Ирада Вовненко - Влечение. Истории любви
В боксе, кроме Алеши, не было более пациентов, и он роскошествовал в окружении ноутбука и переносного телевизора. Кроме всего прочего, Алеша очень серьезно подходил к формированию меню для себя, как серьезно больного человека. Своей жене он выдавал вечером текущего дня список необходимых блюд на следующие больничные сутки. Нина соответствовала.
Два раза приносила ему разной еды, обязательно свежеприготовленной. Предварительно пробежавшись по рынку и закупив свежего розового мяса, темно-красной печени, крупной нарядной кураги и сладких гранатов, повышающих гемоглобин. Таким образом, утром она варила золотистый бульон из настоящих рыночных куриц, протирала нежную телячью печень и выжимала из рыжих морковок полезный сок. А вечером кормила всем этим великолепием мужа, сервируя фарфоровые семейные тарелочки на льняной салфетке в неброских узорах.
Но Алеша все-таки был не очень доволен. Он бы предпочел, чтобы Нина просто оставляла продукты питания и немедленно выходила из его отдельного бокса.
Более он ценил время в больнице без навязчивой опеки жены, а в обществе медицинской сестры Оксаны. Медицинская сестра Оксана виртуозно ставила ему внутримышечные инъекции, а также отслеживала протокольное проведение инфуззионной терапии, регулируя плавно колесико капельницы.
Нина несколько раз встречала медицинскую сестру Оксану в больничных щедро хлорированных коридорах и весело улыбалась ей вслед – уж очень она напоминала классический образ американских медсестер – общей статью, пухлыми красными губами и южным горячим «ххгге», взамен прохладного среднерусского. Халат Оксана носила предельно короткий, туфли на каблуках невозможно высоких, причем – алого цвета. Нине все это казалось забавным. И только.
Но все-таки она оказалась немного взволнована, когда, заглянув в Алешин изрядно оплачиваемый бокс, застала их с Оксаной слившимися в страстнейшем из поцелуев – чуть прикрытых трубчатой тенью капельницы.
Руки Оксаны были глубоко под одеялом больного, белый халат кокетливо расстегнут, нижнее белье в большом беспорядке. Муж громко и учащенно дышал пораженными пневмонией легкими, свободная от капельницы сильная рука ритмично сжимала Оксанину пышную грудь. Оксанина пышная грудь была прекрасна – молочной белизны.
Нина деликатно покашляла; она была хорошо воспитана, она просто сказала:
– Холодно тут очень, – и прошла прикрыть распахнутое настежь окно.
– Ничего страшного, – пропела в ответ медицинская сестра Оксана, слегка запахнув халат и изящно поправляя форменный чепец, – на холоде нормализуются всяческие процессы в организме.
Нина случайно по образованию была биолог и могла бы многое рассказать Оксане про всяческие процессы в организме, но почему-то не захотела. Поставила на крашеную тумбочку из древесностружечной плиты пластиковые контейнеры с пищей, две упаковки активного йогурта и минеральную французскую воду в стеклянных пупырчатых пузырьках.
И вышла вон. Муж напряженно молчал, Оксана красиво качала гладкой голой ногой в алой остроносой туфле.
У Нины немного закружилась голова, она прекрасно знала об особенностях поведения самцов в популяциях, о стремлении их к интересной новизне, сопровождающейся выдающимся бюстом, но попробуй объяснить это надпочечникам, заботливо впрыскивающим в ее кровь адреналин.
На время Нина прислонилась к серо-желтой отделенческой стене, ее небольшая черная сумочка несложного фасона скользнула по плечу на истертый линолеум с легким стуком.
Постояла пару минут, более предметно вспомнила о генотипе альфа-самцов, пожалела о своей несдержанности и шагнула в палату обратно. Нина была полна добрых намерений: ну подумаешь, кто-то кого-то зачем-то поцеловал по ошибке, находясь под побочным действием лекарственных средств, о чем ужасно жалеет. Дверь за Ниной не успела закрыться, как она разглядела, что ошибки никакой не было и никто ни о чем не жалеет. Медицинская сестра Оксана сидела верхом на Алеше, нижнее белье в сиреневых цветочках победными флагами болталось на капельнице.
Муж воскликнул что-то среднее между традиционным набором нецензурных ругательств, медицинская сестра ухмыльнулась остатками красной помады в уголках большого рта и не двинулась с места.
Нина выскочила обратно как ужаленная. Она была раздавлена. На ее глазах, в ее присутствии ломалась ее жизнь. Разрыв проходил через Нину. Где-то в районе горла и чуть ниже. Было больно.
