Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла
Между тем солнце клонилось к закату.
– Мне кажется, что слова так же важны в песне, как и музыка, – продолжала Эмма. – Нам с Джонни очень нравилось сравнивать наши любимые фразы. Вот, например, очень лиричные строки: «… И слишком дорого, чтобы его терять, но слишком сладко, чтобы длиться вечно» из песни «Пока мы молоды» и строчка из «Пригоршни звезд»: «О! Что за несказанность эфир ночной колеблет».
Лирика самого Джонни – это лучшее, что я знаю. Трудно придумать что-нибудь более красивое, чем: «Легко ступает по земле, и ветерок горячий остужает, и золотит листву, дерев зеленых рукой касаясь, осень…» Это же настоящая поэзия. А вот еще: «Пестрые змеи дней и ночей, над миром обновленным, под синим куполом небес…»
Петь Эмма начала только под напористым нажимом Джонни Мерсера. До встречи с ним она только играла а фортепьяно, но Джонни постоянно твердил: «Тебе надо петь, пой!» Но она боялась начать, говорила, что у нее небольшой диапазон голоса, что она не сможет вытягивать высокие ноты. Но Джонни не отставал: «Это не страшно, – говорил он. – Ты просто пой тихо. Не надо брать каждую ноту. Пой как можно ниже и пропускай некоторые ноты, иногда можешь даже сжульничать. Если ты не в состоянии взять ноту или не знаешь, как это сделать, пропусти ее».
Он показал Эмме, как поменять клавиши вместо того, чтобы брать более высокую октаву во втором варианте «Люблю Париж». Он даже помог ей схитрить со своими собственными песнями. Например, у нее были большие трудности со строчкой: «Хочу быть рядом, чтоб собрать осколки сердца твоего, разбитого другим». Эмма никак не могла взять низкую ноту на втором слоге слова «разбитого». Тогда Мерсер пояснил, что можно спеть три слога на одной ноте.
Однако, миссис Келли все же сомневалась, стоит ли ей петь. Но однажды, когда она уже получила ангажемент в «Кволити», на одном из концертов Эмма обнаружила рядом с роялем микрофон и звукоусилительную установку, готовую к работе.
– Смотри-ка, – сказал тогда Мерсер, – здесь даже микрофон есть. Никуда не денешься, придется петь.
И она запела. Только много лет спустя Эмма узнала, что все это подстроил Мерсер, заплатив за микрофон и усилители.
Она помнила, как играла на фортепьяно для простых людей и важных шишек, для трех президентов, двадцати губернаторов и бесчисленного количества мэров. Она играла в четыре руки с Томми Дорси и аккомпанировала Роберу Гулету. Но она совершенно точно помнила тот день, когда игра на пианино стала для нее необходимостью. Это произошло одним воскресным утром, когда ее младший сын, расстроенный размолвкой со своей подружкой, подвез Эмму с мужем к церкви и, заехав в ближайший лес, упер ружье прикладом в пол машины, приставил дуло к груди и выстрелил. Упав, мальчик всем телом навалился на руль и надавил на клаксон. Кто-то услышал несмолкаемый рев и прибежал на звук. Сын потерял легкое, но жизнь ему удалось спасти, что обошлось в сорок тысяч долларов. Для оплаты счета Эмме пришлось работать день и ночь. Близость трагедии только еще больше воспламенила ее веру.
– Что было бы, пройди пуля на долю дюйма левее или правее? Что, если б он не упал грудью на клаксон? Должно быть, его охранял Господь, – рассказывала Эмма. – Я должна была поверить в Бога только из-за одного этого случая.
После того, как все долги по счетам были оплачены, Эмма все равно не могла остановиться и продолжала свои ночные выступления – это стало ее жизнью.
В половине восьмого мы приехали в Стейтсборо. Перед тем как возвращаться домой, Эмма завернула к дому своей девяностолетней тетушки. Старушка открыла нам дверь в ночной рубашке и чепце – она не спала, слушала трансляцию службы из баптистской церкви. Эмма на несколько минут прошла в дом, уложила Аннализу в постель и только после этого, через двенадцать часов после начала трудового дня, миссис Келли отправилась домой.
– В способности играть есть еще одна замечательная вещь, – сказала Эмма на прощание. – Об этом мне говорил еще Джонни Мерсер: «Когда играешь песню, люди вспоминают то время, когда были влюблены. И в этом сила музыки».
Если брать в расчет только посещаемость, то бар «У Эммы» бил все мыслимые рекорды успеха, но финансовые дела заведения шли не Бог весть, как удачно. В< > первых, по инициативе Джо посетителям бесплатно подавали напитки. Кроме того, кредиторы Джо полагали, что бар – это отличный способ изъять у Одома хотя бы часть денег, которые он задолжал. Эти люди приходили в бар, пили и ели, а потом уходили, не расплатившись. Но даже, принимая все это во внимание, дела «У Эммы» должны были бы идти гораздо лучше. Джо решил спросить совета у Дарлин Пул, которая досконально знала все, что относится к ведению дел в питейных заведениях.
