Марсель Гафуров - Территория памяти
— Экая упертая тварь! Ни за что не сойдет с твоего пути. Собака отбежит, корова отойдет, а эта и не шевельнется…
— Должно быть, она очень высокого мнения о себе, — предположил я. — Как-никак родственница царя зверей.
— М-да… Прогноз на сегодня не слушал? Дождя не обещают?
— Слушал. Нет, не обещают.
— Плохо. Картошка нынче, пожалуй, не уродится…
Из сеней высунулась Венкина жена, Лариса, Ларка, закричала пронзительно:
— Веньямин, ты почему урину не выпил?
— Отвяжись! — отозвался Венка.
— Иди выпей сейчас же!
— Дурит моя мормонка, — вздохнул Венка. — Сдвиг у нее по фазе. Помешалась на медицине. Опять голодает, на две недели запрограммировалась…
Отношения у Венки с женой напряженные, они этого и от посторонних не скрывают. Наверно, была у них прежде любовь, была, да вся вышла. Живут теперь вместе по привычке, ломать сложившуюся жизнь, налаживать новую, когда тебе за пятьдесят, поздновато. Характер у Ларисы властный. Бывшая детдомовка, росточком мужу до плеча, никак не может она избавиться от стремления командовать им. Часто в утренней тишине ее раздраженный голос доносится до нашего садового участка. А Венка предпочитает молчать.
Может быть, оттого что он иногда за день не проронит и десятка слов, Лариса ловит прохожих, чтобы поговорить. И меня не раз останавливала. Собственно, ей нужен не собеседник, а слушатель. Речь у нее скорострельная, как бы без запятых и прочих знаков препинания, и говорить она может без умолку полчаса, час, пока терпение у тебя не лопнет.
— Извини, что перебиваю, — говорит она, если ты попытаешься вставить реплику в ее монолог, — на мой взгляд…
Ларису распирает желание пересказать содержание особо ценимой ею книги или взволновавшей ее журнальной статьи, присовокупив к этому свое мнение о прочитанном. Круг чтения у нее своеобразный. Ее настольной книгой стало сочинение одного из расплодившихся в последние годы «народных целителей». Отсюда — страсть к уринотерапии, то есть употреблению в качестве лечебного средства мочи, и лечебному якобы голоданию. Она испытала себя, добровольно проголодав семнадцать дней, и регулярно подолгу постится. После длительного воздержания от пищи ее, как говорится, ветром качает, все заботы по хозяйству лежат на муже, ради здоровья которого она будто бы и старается, доказывая на собственном примере эффективность нетрадиционных методов оздоровления. Венка отбивается от ее требований насколько это возможно, согласившись в конце концов на один голодный день в неделю.
Кроме упомянутого сочинения Лариса читает журнал «НЛО», доставляемый ей знакомыми из города. Как-то, дабы прервать ее длинный монолог по поводу любопытной журнальной публикации, я попросил дать прочитать несколько номеров «НЛО» мне самому. Она вынесла из дому три номера, добавив к ним еще и невесть как попавший к ней выпуск издаваемого в Нью-Йорке иеговистского журнала «Башня стражи». Иеговисты меня не заинтересовали, а в «НЛО» в самом деле было много любопытного по части явлений и фактов, пока что не поддающихся научному объяснению. Не все, что публикуется в журнале, можно принять всерьез, но Лариса принимает: раз напечатано, значит, так оно и есть.
Когда Венка в разговоре со мной впервые назвал жену мормонкой, я было предположил, что у нас в городе объявилась секта мормонов и Лариса состоит в ней. Позже выяснилось, что Венкино определение — своего рода метафора, жена его никакого отношения к сектантам не имеет. Ее можно назвать верующей, но условно: верует она одновременно в Будду, Христа и Ленина.
— Христос защищал обездоленных, и Ленин — тоже, — доказывала она мне. — Разве в Ленине не признали бы Бога, если б советская власть продержалась пусть не две тысячи, а хотя бы двести лет? Я считаю, еще признают. Вот в журнале пишут, что Землю, возможно, людьми заселили инопланетяне. Может, и Будду, и Христа, и Мухаммеда, и Ленина ниспослал людям Космос…
Мне представляется, что к богоискательской мешанине Ларису расположило еще ее несчастливое, детдомовское детство. Потом был сильный испуг, страх потерять мужа, тогда любимого. Мысли ее, искривляя сознание, метались в поисках спасения. Муж остался жив, но понадобилось покинуть свитое ею семейное гнездо, нарушился привычный уклад жизни, да и мир вокруг потерял устойчивость, опять пошли разговоры о близком светопреставлении. Добила или почти добила психическое здоровье Ларисы гибель младшего сына — Толюши, Толяна…
Ах, Толян, Толян, сколько с ним было связано радостей и надежд! Кстати сказать, Толян и направил внимание отца с матерью на Дудкино.
