Имоджен Эдвардс-Джонс - Модный Вавилон
Вчера вечером, когда я приехала к Ванессе, чтобы внести последние штрихи, увидев его, я с трудом сдержала слезы. Перебирая варианты цвета и ткани, мы все-таки остановились на фиолетовом шелке. Работать с ним было дьявольски трудно. Дорота чуть не бросила все на середине, потому что, как она выразилась, «эта ткань, черт ее дери, живет собственной жизнью»! Вывертывается из-под иглы и не поддается строчке. Но все же Дорота с задачей справилась — и у нас осталось еще три дня в запасе. И тогда я вызвала мастерицу-вышивальщицу бисером, чтобы отделать корсаж. Это медленная, кропотливая работа и вдобавок недешевая. Но я знакома с Анной Марией, пожилой владелицей итальянского кафе, со времен моего переезда в Лондон — а с тех пор минуло уже пятнадцать лет, — и по сей день она меня неплохо выручает. Ее муж умер лет двадцать тому назад, так что когда Анна Мария не хозяйничает в кафе, то подрабатывает рукоделием. Итальянке нравится это занятие; она говорит, что ей всегда есть чем занять себя длинными вечерами. В результате я получила истинный шедевр. Где надо — ткань лежала, где надо — струилась. Платье вышло одновременно шикарным и сдержанным, сексуальным и элегантным. Было совершенно очевидно, что это плод немалых дизайнерских усилий: оно облегает тело, как перчатка, и изумительно переливается. Я едва подавила восторг и была близка к тому, чтобы пойти на премьеру: мне очень хотелось увидеть реакцию публики. Но… пошел все же Александр.
Половина десятого утра. Я сижу за столом в офисе и дожидаюсь его возвращения. Телефон у него выключен — мой партнер, должно быть, неплохо развлекся этой ночью. На столе у меня пачка газет, и буквально в каждой из них на первой полосе — Ванесса. Mirror, Mail, Express, Times — повсюду фотографии. Снимок в Telegraph занимает почти полстраницы. Ванесса сияет. Она держится с достоинством настоящей звезды. Ее изящно подстриженные темные волосы и белая кожа контрастируют с роскошным фиолетовым шелком. Смотрится она потрясающе. Платье смотрится потрясающе. Я в невероятном блаженстве. Никогда еще мои творения не помещали на первой полосе. Ванесса ухитрилась затмить Джорджа Клуни — а это, если учесть, как любит его пресса, что- нибудь да значит.
Внизу хлопает входная дверь. Я слышу шарканье кожаных подошв на лестнице. Александр.
— Ты там?! — кричит он.
— Да!
— О Господи! — Несколько секунд тишины. — Твое платье произвело настоящий фурор! Ты просто себе. — Снова короткое молчание. — Не представляешь. Весь вечер публика только на него и глазела. Глазела на Ванессу! Невероятно, черт подери! Фантастика. Она смотрелась сногсшибательно!..
Наконец Александр появляется в дверях. Лицо у него бледное и потное. Глаза красные. Он тяжело дышит, и от него несет перегаром. На подбородке вскочил громадный прыщ. Сомнений нет, мой друг и в самом деле бурно провел эту ночь.
— Как дела? — спрашиваю я.
— Хреново, — отвечает тот. — Во рту как будто кошки нагадили. Но плевать. — Он ухмыляется: — Ты видела газеты?
— Да. — Я улыбаюсь.
— Просто супер, — говорит Александр, плюхаясь в кресло. — Публику как будто током шарахнуло.
— Это хорошо?
— Разумеется! Кэти за этот вечер всем прожужжала уши. Она страшно довольна собой. Напилась в стельку и без умолку мне твердила: «Твоя подруга — гений».
— Так она рада?
— Просто писает кипятком!
— Неужели?
— Ты ведь знаешь.
— Всегда приятно услышать такое еще раз, — говорю я.
— Это был настоящий шок, твое имя у всех на слуху.
— Мне наконец-то поверили… Уму непостижимо.
— Да, это здорово, — отвечает Александр.
— Повеселился?
— В общем, да. Сподобился поболтать с Джорджем Клуни.
— Правда?
— Держу пари, ты жалеешь, что не пошла. — Он улыбается.
— Жалею. И как он?
— Ты же знаешь, все голливудские звезды на поверку оказываются не такими яркими, как кажутся, и вообще они как будто немного трахнутые!
— Точно.
— Так вот, Джордж — единственное исключение. Он именно такой, каким ты его себе представляешь. Красивый и веселый. — Александр кашляет и громко отхаркивается. Самая его отвратительная привычка. — У меня на этот счет есть теория. Когда человек становится знаменитостью, то перестает развиваться. Майкл Джексон стал знаменитым в пять лет и потому сейчас по-прежнему находится на уровне пятилетнего ребенка — играет в детские игры, веселится с ребятишками, строит аттракционы у себя на заднем дворе и любит сладости. Робби Вильямсу было шестнадцать, потому он по-прежнему занят исключительно тем, что таскает в постель девчонок, и вообще ведет себя как подросток. Джорджу, наоборот, было под сорок, когда он прославился. Результат: замечательная, всесторонне развитая личность.