Дарлин работала барменшей в нескольких местных салунах и была помолвлена с владельцем процветающего клуба в южном районе Саванны. Сейчас они с Джо сидели за столом и потягивали коктейль.
– Ты прекрасно выбрал место, солнце мое, – говорила Дарлин. – Теперь вся эта разномастная, обожающая фокстрот толпа знает, куда ей приткнуться. Они не пойдут ни в «Ночной полет», ни к Мэлону, ни к Студебекеру. Ты взял их в плен, радость моя. Все идет прекрасно. Кроме того, я вижу, что к тебе ходит Ванда Брукс. Для тебя это просто находка. Такие широкие натуры, которые атакуют каждого посетителя и направо и налево раздают выпивку по три бакса за рюмку, заставят процветать любое заведение. Тебе просто надо следить, чтобы стаканы недолго оставались пустыми. Если ты отвадишь халявщиков и перестанешь бесплатно поить народ виски, то твои дела пойдут в гору. Но, помни, главное – стаканы.
– Выходит, что главная проблема в этом, – проговорил Джо. – Что ж, значит, придется Муну пошевеливаться живее.
– Муну? – Дарлин резко обернулась и взглянула в сторону стойки, потом снова посмотрела на Джо. – Вот дерьмо! Джо, почему ты мне сразу не сказал, что барменом у тебя Мун Томпкинс? – Дарлин склонилась к уху Джо и понизила голос. – Вся твоя проблема, мой Дорогой, в Муне.
– Почему ты так говоришь? – удивился Джо. – Мне он кажется вполне подходящим, разве только немного медлительным.
– Мун Томпкинс сидел три года за ограбление банка, – проговорила Дарлин.
Джо рассмеялся.
– Ну-ну, – поддразнил он Дарлин.
– И между прочим не одного банка, а двух, – не обращая внимания на иронию, продолжала Дарлин.
– Так ты это серьезно? – спросил Джо. Он перестал смеяться, на губах его осталась только любопытствующая улыбка. Он тоже посмотрел на стойку, где Мун наливал водку в четыре высоких стакана. – Ну, будь я проклят, мне даже в голову не пришло, что старина Мун – грабитель.
– Как так получилось, что ты вообще взял его на работу, да еще барменом? – не унималась Дарлин.
– Его нанимала Эмма. Думаю, что он просто не указал дело с банком в своем резюме.
Дарлин закурила.
– Надеюсь, ты слышал о вооруженном ограблении в ресторане «Зеленый попугай» на прошлой неделе?
– Угу.
– Так это – дело Муна.
– Ну, ладно! – недоверчиво воскликнул Джо. – Ты в этом уверена?
– На все сто процентов.
– Но подожди, как ты можешь говорить, что это был Мун? Ведь по этому делу никого не задержали.
– Это я знаю, – спокойно произнесла Дарлин. – За рулем машины, на которой скрылся Мун, сидела я.
В принципе Джо не имел ничего против осужденных банковских грабителей и их пособниц, но как он мог столь опрометчиво доверить кассу закоренелому вору? Джо чувствовал, что его оставили в дураках. Жульничал Мун по-простому – он делал напитков больше, чем проходило по кассе, а если и пробивал покупку, то немного протаскивал чек и номер не был виден.
– Можешь спокойно биться об заклад, что он каждый раз нажимает кнопку «не продано», когда делает это, и одним махом кладет себе в карман двадцать баксов – пояснила Дарлин.
Джо решил, что самым мудрым будет поймать Муна на месте преступления, спокойно с ним объясниться, а потом без всякого шума уволить. Он ничего не станет говорить Эмме – чего доброго при известии о том, что в ее баре работает вор и грабитель, старушку хватит удар. Вместо этого Джо пригласил в бар двух своих хороших друзей и попросил их посчитать, сколько порций выпивки приготовит Мун за вечер. Однако, предотвратить утечку информации не удалось, и к вечеру все знали, что сегодня вечером «У Эммы» будет пойман с поличным Мун Томпкинс. Ко времени начала работы бара у входа толпилась охваченная охотничьим азартом толпа. Всем страстно хотелось видеть, как откроется надувательство.
– Боже, какой сегодня оживленный вечер, – удивилась Эмма.
Посетители заказывали выпивку с утроенным энтузиазмом, побуждая Муна украсть сегодня невиданную сумму. Чем больше становилось пустых бутылок, тем выше поднималось настроение публики. К полуночи, пожалуй, только Эмма и Мун не подозревали, что охота достигла своего апогея.
Заказы сыпались со всех сторон.
