Рэй Клуун - Пока мы рядом
— Не все так здорово, Томас, — начинаю я.
— Что ж, это жизнь, ничего не поделаешь… Как отметили Рождество?
Я предпринимаю новую попытку:
— Не лучшим образом. Рождество скорее огорчило. Раньше я как-то не задумывался, сколько символики в этом празднике…
— Да, слишком много хлопот, не так ли? — перебивает он меня. — У нас то же самое: Рождество у стариков Анны, день рождественских подарков — у моих. Я всегда называю эти праздники Днями национальной скуки, ха-ха-ха.
— Я на самом деле имел в виду кое-что другое, — говорю я. Пора менять тему. — Скажи мне, Фрэнк, ты действительно считаешь, что мне не следовало ехать в Майами?
Он удивлен. Нервно озирается.
— Послушай, это… О черт, мне нужно снять… как их… пончики со сковородки. Иначе они почернеют, как Нванко Кану[23], и никто не станет их есть, ха-ха-ха. Извини. Я буду… через минуту.
Томас исчезает. Я смотрю ему вслед и так крепко сжимаю бокал с шампанским, что он едва не трескается в моей руке. У моей жены вовсе не грипп, который пройдет через неделю, после чего жизнь вернется в свою колею, — у нее рак, ты, мерзавец! Р-А-К. А это значит, что она безнадежно больная, лысая, с ампутированной сиськой, в постоянном страхе смерти. И как ты думаешь, какие у нас дома дела, ты, тупая башка?
Томас возвращается с пончиками. Я беру один, хватаю со стола бутылку шампанского и скрываюсь на улице. Со всей силы швыряю пончик в забор. В окно я вижу, как Томас, со счастливой улыбкой на лице, обходит гостей со своим угощением. Я сажусь на деревянную скамейку. Глядя на догорающие в небе звезды, вспоминаю прожитый год, искалеченный раком.
— Ты все еще любишь меня? — спросила Кармен в тот рождественский вечер, после того как вручила свой подарок.
— Конечно люблю, дорогая, — ответил я и улыбнулся.
Я привирал.
Правда в том, что я не могу сказать с уверенностью, действительно ли я люблю ее. Да, мне больно, когда я вижу Кармен в слезах, когда она страдает, мучается, боится. Но разве это любовь? Может, просто жалость? Нет, я не хочу ее бросать. Но разве это любовь? Может, просто чувство долга?
Но мы не можем расстаться, даже если захотели бы. Я, и только я нужен Кармен, если ее состояние ухудшится. Никто не понимает меня так, как ты, говорит она.
Я слышу, как в доме звучит песня Принса, который поет о том, что партия сыграна. «Ты еще будешь тыкать меня носом», — ворчу я про себя. Я всегда жил по принципу Дэна: если меня что-то не устраивает в жизни, я ее меняю. Работу, отношения, да что угодно. И вот сейчас, на пороге нового тысячелетия, я впервые в жизни несчастлив. И ровным счетом ничего не могу с этим поделать.
С Новым годом, Дэн.
34
Мне здорово, мне очень здорово,
Пусть сходит мир с ума,
А мне все нипочем,
Поэтому кончай болтать про рак,
Насилие и голод,
Бери свою гитару, пой со мной.
Мне здорово, мне очень здорово…
— Знаешь, Кармен, я просто восхищаюсь твоей стойкостью, — слышу я обрывок разговора Мод с Кармен, когда возвращаюсь к гостям. — Ты живешь полной жизнью, такая оптимистка, работаешь, как и раньше…
Томас кивает, соглашаясь.
— О, конечно, можно позволить болезни взять над тобой верх, но от этого лучше не станет. — Кармен говорит то, что от нее хотят услышать. — Сейчас меня ничего не беспокоит.
Да, если учесть, что сегодня ты очухалась лишь после полудня.
— Ты такая позитивная, это впечатляет, — говорит Томас.
Фрэнк смотрит на меня и подмигивает. Кармен продолжает:
— А что еще остается делать? Чем больше позитива ты излучаешь, тем качественнее живешь.
Она явно играет с огнем.
Но сегодня ее позитив не срабатывает. Я вижу, что она устала от долгого застолья.
— Дорогая, может, нам пора двигаться? — спрашиваю я.
Кармен счастлива, что не ей приходится принимать решение.
Луна даже не проснулась, когда я вынул ее из кроватки и перенес в машину. Фрэнк помогает мне загрузить наши вещи.
— Держись, дружище, — шепчет он. — Ты ей сейчас нужен.
— Какого черта ты хвалишься перед всеми, что все у тебя отлично? — раздраженно говорю я, когда мы отъезжаем. — Теперь они будут мусолить это, восхищаться тобой. Какая ты оптимистка, никогда не жалуешься. Не надо обманывать ни себя, ни их, ведь, в конце концов, они наши друзья. И им следует знать, что три четверти дня ты проводишь в боли и муках, черт возьми!
