Миа Марч - В поисках Колина Фёрта
Вероника улыбнулась.
— У шу-флая есть хорошая особенность. Он такой сладкий, что осилить можно только один кусок, да и то с трудом. Когда я его готовлю, то съедаю кусочек с чаем и действительно чувствую присутствие бабушки. Ничто так не успокаивает.
— Тогда давайте все приготовим этот пирог вместо яблочного, — предложила Ли. — Мы съедим по кусочку и почувствуем себя ближе к тем, к кому хотим.
Она порылась в стопке распечаток и вытащила рецепт шу-флая.
Пенелопа повернулась к Веронике.
— А он подействует в отношении того, кто не умер? Вы сказали, что он помогает почувствовать себя ближе к какому-то человеку. Он поможет, если этот человек жив?
— Полагаю, да, — ответила Вероника. — Просто думайте об этом человеке, пока печете пирог и лакомитесь им. Так что, шу-флай вместо яблочного? — обвела она взглядом своих учеников.
Все кивнули, кроме Ника. Ли пристально посмотрела на отца.
— Ты можешь сказать маме, что сожалеешь, папа, — проговорила она.
И снова все затаили дыхание.
С тяжелым вздохом Ник положил руку на плечо дочери, но смотрел при этом в сторону, взгляд его темных глаз опять стал непроницаемым. Ну и дела. Все деликатно принялись разглядывать емкости с ингредиентами и распечатки рецептов, стараясь дать ему — и Ли — немного уединения.
Ник не сводил взгляда с рецепта шу-флая, который подала ему дочь.
— Хорошо, значит, шу-флай, — быстро сказала Вероника. — Если кому-то нужен фартук, они висят на крючках у двери, и давайте начнем.
Повязывая фартук, Вероника взглянула на Ника, который, судя по виду, хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте.
Она показала цветную фотографию последнего шу-флая, который испекла пару недель назад, чтобы отметить восемьдесят четвертый день рождения своей бабушки. Родители Вероники не особо выделяли дни рождения, но Рената Руссо всегда устраивала праздник.
— Пирог шу-флай. Приготовить его очень просто, но самый важный ингредиент вы найдете в себе, в своем сердце. Насыпая, размешивая, соединяя и даже просто ожидая, пока пирог испечется, думайте о человеке, к которому хотите почувствовать себя ближе, а затем, когда будете есть пирог, вполне вероятно, ощутите его присутствие.
— Если бы все было так легко, — вздохнула Пенелопа.
Вероника улыбнулась ей.
— Я не сказала, что это легко. Но, похоже, действует. — Она повернулась к девочке. — Ли, зачитай, пожалуйста, список ингредиентов, пока я сделаю еще несколько копий этого рецепта, для каждого из вас.
Ли взяла листок и начала читать, а Вероника пошла в кабинетик рядом с гостиной.
— Для коржей, — читала Ли. — Мука, сахар, кошерная соль…
Вернувшись в кухню, Вероника раздала всем по экземпляру рецепта.
— Спасибо, Ли. Первым делом мы приготовим тесто для нашего пирога, потому что оно должно тридцать минут полежать в холодильнике.
Напряжение стало ослабевать, когда все принялись за работу: Ли сыпала в емкость кухонного комбайна муку, Ник — сахар, а Пенелопа — соль. Вероника попросила Ли хорошенько перемешать муку, потом Изабел добавила туда сливочное масло, нарезанное кубиками, а Джун — жир, придающий тесту рассыпчатость.
— Обращаю ваше внимание, что некоторые делают тесто или только на сливочном масле, или только на кулинарном жире, в зависимости от пирога, — сказала Вероника, — но моя бабушка брала для коржей и то и другое, поэтому так поступаю и я. — Она подлила в смесь немного холодной воды и объяснила, как посыпать стол мукой, чтобы тесто не прилипало, и как скатать его в шар. — Мы должны действовать осторожно, чтобы не слишком перемесить тесто, иначе оно будет жестким.
— Все говорят, что тесто для коржей готовить очень трудно, — сказала Изабел. — Но вот так — легко.
Пенелопа вытерла о фартук перепачканные мукой руки.
— Я так рада, что записалась на эти занятия. Думаю, я испеку несколько пирогов для Центра престарелых.
