Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку
— Рита, а как же я без тебя? Тут одни фашисты с бандитами учатся. Ну ради меня, ну брось его. Я не выдержу шесть лет с этими уродами одна…
— Дашуль, — сказала она, чуть понизив свой звонкий голос, — уйду. Правда, уйду. Я ведь не заслужила такой подлости…
Целых две недели Рита отсутствовала. Обычно, если я не встречала ее в институте, то могла случайно заметить в одном из наших любимых клубов или где-то в центре. И вот пролетело столько времени, а Ритки — нет и нет. Вдруг — звонок в дверь.
— Я так ошибалась…
Мы сели на кухне. Рита достала сигареты, а я открыла форточку и заварила чай.
— Валяй.
— А что валять? Он просто стукнул меня… Дашка, смешно. Только ты не смейся, — она непроизвольно хихикнула, — Даш, он меня стукнул… огнетушителем! — Тут Асурова взорвалась громким хохотом. Тревожно затрясся белый стол.
— Рита, ты меня, конечно, извини, может, юмор у меня — не очень, не как у тебя, но что-то я не вижу тут ничего смешного. Ты что, в больнице эти две недели пролежала?
— В какой? Нет, конечно. Я ездила к знахарке.
— Что?!
— Да. Я делала заговор. Теперь он больше руки на меня не подымет. Есть бабка одна, живет под Устюгом. У нее хибара такая, куры, овощи на грядке. Все натуральное. Молитвами, говорит, вырастила, мол, старухи не могут за хозяйством ходить, так она все это богатство и «намолила» Бабка волшебная. Снимает порчу, лечит рак, алкоголизм
— А дурь?
— Дурь тоже выбивает.
— Не похоже…
— Ну, мне о ней Гавр рассказал. Друг из литинститута. Он, кстати говоря, поэт.
— Знаю я твоих поэтов…
— Гавр меня туда и отвез. Башка вся в кровище, бинт за бинтом меняли. Делали «шапочку Гиппократа», как мы на ПП[11] проходили. Ничего не помогало. Кровь хлестала красивым ручейком. Так старуха эта кровотечение остановила. Взяла куриное перо, приложила к башке, дунула…
— Рита, избавь меня, я тебя прошу.
— А ты зря, зря не веришь. Бабушка мне наколдовала, чтобы он больше не бил. Чтобы нормально учился. Стал доктором. Ну и все такое… Вот, теперь заживем с Яриком душа в душу. Он сперва рассердился, как узнал, а потом вдруг говорит: «Меня то в холод, то в жар бросает. И все перед глазами плывет. А в голове крутится: „Ярик, Ритку не трожь, не трожь Ритку!"»
— Подруга, ты в своем уме?
— А что? Я эту падлу люблю. И куда мне теперь деться?
— К психологу сходи. Скажи: «Доктор, у меня проблема. Я полюбила орангутанга. Вот влечет меня, и все. Ничего поделать не могу. Как посмотрю на эту красную жопу, так и трясет меня страсть». Короче, пойди, получи профессиональную помощь. Я себе представить не могу, как ты умудряешься терпеть. Это, повторюсь, ненормально.
— Даш, а это мысль! Хотя…
— В конце концов, ты же не такая. Ты же девочка, что называется, из хорошей семьи. Откуда у тебя эта патологическая тяга к говну?
— Ярик — мое любимое говно. Родное.
— Рита, он двух слов связать не может. Вы с ним о чем вообще говорите? Что обсуждаете? Автомобильные покрышки?
— Да, скажем, покрышки. Или бамперы. Да какая разница? Люблю гниду. Люблю, хоть убей…
— Знаешь что, я этого больше не выдержу. Все, больше ничего не говори. И не звони. Правда, сил уже нет.
…До этого был сентябрь. Месяц переменчивого белого листа. Чистое начало. Я пришла на первый в жизни университетский семинар. Идя по коридорам, я чувствовала себя как в школе. Достаточно взрослые юноши и девушки, двадцати — двадцати трех лет носятся по проходу с дурацкими криками. Впереди дерутся два темноволосых парня. В углу что-то чернело; там на полу сидела такая девчонка, или даже девчушка, и громко делилась с кем-то впечатлениями по телефону.
— Да. Х…ня, а не учеба. Никакой медициной тут не пахнет. Неужели так было и у папаши? Как после этого он умудрился стать хирургом? На ком тренировался?
Подошла малознакомая мне тогда Юрченко. Я приняла ее за гардеробщицу.
— Так, кто тут разорался? А ну иди быстро во двор!
Девушка встает.
— Там холодно.
— Как вам не стыдно!
— Слушайте, мадам, тут и так шумно. От моих воплей общая картина не изменится.
— Ой, — говорит Юрченко, — а вы случайно не Асурова?
— Да, собственной персоной. Рита Авархановна.
— Ох, ваш отец! Этот человек… Боже, так вот вы его Дочь, да? Вы не представляете, какой у вас великий папа.