Она молчит. Я уже готов продолжить ей выговаривать, как вдруг ее прорывает. Она впадает в истерику, молотит кулаками приборную панель. Я до смерти перепуган, тотчас заруливаю на придорожную парковку Я пытаюсь обнять Кармен, но она в бешенстве бьет меня по рукам. Я оглядываюсь назад, чтобы проверить, как Луна, но она — вот чудо! — спит как ни в чем не бывало.
— Но я вовсе не хочу, чтобы они думали, будто у меня все хорошо! Ничего хорошего! Я чувствую себя дерьмово! Хуже не бывает!!! Разве они этого не видят? Я лысая, у меня нет сиськи, черт возьми, и… и я так боюсь, что уже никогда не поправлюсь, что будет еще больнее и что я умру! Но я так не хочу умирать! Разве они этого не понимают? — Кармен захлебывается в рыданиях.
— Успокойся, дорогая, успокойся, — нежно говорю я. Она наконец разрешает обнять себя.
— Я уже действительно не знаю что к чему, Дэнни, — всхлипывает она. — Ну что, мне постоянно жаловаться? Убеждать всех в том, что дела плохи?.. И тогда меня вообще перестанут расспрашивать… все будут думать: вот опять эта дура со своим нытьем…
— Карм, тебе вовсе не нужно стыдиться того, что ты не всегда хорошо себя чувствуешь, согласна? Просто ты не получишь поддержки от других, если они не будут знать истинную картину.
— Хм… Может, ты и прав и мне следует быть более честной со всеми… — Она смотрит на меня. — Так будет лучше, да?
Я киваю. Она прижимается ко мне, кладет голову мне на плечо.
— Я не осмеливалась говорить об этом, — произносит она через пару секунд, — но… я всерьез думаю о том, чтобы оставить «Эдвертайзинг брокерз».
— Ты абсолютно права, — говорю я без колебаний.
Она резко выпрямляется и смотрит на меня с удивлением.
— Да, — добавляю я, — тебе давно следовало принять такое решение. Это твой бизнес. Если тебе станет лучше, ты всегда сможешь начать все заново.
Кармен смотрит прямо перед собой. Я вижу, что она размышляет.
— Да, — произносит она с внезапной решимостью, — и тогда я смогу ходить в спортзал и раньше забирать Луну домой, ходить по магазинам, читать и… просто заниматься собой. — Она постукивает пальцами по приборной доске. — Да! Пора остановиться. Они и без меня справятся!
Я удовлетворенно хмыкаю.
И так случилось, что в первый же день нового тысячелетия Кармен (в свои тридцать пять) бросила работу.
Часть 2
ДЭН И КАРМЕН, ДЭН И РОЗА
1
Был карнавал, и в городе царила атмосфера всеобщей любви, как будто невидимые агенты какой-то гигантской тайной организации зажигали сердца людей…
Шандор Марай, роман «Угольки» (1942)Улицы Бреды заполнены пьяными толпами, распевающими песни викариями, сексапильными цыпочками, похотливыми проказниками и прочими колоритными типами, которых не встретишь в Амстердаме. Я и Мод сбежали сюда три дня назад. Кармен, Фрэнк и Рамон не поехали с нами. Кармен не любит карнавалов (я покривил бы душой, если бы сказал, что сам их люблю), Фрэнк выпендривается, а Рамон родом из Чили. Мне плевать, появится ли в этом году на карнавале Томас.
Я и Мод с нетерпением ждали этого события. Пока ехали в машине, слушали диск «The Worst of Huub Hangop»[24]. Я заказал себе шикарный карнавальный костюм тигра, на мне черная рубашка с рюшами, а волосы я сбрызнул серебристым лаком. Мод в костюме медсестры, но юбка слишком короткая, я что-то не припомню, чтобы медсестры в Синт Лукасе расхаживали в таких вызывающих мини. Мы закидываем вещи в отель «Ван Хам» и отправляемся прямиком в «Де Боммел».
► «Де Боммел» — лучший паб в пределах наших государственных границ. В Бреде поход в этот паб называется боммелинг, маленький стаканчик — боммелтье, а бармен из «Де Боммел» — фигура куда более популярная, нежели центрфорвард «НАК». И ребята ловко этим пользуются, черт возьми. «Ради бога, оставьте нас в покое» — такую листовку мне вручили однажды, когда в баре было не протолкнуться, а я обнаглел настолько, что побеспокоил бармена банальным заказом. Во время карнавала каждый уважающий себя житель Бреды (и те, кто из бывших) приходит сюда, чтобы на людей посмотреть и себя показать. В эти праздничные дни публика здесь гораздо круче и сексуальнее, чем в клубах Амстердама, и, что характерно для провинции Брабант, все аутентично.