Мальчик — он, и семнадцатилетний, конечно, оставался для мамы мальчиком, сыночкой — только-только окончил среднюю школу и получил работу на престижном номерном заводе, когда страну постигла «шоковая терапия». Люди старших возрастов тогда за малыми исключениями внутренне оцепенели, не знали как быть, что делать. Молодежь быстрей сообразила что к чему, первой потянулась к предпринимательству. Ушлые комсомольские вожди захватывали позиции, сулящие скорое обогащение. Рядовые комсомольцы ставили перед собой задачу поскромней: как-нибудь выжить…
Толян почувствовал ответственность за семью. Старший брат давно отделился, у него своя жизнь, отец болен, следовательно, добытчиком, кормильцем семьи должен стать он, Толян. Завод залихорадило, вскоре, лишившись государственных заказов, остановили главный конвейер. Работы нет и зарплаты нет, надо искать средства существования где-то в другом месте.
У Толяна был дружок Серега, а у родителей Сереги — садовый участок возле Дудкина. Дружки еще школьниками бегали туда, купались в Уфимке, рыбачили. И вот теперь, задумавшись, каким бы прибыльным делом заняться, вспомнили о заброшенном хозяевами дощатом сарае на деревенских задворках. А не воспользоваться ли этим сараем, скажем, для откорма поросят? К осени будет мясо, а мясо — это верные деньги.
Родителям идея пришлась по душе. Их сбережения не были еще съедены набиравшей скорость инфляцией — снабдили юных предпринимателей начальным капиталом. Приобрести пяток поросят оказалось несложно, в городе на Колхозном рынке по воскресеньям торговали скотом. Увидели там жеребенка и не смогли преодолеть соблазн, тоже купили. Ну, это не столько для дела, сколько для забавы, не расстались еще ребятки с детством. Забегая вперед, скажу, что потом на Венкином дворе жеребенок превратился в красивого — глаз не оторвать — конька. К сожалению многих, кто любовался им, на третьем году жизни конек пропал — увели конокрады.
В ту пору, когда затеяли дело с откормом поросят, Вениамин Алексеевич бюллетенил после операции, но уже встал на ноги, выписался из больницы. Почувствовав себя в силах совершить небольшое путешествие, он отправился в Дудкино посмотреть, что и как там у ребят. У реки в ожидании катера услышал разговор: в деревне такие-то спешно продают усадьбу, ищут покупателя. Получилось, что на ловца и зверь бежит, через полчаса Вениамин Алексеевич уже договаривался с владельцем усадьбы насчет цены.
Перебравшись на новое место жительства, отец с матерью немедленно забрали Толяна к себе. На мальчиков жалко было смотреть: отощали, почернели, питались кое-как, спали где придется. По настоянию Ларисы компаньонам пришлось разойтись, живность поделили. Толяну по жребию достался один поросенок и жеребенок. Они и положили начало Венкиному хозяйству. Некоторое время спустя купили корову, затем нежданно-негаданно — трактор.
Вышло это так. Вениамин Алексеевич пошел в город попрощаться с сослуживцами, повстречался там с приятелем, который заведовал гаражом. Тот и говорит:
— Слушай, дошло до нас, что ты обзавелся поместьем, тебе не нужен трактор?
— Трактор?
— Мы тут списываем кое-какую технику, можем списать «Беларусь». Врать не буду, он на пределе возможностей, но ты ведь инженер, малость подновишь, и он еще побегает.
— И во что это мне обойдется?
— Ну… поставишь коллективу гаража пол-ящика «Московской» — и пользуйся на здоровье.
Цена плевая, за детский велосипед больше отдашь. Смутила Вениамина Алексеевича лишь мысль о возможных последствиях такой сделки.
— А что закон насчет этого скажет?
— Да ты что? — возмутился завгар. — Кто сейчас о законах вспоминает? Оторвался ты, брат, от жизни, гуляючи по больницам. Оглядись, кругом все растаскивают. На днях по телеку рассказывали: на Тихоокеанском флоте втихаря списали линкор и пытались сплавить под видом металлолома в Южную Корею, что ли. Журналисты шумнули, притормозили это дело. Но то ведь боевой корабль, а тут — тьфу, тракторишка бросовый…
Договорились. Парень из гаража доставил трактор самоходом к Венкиным воротам.
У Толяна глаза вспыхнули, не глаза — фары.
