Ион Деген - Невыдуманные рассказы о невероятном
Короче, через неделю они приезжают. Все тридцать восемь человек.
1989 г.
ПЕРСТЕНЬ
Лейтенант Маурисио Морано подошел к двери в тот момент, когда лифт спускался с верхнего этажа. Маурисио впервые гостил у родителей в этом роскошном доме. Вселяться в него начали около месяца назад. Апартаменты были дорогими даже для очень богатых людей. Каждый состоял из пятнадцати-семнадцати просторных комнат и занимал весь этаж. Их верхний сосед к тому же владел крышей, на которой вокруг бассейна разбили экзотический сад.
Пока родители решали и взвешивали свои возможности, эти апартаменты купил еврей, единственный еврей среди пятнадцати владельцев. Хотя, как говорили, он входил в четверку самых богатых людей Бразилии, некоторых жильцов не радовало такое соседство.
Лифт остановился. В углу, опираясь локтем на широкую перекладину из розового дерева, стоял невысокий худощавый мужчина со спокойным интеллигентным лицом.
Маурисио отдал честь, забыв, что на нем не мундир, а свободный костюм из белой чесучи. Мужчина ответил легким поклоном. Ни один мускул не напрягся на его лице. Но оно осветилось улыбкой, излучаемой большими грустными глазами.
Маурисио посмотрел на указатель. Лифт спускался в паркинг. Распахнулась дверь. В проем могла бы одновременно пройти шеренга солдат. Но Маурисио слегка задержался, пропустив соседа.
Пожилой темнокожий шофер отворил заднюю дверцу большого черного "форда" старой модели. Сосед снова облучил Маурисио непонятной улыбкой и слегка кивнул головой. "Форд" бесшумно покатил к выезду.
У Маурисио не было сомнения в том, что это владелец квартиры на верхнем этаже.
По пути к своему "Фольксвагену" он продолжал думать о соседе. Маурисио не знал, встречался ли он с евреями. У семьи Морано, одной из наиболее аристократических не только в Сан-Пауло, а, возможно, во всей Латинской Америке, не могло быть никаких контактов с этими людьми. В военном училище и, тем более, в отделе разведки, тоже не было евреев. Смутные познания об этом непонятном племени Маурисио почерпнул только из литературы. Кроме португальского, он владел английским, испанским, немецким и французским языком. Чуть больше года Маурисио изучал русский.
И все же литература на всех этих языках не давала однозначного ответа на вопрос, какие они – евреи. Единственное, что пропитало его сознание – хороши ли, плохи ли евреи, но они отличаются от всего остального населения Земли, как пришельцы из другого мира.
Странно, сосед, хотя он и еврей, почему-то понравился Маурисио. Грустные глаза, из которых струится улыбка.
Вернувшись из библиотеки, Маурисио рассказал маме о встрече в лифте и спросил, кто он, их сосед.
Трудно было поверить в то, что Эмилия Морано – мать двадцатидвухлетнего сына. А ведь у нее еще замужняя дочь, на два года старше Маурисио. Красивая, спортивная, раскованная. И вместе с тем в ней угадывалась традиционная устойчивость, основательность, порода. Она была совершенным гибридом утонченной старомодной аристократки-католички и современной эмансипированной женщины.
Эмилию не обрадовал вопрос сына. Только ли соседа встретил Маурисио в лифте? Не спускалась ли с отцом и его дочь?
Эмилия уже дважды видела эту девушку. При всей врожденной антипатии к евреям, Эмилия не могла воспротивиться очарованию этого существа. Не хватало только, чтобы Маурисио влюбился в еврейку.
Года через три, когда Ауреле, дочери ее двоюродной сестры, исполнится семнадцать лет, Маурисио женится на ней.
На протяжении нескольких столетий из поколения в поколение сочетались браком сыновья и дочери шести семейств рафинированных бразильских, вернее, еще португальских аристократов. Перстень ее супруга, который когда-нибудь унаследует Маурисио, если верить преданию, в Португалии носили их предки. А такой перстень вполне мог украсить руку даже коронованной особы. И хотя врачи выступают против браков между родственниками, слава Богу, ни в одном из шести семейств никогда не было никаких генетических заболеваний. Все они унаследовали здоровую кровь, благородство и превосходный интеллект, который по праву, не только благодаря происхождению, обеспечивает им законное место на вершине социальной пирамиды.
Маурисио не нуждается ни в каких сомнительных знакомствах. Даже с католичками. Все добропорядочно, размерено, устойчиво в их семействах. И Всевышний милосердный позаботился о том, чтобы их детям не было необходимости выходить за границы рода.
