Роберт Элли - Последнее танго в Париже
— Ах, ты любишь, — произнес он издевательски восторженным тоном. — Как восхитительно!
— Я люблю, — настойчиво повторила она и застонала.
Пол без устали работал рукой, Жанна откинула голову на край эмалированной ванны и закрыла глаза.
— Я люблю — ты можешь это понять? — Она задохнулась, но продолжала: — Ты сам знаешь, что старый. И становишься жирным.
Пол выпустил ее ногу, и та тяжело плюхнулась в воду.
— Жирным, вот как? Злые слова.
Он намылил ей шею и плечи, скользнул рукою к груди. Жанна твердо решила заставить его отнестись к ней со всей серьезностью. К тому же она ощущала свое преимущество, что было для нее непривычно. Она внимательно посмотрела на Пола и поняла, что сказала правду.
— У тебя нет половины волос, — заметила она, — а те, что остались, почти все седые.
Пол улыбнулся, хотя ее слова его разозлили. Он намылил ей груди, приподнял одну рукой и смерил критическим взглядом.
— А знаешь, — произнес он, — лет через десять твоими сиськами можно будет играть в футбол. Что ты на это скажешь?
Вместо ответа Жанна задрала другую ногу, которую он послушно намылил.
— И знаешь, чем я собираюсь заняться? — спросил он, скользнув вниз рукой по нежной гладкой коже внутренней стороны бедра.
— Ты кончишь инвалидным креслом, — ответила Жанна и вскрикнула, когда его пальцы коснулись ее клитора.
— Всякое может быть. Но, думаю, всю дорогу в вечность я буду хихикать и ухмыляться.
Он отпустил ее ногу, но Жанна продолжала держать ногу задранной.
— Как поэтично. Но, пожалуйста, прежде чем я встану, помой мне стопу.
— Noblesse oblige[23].
Он поцеловал стопу и начал намыливать.
— Знаешь, — продолжала Жанна, — мы с ним занимаемся любовью.
— Вот как, — рассмеялся Пол, которого позабавила мысль, будто подобное откровение способно задеть его за живое. — Чудесно. Ну и что, он хороший е…рь?
— Великолепный!
Вызов этот, однако, прозвучал малоубедительно. Пол тем не менее испытал прилив удовлетворения. Конечно, у нее должен быть еще один любовник, но она-то все время бегает к нему, Полу, а почему именно — это казалось ему ясным как день.
— Ты сама знаешь, что дура, — сказал он. — Лучше, чем здесь, в этой квартире, тебя никто и нигде не оттрахает. А теперь встань.
Она повиновалась и позволила ему повернуть себя спиной. Руками в разводах мыльной пены он провел по ее спине и ягодицам. Пол напоминал отца, моющего дочку: брюки залиты водой, вид сосредоточенный и какой-то неуверенный.
— В нем полно загадок, — сообщила Жанна.
Ее слова вызвали у Пола смутное беспокойство. Он прикинул, сколько времени дать ей еще повести себя в этом духе и как потом поставить на место.
— Слушай, ты, дуреха, — сказал он. — Все загадки, с которыми тебе доведется столкнуться в жизни, — вот они, здесь.
— Он как все, — произнесла она мечтательным голосом, — и в то же время совсем другой.
— Как все, но другой? — подыграл ей Пол.
— Понимаешь, я его даже побаиваюсь.
— Да кто же он? Какой-нибудь местный хулиган?
Жанна невольно рассмеялась:
— Вполне мог бы им быть. Внешность у него подходящая.
Она выбралась из ванны и завернулась в большое банное полотенце. Пол поглядел на свои мыльные руки.
— А знаешь, почему я в него влюбилась?
— Умираю — хочу узнать, — саркастически заметил он.
— Потому что он знает… — она замолкла, подумав, что не стоит брать на себя слишком много, — потому что он знает, как заставить меня влюбиться в него.
Пол почувствовал, что его беспокойство перерастает в злость.
— И ты хочешь, чтоб этот твой возлюбленный тебя защищал, заботился о тебе?
— Да.
— Ты хочешь, чтобы этот замечательный, славный, властный завоеватель возвел для тебя крепость, в которой ты бы могла спрятаться, — он встал, одновременно повысив голос, — и больше никогда ничего не бояться, не знать одиночества? Ты больше не хочешь ощущать пустоту — ты этого добиваешься, верно?
— Да.
— Ну так ты его никогда не найдешь.
— Но я же нашла такого человека.
Полу хотелось ее ударить, раскрыть ей глаза на идиотизм подобных утверждений. Он почувствовал укол ревности. Она нарушила их договор, она впервые заставила их ощутить реальность мира за стенами этой квартиры. Надо придумать какой-нибудь новый способ унизить ее насилием.
