Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса
В нижнем зале «Синильги» меня встретил сам владелец заведения Владимир Семенович Кичин – тучный невысокий человек, голос с придыханием, глаза льстивые и хитрые. «Могу поставить отдельный столик, – сразу предложил он. – А могу посадить с Федором Павловичем, с Фединым. Ну, знаете, из этих серьезных, – он многозначительно поднял глаза к потолку. – К тому же, майор. Он к вам с уважением».
И спросил:
– А вы к нему с уважением?
– Я-то? Я с полным.
Глядя на майора Федина, с улыбкой протянувшего мне узкую ладонь, никогда не знавшую мозолей, я почему-то вспомнил, что именно майор Федин (тогда еще лейтенант) таскал в свое время Нюрку на допросы. В советское время занимался он в КГБ, скажем так, вопросами искусства. Но Нюрка и тогда была не дура, лейтенант Федин ничего существенного на нее не накопал (подумаешь, книжки привозила из Польши), а сейчас так вообще – дружил и с ней, и с художниками. Поднабрался от них. Это раньше они ему не нравились. Ну, не в том смысле, что плохо писали, а в том, что болтали много.
Я сплюнул: пусть лучше голова болит, чем постоянно думать о Нюрке.
Лучше с эфэсбэшником посидеть, отвлечет, наверное, подумал я. А Витьку Коршуна, завтра же выгоню к черту. Зачем такой водила Иванычу?
На майоре Федине был недорогой синий костюм.
Меня Нюрка в ночной клуб в таком не пустила бы. Но майор имел право. Он был весь в синем, его хитроватые глаза тоже подсвечивали синевой. Черт знает, засомневался я, может, Нюрка и меня пустила бы в ночной клуб в синем костюме, будь у меня такие глаза. «Черт знает, что за город, – вслух пожаловался я. – Весь вечер встречаю одних слепых и глухих. Никто ничего не слышал, никто ничего не видел».
– Ты это о чем?
– Я это об Иваныче-младшем.
– Опять выпал в осадок?
– Полностью.
– Ну, не впервые, – Федин пристально посмотрел на меня. – Это старший попросил тебя приглядывать за сынком?
Я кивнул.
Майор понимающе покачал головой.
Вот, дескать, странно. Вот, дескать изменила мне интуиция. Вот напрасно, дескать, связался я с Иванычем-старшим, полетит он скоро со всех постов. Есть такое мнение: полетит.
И снова взглянул пристально.
Если эфэсбэшник в частной беседе употребляет много двусмысленных глаголов, значит, есть у него на то основания. В конце концов, именно эфэсбэшники обязаны знать, кто в скором времени полетит со своих постов, а кто будет сидеть, как прикованный. Майор Федин кое-чем был обязан мне, и, похоже, намекал не просто так. Что-то стояло за его словами.
Размышляя об этом, я заказал коньяк.
– А мясо, Андрей Семенович, – предупредительно сказал Кичин, ни на минуту не отходивший от столика, – мясо для вас мы приготовим по особому рецепту.
– Не надо.
– Особенная семужка есть.
– И семги не надо. Не хочу есть.
– Но под коньячок!..
– Принесите каких-нибудь овощей, ну, травы всякой.
Я знал, что майор Федин любопытен и своими капризами хотел заинтриговать майора, потому что намеки всегда меня злят. Хватит с меня того, что Нюрка не отвечает, дура. Конечно, думать так о Нюрке было несправедливо, в конце концов, именно Нюрка вывела меня на Иваныча-старшего. Могла ведь и не выводить, подумал я с непонятным сожалением, а вот вывела. И твердо повторил:
– Травы, овощей. Ничего больше.
Изумленный Кичин исчез.
– Надеюсь, правильное решение? – заинтересовался майор. И вовсе не кстати вспомнил: – Знавал я одного чудака. Всегда мясо жрал от пуза, только перед посадкой переходил на вегетарианское.
– Это ты к чему?
– Шутка.
Но в самом голосе майора, в скрытой в нем насмешливости послышалось мне что-то особенное. Что-то такое, от чего вечер окончательно мне разонравился. Конечно, нет у меня других дел, как только гоняться за алкашом, раздраженно подумал я, отчетливо понимая, что так думать тоже несправедливо. В конце концов, отдельным пунктом в нашем конфиденциальном договоре с Иванычем-старшим значился как раз присмотр за Иванычем-младшим, а я опять его потерял из виду. Пусть не по своей вине, но потерял.
И Нюрка не появлялась три недели.
Какие-то слухи до меня доходили и я был совершенно уверен, что обязательно встречу Нюрку в какой-нибудь прокуренной пьяной дыре и горящие ее глаза будут точно такими, как в ту ночь, когда она корила меня за отсутствие душа в темной башенке «Брассьюри». И вообще. Чего я злюсь? Она мне не жена, подумал я. И почему-то сразу подумал, что за женой, наверное, я не бегал бы по кабакам. И такая мысль тоже меня не развеселила, потому что свою бывшую жену я не видел с девяносто третьего года, когда она исчезла вместе с Вадиком Голощеким.