Эмилия ничего не знала и не желала знать об их соседе. Разумеется, такие апартаменты могли купить только очень богатые люди. Всем видом, не только тоном, Эмилия выразила сомнение в источнике богатства какого-то нувориша, к тому же еще еврея.
Но, когда за обедом Маурисио снова упомянул о встрече в лифте, отец рассказал, что господин Вайль талантливейший инженер и блестящий организатор, что именно эти качества – источник его огромного капитала.
– Говорят, – добавил отец, – что он крупнейший южно-американский филантроп, жертвующий большие суммы на нужды еврейской общины. Но и христиан он не обделяет. Кроме того, он не скрывает своих симпатий к государству Израиль.
Спустя несколько дней Маурисио снова столкнулся с соседом в лифте. Ему почему-то так хотелось этой встречи, что, глядя на зеленую стрелку указателя, пока лифт спускался с верхнего этажа, Маурисио почувствовал, как тесно стало его естеству в пределах собственного тела.
Проклятый каблук слегка зацепился за почти не существующий порог лифта.
Маурисио поклонился. То ли потому, что только сейчас у него был урок русского языка, то ли устыдившись несвойственной ему неуклюжести, то ли просто взволнованный встречей с этим загадочным че-ловеком, снова одарившим его улыбкой, струящейся из грустных глаз, Маурисио вдруг извиняющимся тоном произнес по-русски:
– Споткнулся.
– Вы владеете русским языком? – не скрывая удивления спросил господин Вайль.
– Изучаю. Но как вы поняли, что я произнес слово по-русски?
– Это мой родной язык. Мои родители из России.
Пока они представлялись друг другу, лифт остановился в паркинге. Темнокожий шофер почтительно отворил дверцу автомобиля, но господин Вайль не торопился сесть, продолжая беседу с молодым человеком.
Вопрос Маурисио, не было ли затруднений у господина Вайля с отъездом из России, позабавил его и еще раз показал, как мало знают здесь о стране, в которой он родился.
– Мои родители приехали в Бразилию в конце двадцатых годов. Я еще был младенцем. Но дома у нас говорили по-русски.
– Следовательно…- Маурисио замялся, – следовательно, у вашего народа нет своего языка?
– Конечно, есть. На языке моего народа написана Библия. Этот язык -иврит. Это государственный язык Израиля. На нем молятся ортодоксальные евреи во всем мире. В рассеянии у немецких, ашкеназийских евреев, возник язык идиш. У испанских, сефардийских евреев – ладино.
Библия… Идиш… Ладино… Для Маурисио все это было откровением, и он продолжал задавать вопросы, не замечая снисходительной улыбки пожилого шофера.
Вопросы были по-детски наивными, но господин Вайль терпеливо отвечал на них. Он рассказал, что в Сан-Пауло есть процветающая еврейская община, владеющая благоустроенным центром, или попросту – кантри клабом. Господин Морано мог бы получить более детальные ответы на все вопросы, посетив этот центр.
– А можно?
– Если вы располагаете свободным временем, сочту за честь быть вашим гидом. Я сейчас еду туда.
Маурисио поблагодарил, сказал, что он приехал в отпуск и свободного времени у него сколько угодно. Не сказал он только, что будь даже занят невероятно, не отказался бы от такого приглашения.
Еврейский центр действительно оказался прекрасным кантри клабом. Сентябрь. Начало весны. Цветы щедро расточали ароматы и краски. Взрослые и дети в открытом бассейне. Группы людей на траве вокруг бассейна. Маурисио и в голову не пришло бы, что они евреи.
Господин Вайль с явным удовольствием показал огромный спортивный зал. Инженер не мог не гордиться сорокаметровым бетонным перекрытием без единой колонны.
Надписи на всех зданиях, на всех площадках и аллеях на португальском языке. И только на фронтоне относительно небольшого строения Маурисио увидел надпись из никогда не виданных букв. Но одну букву он сразу узнал.
Он заметил, что эта буква, и только она одна, присутствует на странном предмете, прикрепленном к косяку каждой двери. Господин Вайль объяснил, что это мезуза, содержащая небольшой пергаментный свиток с молитвой, охраняющей дом.
Буква, которая привлекла внимание Маурисио на надписи и на мезузе, была инкрустирована бриллиантами на перстне отца.
Буквой "шин", объяснил господин Вайль, начинается ивритское слово "шадай". Это одно из написаний слова "Бог". Верующий еврей всуе не произносит слова "Бог".