— Что ж, — сказал он, — тебе недолго придется ждать, когда он захочет возвести для себя эту крепость — из твоих сисек, твоей лохматой и твоей улыбки…
Любовь — оправдание тех, кто сосет чужие соки, питая самого себя, подумалось Полу. Единственно честный способ любить — использовать другого без всяких оправданий.
— Из твоей улыбки, — продолжал Пол, — он устроит себе местечко, где ему будет в меру удобно, в меру безопасно и он сможет боготворить свой собственный хер…
Жанна, плотно завернувшись в полотенце, стояла и смотрела на него как околдованная. Его слова и пугали ее, и наполняли новым желанием.
— Но я же нашла такого человека, — повторила она.
— Нет! — закричал он, отметая саму такую возможность. — Ты одинока! Совсем одинока. И не избавишься от чувства одиночества, пока не заглянешь в глаза смерти.
Пол заметил лежавшие на раковине ножницы и непроизвольно потянулся к ним рукой. Как было бы просто: ее, потом себя, а затем одна только кровь. Нет, такое уже было, напомнил он самому себе. Он вспомнил, как парочка упырей из морга втаскивала наверх Розино тело. На него накатила тошнота.
— Понимаю, что несу чушь, — сказал он, — какую-то романтическую дребедень. Но когда ты залезешь к смерти в жопу — в самую-самую жопу — и доберешься до корней ужаса, вот тогда, — может быть — только может быть, ты сумеешь найти такого мужчину.
— Но я же его нашла, — сказала Жанна дрогнувшим голосом. — Это ты. Ты этот мужчина!
Пол передернулся и оперся о стену. Она его провела; она слишком много себе позволила. Все это время она говорила о нем. Необходимо с ней поквитаться. Он ей покажет, что такое отчаяние.
— Дай сюда ножницы, — приказал он.
— Что? — испугалась Жанна.
— Дай сюда маникюрные ножницы.
Она взяла ножницы с раковины и протянула Полу. Пол схватил ее за запястье и сунул ее руку ей же в лицо.
— Мне нужно, чтоб ты подрезала ногти на правой руке, — сказал он, но она только посмотрела на него в полнейшей растерянности. — Вот эти, — добавил он и показал какие.
Жанна взяла ножницы, аккуратно подровняла ногти на среднем и указательном пальцах и положила ножницы на край ванны, вместо того чтобы вернуть Полу. Он начал расстегивать брюки, не сводя с нее пристального взгляда. Штаны и подштанники упали ему на лодыжки, явив взору Жанны его половые органы и мускулистые, поросшие волосом ляжки. Пол резко повернулся к ней спиной и обеими руками оперся о стену над унитазом.
— А теперь, — сказал он, — засунь пальцы мне в жопу.
— Что?! — переспросила Жанна, отказываясь верить собственным ушам.
— Засунь пальцы мне в жопу! Ты что, оглохла?
Она осторожно вложила пальцы. Жанну поражало его умение повергать ее в шок, выводить за грань самого извращенного воображения. Теперь она понимала, что их связь может завершиться чем-то ужасным, каким-нибудь случайным актом жестокого насилия, но это ее уже не пугало. Нечто в глубинах отчаяния, которое он ей открыл, трогало Жанну, возбуждало, заставляло не отставать от него. Она была на все готова, даже если это толкало его к распаду личности.
Она остановилась, боясь причинить ему боль.
— Продолжай! — приказал он, и она засунула пальцы глубже.
Пол почувствовал жгучую боль. Она выдержала первое испытание. Он толкал ее дальше.
— Я заведу себе хряка, — сказал он, ловя ртом воздух, — и этот хряк будет у меня тебя паять. И я заставлю его блевать тебе в рожу и хочу, чтобы ты жрала хрякову блевотину. Ты сделаешь это ради меня?
— Да, — ответила Жанна, чувствуя пальцами спазмы его дыхания. Она закрыла глаза, углубилась еще немного и заплакала.
— Что?
— Да!
Теперь он и она стали единым целым. Жанна уронила голову на его широкую спину. Все пути к бегству были отрезаны. Ванная замыкала их в своих стенах, как тюремная камера, заставляла сосредоточиться на их собственной страсти и унижении. Жанна была благодарна Полу, что он позволил ей войти в неистовый мир своего одиночества: она была согласна на все, делать все.
— И я хочу, чтобы хряк издох, — продолжал Пол. Дыхание у него сделалось еще тяжелее, он плотно закрыл глаза и запрокинул лицо, словно вознося благодарственную молитву. Они трудились слаженно, как всегда.
— Я хочу, чтобы хряк издох прямо на тебе. И тогда ты его обойдешь и будешь — я так хочу — нюхать его предсмертный пердёж. Ты сделаешь это ради меня?
— Да, — крикнула она, обняв его за шею рукой, вдавив лицо ему в спину между лопаток. — Да, и сделаю больше. И сделаю худшее, хуже, чем раньше, много хуже…