– Что это с вами? – сказал кто-то рядом. – Так дрожите. Вроде бы у вашего больного все в порядке уже?
Нина молчала. Она не могла ничего ответить. Но это было совсем неудобно по отношению к кому-то рядом, заботливо справляющемуся о ее самочувствии.
– Все в порядке, – ответила Нина, как только смогла, – в большом порядке. Просто мне холодно. Холодно. Я всегда мерзну. – И добавила: – Простите, – она была вежлива.
– Чаю, может? – сказал кто-то рядом. – Согреетесь.
«Кто-то рядом» был Иван Петрович, лечащий врач Алеши. Алеши, который еще совсем недавно был близким и родным человек, всего лишь пятнадцать минут назад ей хотелось заботиться об этом человеке и жить для него. Ради него!!! Какие-то пятнадцать минут, полностью перевернувшие жизнь.
Иван Петрович никогда не обращал внимания на родственников своих пациентов, не вглядывался в их лица, не отыскивал фамильного сходства, ему было некогда. Помимо работы в отделении он принимал по четным числам во вторую смену в частной клинике и читал лекции в медицинском университете. Студенты его любили, блестящие лекции записывали скопом – вместе с шутками, всегда уместными, и отступлениями вроде бы не по делу. Но все-таки слова «с вашим больным все в порядке» – были немного неискренними, потому что Иван Петрович совершенно не помнил, какого именно больного можно причислить к очень бледной женщине с прокушенной губой и руками, отчего-то сомкнутыми на тонкой шее. Но надо же было что-то сказать, чтобы она порозовела, разорвала кольцо рук, вернула себе дыхание и улыбнулась. Иван Петрович был прекрасный врач, он считал, что возвращать людям дыхание – его главная задача. Не дождавшись ответа, он повторил мягко:
– Так как насчет чаю? Имеется колотый сахар. Коллеге презентовали настоящую сахарную голову, килограммов на пять, всю из себя сувенирную, была обвязана лентами с надписью: «Торговый дом купца первой гильдии Елпидифора Зимина». Мы ее потихоньку осваиваем. Приглашаю и вас.
Раньше Нина считала лечащего врача лысым и сильно пожилым, правда, внимательно слушала его полезные рассказы о перекрестной устойчивости пневмококков к антибиотикам. А сейчас увидела, что он не старый. Просто очень усталый. И не лысый. А нарядно выбритый. А еще она поразилась глубине его серых, очень внимательных глаз.
Чаю Нина не хотела. Сахар старалась не употреблять вообще. Но все-таки немного выпила из щербатой фарфоровой кружки с надписью вязью: «Совет – не деньги, отчего не дать» – и с удовольствием сгрызла белоснежный сладкий кубик. Иван Петрович очень смутился надписи на чашке и подробно рассказал, что это подарок одного студента, очень способного, интересующегося; этот студент сейчас подтверждает свой диплом в Израиле и уже отслужил в тамошней армии, но вот только с чувством юмора у него не очень. Нина даже улыбнулась, правда, немного кривовато.
Иван Петрович мог рассказывать не только о пневмонии.
Правда, он все время убегал, увлекаемый пациентами, но Нина нисколько не обижалась, она согрелась, наконец. И успокоилась. И ниже горла перестало болеть как-то само по себе, естественно. Не надо думать, что, увлекаемая жаждой мести, Нина кинулась в объятия лечащего доктора, и они принялись неистово любить друг друга на списанном больничном белье с принтами «Минздрав», вовсе нет. Она допила чай, поблагодарила доктора за буквально возвращение к жизни, он сильно смутился и что-то такое пробормотал: «дело привычное», – это было смешно, и Нина рассмеялась.
Направляясь домой, она спокойно прошла мимо палаты Алеши, даже не заглянув к нему, даже не забрав по обыкновению вместительные судочки для завтрашнего обеда.
Никакого обеда завтра для Алеши Нина не приготовила. Иван Петрович сказал, что больничный диетический стол много полезнее для выздоравливающих.
Для себя Нина отчетливо поняла, что ее жизнь изменилась. Просто раз – и все. А самое главное – изменилось ее отношение к себе. С доктором они стали хорошими друзьями, и приятно, даже уютно, общались около года, чуть больше. Ходили в театры, филармонию и на выставки. Гуляли по улицам. Много разговаривали. В один из дней февраля Нина сообщила, что сегодня окончательно оформила развод с Алешей. Иван Петрович задохнулся на миг и крепко сжал ее руку в перчатке.
И тогда они стали любить друг друга на списанном больничном белье с синими принтами «Минздрав», любить страстно, даже восторженно. И это оказалось так же здорово, как и дружить, но немного иначе и даже лучше, душевней.