Я покачал головой, не слушая майора, потом прислушался.
Он что-то там говорил про шантаж. Намекал: меня могут вызвать.
Я рассмеялся.
– Помнишь? – я был рад, что смехом сбил его с толку. – Помнишь старый анекдот? Поддатого мужика останавливает вахтерша на проходной женской общаги: вы, мол, к кому? А тот в ответ: а ты, мать, кого присоветуешь?
Федин обиделся.
Но мы с ним выпили коньячку и разговор сам собой наладился.
Наверное, до майора дошло, что какой-то шантаж не может иметь ко мне отношения. Вообще, об чем речь? Я был в деньгах, как в броне. Чьи-то показания? Да любой залетевший бандос может запросто наговорить на бывшего кореша все, что взбредет в его дурацкую башку. Но даже если кореш чисто обвешан трупами, как бананами, при хорошей постановке дела всегда можно вытащить кореша на такую статью, по которой никто никогда ни при каком режиме его не повесит. Что-то никак я не мог понять майора. Лично моя контора процветала, с бандосами я не имел никаких отношений, так какой, к черту, шантаж? Ты вон даже в Америке побывал, намекнул майор не без тайной зависти. Нам нужны такие люди. Да и тебе полезно иметь друзей. Настоящих друзей, намекнул он, с которыми можно решать важные вопросы.
Я покачал головой.
Как раз наступил тот странный час, когда в самом буйном кабаке дым не успевает всасываться в вентиляторы, а музыка превращается в глухое буханье, а танцующие как бы застывают. Полный абзац, ничего не происходит, все как бы сливается с вечностью. Такая тоска, подумал я, разглядывая блюдо с овощами, с травой, с фруктами, поставленное передо мной Кичиным. Кажется, сегодня Кичин ухаживал в основном за нашим столиком, хотя в дальнем углу я неожиданно засек конкретного Толяна.
И он меня засек. Сделал знак незаметно.
Я встал и неторопливо отправился в комнату для курения.
Поскольку все давно курили прямо в зале, комната для курения оказалась совершенно пустой. Пацан в голубой ливрее принес стакан минералки, поставил на столик передо мной и вышел. Только после этого появился Толян. «Ты крутой стал, – оглянувшись сказал он так, будто чего-то (может, меня) побаивался. – Ты вон какой нынче!»
От этих слов мне стало совсем тошно.
Оказывается, даже конкретный Толян изменился.
Впрочем, клиника кого хочешь изменит, подумал я, ведь Толян в свое время провалялся в клинике почти полгода. Из них полтора месяца в реанимации. Нелегко ему пришлось, ничего не скажешь. Я страшно удивился, когда, оглянувшись, Толян сообщил:
– Филина повязали.
– Да ну? Как можно повязать Филина? Он с городским начальством в открытую на блядки ходил.
– Может, за это и повязали, – возразил Толян. – Вот не ходи, дескать, на блядки с начальством! – На диванчик Толян не присел, курил, стоя рядом с напольной никелированной плевательницей. При этом часто и настороженно оглядывался. – Короче, повязали Филина. Ты что, правда, не слышал? И папочку у него нашли, – Толян внимательно следил за мной.
– Какую папочку?
– А я знаю? – он нагло, как раньше, выпятил нижнюю губу и, оглянувшись, быстро заговорил: – Сперва менты повязали только Филина, а потом некоторых пацанов. Я-то сам давно уже не у Филина. Ты знаешь. А тех пацанов, которых не повязали, таскают на допросы.
– Да погоди ты! Что там за папочка?
– А я знаю? – так же нагло повторил он.
А я знаю, подумал я. Кожаная, на молниях. Всплыла, значит. Не исчезла, не растворилась во времени и в пространстве. Всплыла и, кажется, потопила Филина, как когда-то потопила Долгана.
– Ты слышь? – конкретный Толян оглянулся. – Пацаны в тревоге. Шурку вспоминают.
– Это почему Шурку?
– Ну как? Папочку собирал Шурка. Ну, пусть не собирал, пусть просто хранил, никто ведь не знает. Вот как эта папочка оказалась в свое время у Долгана? Может, это он Шурку замочил?
– И что?
– Да ничего, – заткнулся Толян. Он так и не понял, как ему со мной держаться: нагло или по дружески. – Я просто так.
– Ты, Толян, говорят, теперь в бизнесе?
– Да пытался, – сплюнул Толян. – Всяко пытался. Одно время нутрий разводил с одной кореянкой. Держали нутрий в подвале, а они, падлы, понаделали дырок в земле и ушли. Я думал, совсем ушли, потом гляжу – нет, начали возвращаться. Мы нутрий кормили по часам, вот они и привыкли. К хорошему быстро привыкают, правда? – ухмыльнулся он. – Нутрии, значит, возвращаются, а я дыры за ними цементирую. Кореянка нутрий кормит, а я дыры цементирую. Почти всех собрали, только они какую-то заразу подцепили на воле. Когда подошел срок пускать зверьков на пушнину, у них хвосты отпали. Болезнь такая. Ну, согласись, какая нутрия без хвоста?
