Анна-Лена Лаурен - У них что-то с головой, у этих русских
Катя не имеет ничего против того, чтобы устроить свою дачу так. Но этому не бывать, пока решения принимает ее папа Игорь. Дача — его царство, и здесь он занимается любимым делом — возится с машиной, починяет и ремонтирует.
В сарае, в гараже, в саду, на участке возле дома лежат они. Сокровища Игоря. Два-три десятка оконных стекол, из которых можно соорудить теплицы. Металлические прутья. Жестяные трубы. Обрезки досок. Раковины. Старые двери. Раскладушки. Пластмассовые тазы. Холодильники.
Эти предметы — гордость Игоря. Он сам собрал их в поте лица своего, в том числе роясь по помойкам и в брошенных домах. Особенно удачная находка — железная лестница, обнаруженная на старой военной базе. Лестница оказалась тяжким испытанием — она не влезла в машину, и Игорю пришлось транспортировать ее домой на двух велосипедах при помощи своего в высшей степени недовольного и сопротивляющегося зятя. Происходило все это ночью, так как Катин папа не был уверен, что забрать лестницу с военной базы действительно можно.
Металлолом Катин папа использует для своих строительных проектов. Их много, большинство -неоконченные. Удовольствие – в процессе, а не в результате. Так проводят на даче свои дни многие русские мужчины, то возясь с машиной, то принимаясь за новую полупостроенную теплицу, то за пристройку. Время от времени они заглядывают друг к другу на чашку чаю или на рюмочку водки.
Дача – мир русских мужчин. Здесь, вдали от назойливых баб, которые устанавливают порядки дома, они могут быть собой. В большинстве знакомых мне русских семей мужа редко можно застать дома в выходные, во всяком случае, не с апреля по октябрь. Он на даче. Жена проводит время с подружками или отправляется на юг – у мужа нет ни малейшей потребности мотаться туда-сюда. Он садится в «Волгу», едет на дачу и принимается мастерить что-нибудь в свое удовольствие – тихий, сосредоточенный и счастливый.
К сожалению, собирательство Игоря вредит миру в семье, ибо Катя – современная русская женщина и не желает собирать и хранить все подряд. Она бы предпочла иметь красивую дачу с аккуратно подстриженной лужайкой. Они с мужем и в самом деле построили рядом с дачей новый дом и провели туда водопровод и электричество, чтобы можно было и на даче жить нормально. Но собранное Игорем осталось на месте. «Папа все время притаскивает новый хлам. Этому конца не будет!» — говорит Катя.
Однажды она пригнала на дачу грузовик, чтобы избавиться от металлолома. Когда папа узнал об этом, он в ту же минуту ринулся на поиски своих сокровищ. Кое-что он спас, в том числе лестницу, которая, по счастью, не влезла в кузов.
Теперь почти вся семья перебралась в новый дом. Это замечательно, потому что старый дом можно использовать в качестве склада для собранного Игорем хлама.
«Дом надо снести, на его месте можно устроить газон!» — говорит Катя папе. Папа не отвечает. Он склонился над своей украинской «Таврией» и копается в ней. Машина бастует уже несколько недель, но Игорь отказывается позвать механика. Подобно большинству русских мужчин, он умеет починить автомобиль самостоятельно — ведь это старая советская машина, которую всякий русский старше сорока знает вдоль и поперек.
Возле «Таврии» припаркован «лексус» зятя, символ той России, по дорогам которой Игорь с несколько насмешливой физиономией следует за своими детьми. Ему неинтересно ни ездить за границу, ни строить удобные дачи, ни покупать дорогие автомобили. А интересно ему собирать всякие пригодные вещи и делать из них что-нибудь полезное.
Конечно, это искусство начинает исчезать, но русские все еще великие мастера сделать что-то из ничего. Из старых пластиковых бутылок можно изготовить ковшики, жестянки обрезают и сажают в них цветы. Отслужившие свой срок отопительные батареи зарывают в землю и используют в качестве коврика возле входной двери. Старые морозилки отлично подходят для того, чтобы держать в них яблоки. Эта изобретательность отчетливо проявляется на дачах, где русские с особой охотой используют все, что попадется под руку.
На одном из российских телеканалов, Первом канале, даже есть передача, которая называется «Полезные советы». В ней рассказывается, какое употребление можно найти разным вещам. «Полезными советами» можно наслаждаться каждое утро перед новостями. Энтузиасты-ведущие объяснят, среди прочего, как утеплить окна при помощи пластиковых пакетов и выкроить из старого шланга ручки для сумки.
