соленые бури». «И течет теперь по Сырдарье и Амударье не вода, а какой-то электролит, насыщенный минеральными солями».
Да, погулял он. Поработал. И бросало его от Арала до Экибастуза. От соленых пустынь до чудовищных, гигантских открытых угольных карьеров, которые, словно кровоточащие раны на теле Земли, никогда не заживали, не затягивались.
И наконец, Ленинск — город-мираж, которого нет ни на одной карте. А там какой простор для толкового корреспондента!
Домик, в котором ночевал перед полетом Гагарин. Стартовая площадка для ракет.
Солидные каменные городские урны. Не поднять. Не перевернуть. Поэтому их сделали без дна. Мусор собирают прямо с асфальта.
Да, действительно чертовски находчив наш народ.
И вечный дефицит. Даже здесь, в космической гавани и колыбели: народ, стоящий в суровой очереди… за пуговицами. Индийский чай — по талонам. Космическая гостиница — с гигантскими мутантами-комарами.
Все как везде. И дураки. Дураки! Дураки! У власти.
Ликвидация ракет средней и малой дальности. Обвязали взрывчаткой. И… Ба-бах! Улетел в небо, фейерверком рассыпался труд миллионов людей. «А американцы-то свои разбирают. Ведь там столько цветных металлов, золота…»
Насмотрелся он. Написался. Нажил себе славы, врагов и «геморрой».
Но странно. Большая интересная работа так и не смогла вытеснить из его жизни Галинку. Вроде все! Забыто. Похоронено в тайнах памяти. И только ночью. В цветных снах. Когда он не мог контролировать себя, приходила она. Часто с другим лицом. В другом обличье. Но он узнавал ее по каким-то никому неведомым тайным знакам, а главное, по всеохватывающему, всеобъемлещему, щемящему чувству любви и радости. Но это были грезы. А реальная жизнь все подкидывала и подкидывала новые сюжеты.
V
Сколько всего случилось в его жизни за это время. А здесь будто бы ничего не изменилось. Тишина и покой в этом парке густом.
Дорога идет зеленым лесом. Петляет туда-сюда. Поворот за поворотом. А потом выскакивает на простор, на поляны, на поле, засеянное густо ненатурально зеленым овсом и еще какими-то злаками. Для подкормки зверья.
Опять лесок. И капот машины упирается в металлические зеленые решетчатые ворота. Если их открыть, то прямо по уже асфальтированной аллее попадаешь на кордон.
Дежавю.
Александр Дубравин вышел из машины. И пошел прямиком к дому лесника. Его шаги учуял лохматый пес. Выскочил перед калиткой. Залаял предупреждающе. Дубравин остановился, ожидая, пока на лай выйдет кто-нибудь из хозяев.
Через минуту заскрипела входная дверь. И на крыльце показалась знакомая поджарая фигура в зеленом, с засученными рукавами кителе лесной охраны. Вовуля Озеров. Радостно кинулись друг к другу. Объятия. Похлопывания по спинам.
— Не ожидал! Не ожидал! — растерянно улыбается сквозь веснушки лопоухий Вовуля. — Какими судьбами?
— Да вот решил к тебе заехать по пути! — ответил Александр. И соврал. Потому что ехал он сюда не по пути. А специально. Целенаправленно. Узнать новости о Галинке Озеровой. — А у тебя, я смотрю, ничего не меняется?!
— Как не меняется? Смотри! — И Володька показывает ему на вышедшую в халате на крыльцо Татьяну с каким-то белым свертком в руках. Они подходят. Откинув одеялко, она показывает ему маленькое, чмокающее соску голубоглазое чудо. Ребенок таращит на Дубравина глазенки и неожиданно улыбается беззубым ртом.
— Мда! — Опешенный Шурка, неловко сгибаясь, берет тяжеленный перевязанный сверток в руки и трясет. — Дочка, что ли? — растерянно спрашивает он.
— Ну да! — отвечает за жену Вовуля.
— Е-мое! — только и может пробормотать Дубравин…
* * *…В этот раз Вовуля Озеров с гордостью селит друга в гостевом доме. Чтобы ребенок не мешал спать. Да и гость не стеснял хозяев. Селит. И рассказывает. Чтоб чувствовал. Не абы куда попал. А туда, где гостевали сами члены Политбюро.
— Здесь прихожая! — Открывает створчатые двери. Дубравин ахает и пятится. Прямо на него смотрит здоровенный клыкастый кабан.
Вовуля смеется, довольный произведенным эффектом:
— Это чучело! А как сделано! А?
Дубравин приглядывается в полутьме. Серая шерсть дыбится. Клыки оскалены. Ну прямо как живой.
Тут же, в прихожей, висят гигантские рога. Наверное, сброшенные лосякой. Черные, страшные, с острыми, как шипы, отростками.
Еще дверь. Гостиная. Обита старым деревом. В центре у стены, выложенный фигурным, каким-то рыжим специальным кирпичом, камин с кованой черной решеткой внутри. На камине разные безделушки, фигурки из фарфора. Напротив на стене картина. Схватка с медведем. Рукопашная. Старинные охотники с рогатиной прут на гигантского медведя в зимнем лесу. Лают собаки. Летит в стороны белый с кровью снег. Дым коромыслом.
В парадном углу — портрет самого хозяина республики. Димаш Ахмедовича. В полном охотничьем параде. С ружьем и патронташем на поясе.
— Чего не снимаете-то? — спрашивает с усмешкой Дубравин. — Теперь другие наверху. Банкуют!