— Да, дочь. Кстати, представляю. И называйте меня просто Ритой. Асуровой мне уже надоело быть…
Потом она быстро срывается, армейским шагом идет вперед. Цепляет меня рукой.
— А я тебя уже видела!
Мы выходим на крыльцо, и я достаю из сумки бутылку кока-колы.
— Ну что, давай знакомиться. Я — Рита. А ты?
— Я Даша.
— Ну как тебе?
— Пока не знаю. Не очень.
— Мне тоже не очень. Но выбора у меня нет.
— Выбор есть всегда.
— Возможно. Что делаешь после занятий?
— Пойду где-нибудь пообедаю, потом сяду за уроки.
— Пообедаем вместе?
— Давай.
— Давай.
— А знаешь, я чувствую, что мы чем-то похожи.
— Неужели?
— Да. Мне кажется, ты человек такой, творческий.
— Не знаю…
— Я училась на литфаке.
— Так почему же?..
— Меня отчислили за неуспеваемость.
— Какая там может быть неуспеваемость?
— Я выпивала.
— Ну так на литфаке небось у всех такая неуспеваемость.
— Да, но у меня все по-особенному.
— Ясно. А сейчас — выпиваешь?
— Нет! Бросила. Я сейчас стала другим человеком.
— Это хорошо.
Так мы подружились. Стали вместе ходить на спектакли, в клубы, на выставки. Обменивались музыкой и книгами. Сплетничали. Создали свою классическую женскую баррикаду. Асурова была умна от природы. Она почти никогда не готовилась, но очень хорошо понимала материал. Постоянно приходила мне на помощь. Экономила мои деньги — всегда подкидывала шпаргалки, шептала ответ.
Хочу, кстати, сказать. Я не такая тупая, как может показаться. То есть таланта к естественным наукам у меня действительно нет. Учебных способностей — тем более. Знания — минимальные. Но все-таки на первых курсах была вот такая проблема — к нам приценивались. Это выглядело так: выбирали определенных студентов и специально их «заваливали». Например, на биологии меня спросили:
— Что такое половой хроматин?
Я ответила:
— Это такие закрученные хроматиновые тельца, которые встречаются только у женщин. Обычно их соскабливают с внутренней поверхности щеки для анализа.
— Неверно, два. Уварова, половой хроматин?
— Это образование из хроматина. Из женской Х-хромосомы.
— Правильно. Точно. Пять.
Так вот, таких как я обычно «заваливали». Чтобы получить взятку. Я взятки не давала, потому что не было денег. Таким образом я стала двоечницей. А Рита мне постоянно помогала. Объясняла мне, как ответить, чтобы придраться было не к чему. Она вообще, можно сказать, компенсировала мое хилое школьное образование.
Однажды со мной случилась нелепая история. Шла лекция про половые гормоны, обсуждался тестостерон. Читал заведующий кафедрой патологической физиологии Иван Владимирович Сапожников. С виду он был очень даже симпатичным — как пожилой охранник на заводе. Как такой анонимный дедушка с автобусной остановки — с плетеной сумкой в руках и с томиком Булгакова под мышкой. Носил кругленькие очки, простенький костюм цвета некоторых физиологических выделений при патологии, из-под брюк трепетно выглядывали белые носочки. Он был совершенно лысым, с седыми бровями. По оттенку кожи можно было догадаться о былой рыжине. Его внешний вид был жалким и трогательным, речь — мягкой и тихой. Многие за одно только амплуа называли Сапожникова «душкой» Сразу после тестостерона должна была прийти «тетенька с телевизора» — журналистка с федерального канала врач, ведущая передачу о здоровье. В нашем деревенском микроклимате поднялся хай, про мужской гормон пришло послушать пол-института.
— И вот, как я уже говорил, дорогие доктора, гормоны влияют на все. На наши мысли, идеи, скорость биения сердца, дыхание… Ах, как же влияют гормоны на наши сердца. Вспомните, в каком сумасшедшем ритме забилось сердце, когда барышня впервые положила вашу ладонь на свою!
С задних рядов послышалось:
— А если это окажется молодой человек — сердце вообще на хрен выпрыгнет!
— Но не всегда, — продолжил Сапожников, — половые гормоны делают нас такими легкими, счастливыми и беззаботными. Тестостерон, например, считается гормоном агрессии. Так, когда у человека повышено содержание тестостерона в крови, он может вести себя несколько грубо. — Сапожников слегка понизил тон, перешел на более откровенные и менее торжественные ноты. — Вот возьмем хотя бы вас, уважаемые доктора. Ведь все вы — москвичи. Из интеллигентных семей. Ваши отцы работают в больницах, в университетах, а не на заводе или за баранкой такси. И вдруг, по весне, вы начинаете вести себя, как будто вы приезжие. Орете, ругаетесь матом, раскидываете повсюду мусор, хамите преподавателям. Деретесь, как больные дети. Да, я неоднократно видел, как хорошие москвичи становятся, как это слово? Ну, жаргонное, вы знаете — лимитчиками…