— Интересные наблюдения…
— С этой точки зрения Ванессе всегда будет двадцать четыре, — заключает Александр. — Вчера вечером она стала знаменитой, и все благодаря тебе!
— Это не совсем так.
— Сегодня вечером ты сможешь это проверить.
— О Господи. — Сердце у меня падает. Я закрываю лицо ладонями. — У меня совершенно вылетело из головы.
— Что ты наденешь?
— Не знаю… что-нибудь из своего.
— Естественно. — Он улыбается.
— На что мы номинировались? — спрашиваю я, вытаскивая ручку и подрисовывая рожки и усы силуэту в моем блокноте.
— Э… точно не помню, — морщит лоб Александр. — Кажется, «Дизайнер года»?
— Нет, такое я бы не забыла.
— «Лучшее премьерное платье»?
— Тоже нет.
— Давай я пойду и посмотрю, — предлагает Александр, выбираясь из кресла. — Вообще-то мне не очень хочется тащиться на эту церемонию. А тебе?
— Даже подумать страшно! — Я не лукавлю.
Присуждение премий британским дизайнерам — это, наверное, самое малообещающее мероприятие в календаре модельера. Там много шампанского, вина и резиновых цыплят, но мало гламура. Когда награды вручает Совет американских дизайнеров моды (июнь, Нью-Йорк) — это празднество по своему размаху может поспорить с «Оскаром»: там собираются кинозвезды (Сара Джессика Паркер, Николь Кидман, Лорен Бэколл) и весь цвет американской модной индустрии — Том Форд, Миуччия Прада, Ральф Лорен, Диана фон Фюрстенберг, Майкл Коре, Анна Винтур. К нам же обычно выбираются какой-нибудь один знаменитый дизайнер и жалкая горстка потенциальных клиентов. Довольно убогое мероприятие. Спонсирует его какая-нибудь фирма по производству шампанского, а продюсирует, например, Harrods, и проводится оно, как правило, в Музее Виктории и Альберта. И мероприятие это такого разряда, что туда ты идешь только в том случае, если номинирован. А точнее, если хотя бы немного надеешься на победу. Предполагается, что там будет множество гостей — сплошь сливки общества, — но билет туда стоит сто восемьдесят пять фунтов; к сожалению, только Top Shop может позволить себе приобрести тридцать штук за раз.
В этом году церемонию будет вести какая-то актриса, о которой я никогда не слышала; Сюзи Менкес получит что- то вроде премии за многолетние достижения. Ролану наверняка дадут приз в номинации «Премьера года», потом мы посмотрим пару каких-нибудь сереньких показов и будем потягивать вино, сплетничая по поводу соседей за столиком.
— Ты номинирована на «Премьеру года», — докладывает Александр, возвращаясь. В руке у него приглашение.
— Ты не перепутал?
— Нет…
— Очень странно. В прошлом году я сшила три платья для премьер, и ни одно из них ничего особенного собой не представляло.
— Возможно, тебя вписали, потому что им не хватало людей, — высказывает предположение Александр.
— Спасибо. Ты всегда готов поддержать меня. А что, за нами закреплен столик?
— Нет. У нас три приглашения.
— Стало быть, ты, я и?..
— Ну…
— Лидия?
— Она будет вручать награды. Я полагаю, ее место где- нибудь рядом с Маккуином.
— Жаль, — говорю я.
— Но ведь есть еще Дамиано…
— Боже, неужели придется терпеть его?
— По крайней мере он всегда под рукой.
— Вот это точно.
— Ник уже приглашен, он едет со своей компанией по работе.
— Что ж… звони Дамиано, — вздыхаю я. Если честно, трудно придумать вариант хуже.
Александр уходит, чтобы сообщить приятелю хорошие новости, а я сижу и наслаждаюсь, разглядывая фотографии в газетах. Может быть, вставить в рамочку этот снимок из Telegraph? У меня внизу уже есть несколько, но далеко не таких крупных. В основном фото из Vogue и Еllе, где я соседствую с кем-нибудь еще. На этот раз вся слава принадлежит исключительно мне, и под фотографией стоит мое имя. Надо позвонить маме! Для нее это будет особенная радость.
Я уже собираюсь взять трубку, но в кабинет влетает Триш. В руках у нее странного вида букет.
— Вот! Только что прислали! — сообщает она, размахивая цветами, как отвергнутая невеста. — По-моему, прелесть! Что скажешь?