Способность смастерить что угодно из чего угодно, безусловно, осталась от социалистических времен, когда тотальный дефицит сделал русских невероятно находчивым и изобретательным народом. Русские вообще страшно практичны. Они практичны не по-фински, практичны в том, чтобы решать проблемы по мере их возникновения, не прибегая к окончательным, постоянным решениям. Русские дачи – хороший тому пример. Их никогда не достраивают до конца, и это дает возможность оформить их с большой фантазией. Всегда бывает забавно показывать русские дачи финским инженерам, которые с раскрытыми ртами инспектируют эти неправдоподобные, в финских глазах совершенно поразительные постройки — с безумными пропорциями и своеобразными пристройками.
Другой пример как раз автомобили. Лучшее свойство машины «Жигули», предмета всеобщего глумления, — это то, что любой нормальный российский мужик сумеет устранить обычные неполадки самостоятельно. Ведь автомобиль полностью механический, там нет никаких электронных тонкостей. У русских вообще редко опускаются руки, когда что-нибудь ломается, — они привыкли к неработающим вещам. Время от времени все приходится ремонтировать. Очень редко вещи ремонтируют основательно — например, в русской ванной может быть полно временных приспособлений, изобретенных хозяином.
Я часто думаю: в чем причина этого русского нежелания решить что-то окончательно? Оно проявляется во множестве ситуаций. Например, мои русские друзья не склонны назначать встречи заранее. Вместо того чтобы решить «встречаемся завтра в восемь вечера в „Пропаганде”», мы договариваемся «созвониться завтра после обеда и решить, где и когда мы встречаемся». Если о чем-то уже договорились, надо обязательно перезвонить в день встречи и еще раз уточнить, что договор в силе. Иначе может вдруг оказаться, что планы изменились, и тогда пеняй на себя, если явишься на встречу, не удостоверившись, что твой приятель или приятельница действительно свободны.
Это я могу объяснить себе только тем, что русские веками жили в обществе, где ни в чем нельзя быть уверенным и где резкие повороты есть часть повседневной жизни. Зачем основательно ремонтировать дом, если тебя в любой момент могут выкинуть из него? Зачем договариваться о встрече за целые сутки, если я могу завтра умереть?
Русский фатализм делает жизнь гораздо более гибкой и оставляет больше пространства для маневров. В общем и целом это практично: поскольку случиться может что угодно, не стоит ничего планировать заранее.
Русские даже путешествовать любят без какого-либо проработанного плана. Выражение «мы решим на месте» лучше всего описывает, что обычно бывает, когда едешь куда-нибудь с русскими друзьями. Они хотят просто отправиться в путь и посмотреть, как будут развиваться события. Тогда будет проще приспособить собственные планы к создавшимся обстоятельствам.
В профессиональном отношении надо держать ухо востро со всеми этими «мы решим на месте». Когда осенью 2006 года в Санкт-Петербурге хоронили Марию Федоровну – датскую принцессу Дагмар, я обнаружила, что опоздала с аккредитацией: погребение наложилось на другую командировку, которая не состоялась. Когда оказалось, что я все-таки могу попасть на погребение, я связалась с датским Министерством иностранных дел, которое моментально отрезвило меня. «Никаких шансов. Мест для прессы не осталось», — сообщили мне.
Однако я добралась до Ирины, ответственной за связи с прессой в администрации Санкт-Петербурга. Она пообещала все устроить. «Приезжайте, и мы решим на месте», — сказала она.
Мы с оператором собрали оборудование и отправились в путь. Когда я явилась в пресс-центр, где, по словам Ирины, нас должна была ждать аккредитация, разверзлись врата ада. Найти Ирину оказалось невозможно. Пресс-центром руководила Ксения из российского Министерства культуры, и ее совершенно не интересовало, что кому наобещали какие-то придурки из Петербурга.
«Здесь я принимаю решения, и меня не волнует, о чем вы договорились с какой-то Ириной!» — орала Ксения. Я попросила ее обращаться ко мне в нормальном тоне, но она так и не убавила децибелы. Тогда я стала орать в ответ. Мы стояли, как два бойцовских петуха, и вопили друг на друга, пока Ксения не решила, что преподала мне хороший урок, и не повернулась ко мне спиной.
На следующее утро я получила нашу аккредитацию — и к тому же на лучших местах, отведенных для прессы.