Что ж, Веронике действительно нравилась эта новая, милая Пенелопа.
— А теперь завернем тесто в пленку и уберем на тридцать минут в холодильник, а тем временем приготовим начинку.
— Постойте, я совсем не думала о маме, когда сыпала в миску муку, — сказала Ли, собираясь заплакать. — Теперь для меня пирог не подействует.
— Не переживай, — успокоила ее Вероника, чувствуя на себе взгляд Ника. — Вспомни, я пеку этот пирог для других людей. Они приносят его домой и там думают о своих близких. Поэтому он действует, сам ты его делаешь или кто-то другой. Но в нашем случае, поскольку печем этот пирог мы, то за приготовлением начинки и подумаем о тех, кого хотим почувствовать рядом.
Ли обрадовалась. Нику было неловко. Пенелопа, кажется, вздохнула с облегчением. Только Изабел и Джун, похоже, просто наслаждались процессом. Потому что они примирились со своими потерями, со своей скорбью, поняла Вероника.
Она распределила между учениками продукты для начинки.
— Итак, пока будете сыпать или класть свои ингредиенты в миску, думайте о том человеке, близость которого хотите ощутить, — представьте его, вспомните какой-то момент, что-нибудь, напоминающее вам о нем, и закройте глаза.
Вероника наблюдала за Ли, медленно сыпавшей пищевую соду — на лице девочки соединилось выражение счастья, печали и решимости. Ник так быстро добавил коричневый сахар, что Вероника почти и не заметила этого. Изабел положила сливочное масло, и она показала Ли, как все перемешать, потом Джун добавила яйцо. Пенелопа стояла рядом и, кладя экстракт ванили, закрыла на секунду глаза, словно молилась, и Вероника невольно спросила себя, о ком же та думает. Возможно, она обидела подругу или родственника и надеялась на прощение. Ли налила патоку и снова все перемешала.
— Я почувствовала ее руку на своей! — воскликнула она, оглядываясь вокруг. — Я почувствовала мамину руку! — Замерев, она заплакала, и Ник обнял дочку.
— Ли? Все в порядке? — спросил он.
— Я почувствовала ее руку на своей, — повторила девочка, и даже сквозь слезы на ее лице отражалась радость чуда.
Стиснув плечо дочери, Ник поцеловал ее в макушку, но смотрел при этом в окно.
Вероника добавила горячей воды, чтобы придать начинке однородность, на мгновение изумившись, потому что перед ней встало не бабушкино родное лицо.
Это была новорожденная малышка, которую она отдала на удочерение. Вероника держала ее на руках всего две минуты, и за это время представила, как выскакивает из машины «Скорой помощи», стоявшей на парковке у «Дома надежды», и убегает с младенцем. Но, глядя на это красивое личико, закрытые глаза и прядки светлых, совсем как у Тимоти, волос, она напомнила себе, что идти ей некуда и обеспечивать ребенка нечем. Родители отреклись от нее. Ее парень настаивал, что это не его ребенок. А бабушка, единственный человек, всегда бывший ей опорой, умерла почти год тому назад. Как могла Вероника поддержать ребенка — эмоционально и материально? Когда фельдшер «Скорой помощи» осторожно забрал у нее малышку, чтобы заняться с ней самой, Вероника зажмурилась и отвернулась, снова и снова убеждая себя, что это не ее ребенок, и она поступает правильно, наилучшим для него образом.
Поступает правильно. Сколько раз она слышала эту фразу, снова, снова и снова. Не от сотрудников «Дома надежды», не настолько глупых, чтобы сыпать банальностями, которые не обязательно были правдой. Но от чужих людей. От посещавших ее родителей. От всех, кому она рассказывала свою историю. «Ты поступаешь правильно. Ты правильно сделала».
Тогда Вероника считала, что это единственный вариант.
За минувшие годы она редко пыталась представить, как выглядит ее дочь. Может, при рождении волосы у нее и были от Тимоти, но походила она на Веронику. Глаза, даже закрытые, были ее. Как и нос. Возможно, подбородок и овал лица она унаследовала от него. Вероника очень любила детей, но не стремилась к общению с ними. Детские площадки расстраивали ее. При виде родителей, гуляющих за руку с детьми, она чувствовала, будто когда-то имела что-то, а потом утратила, не то чтобы потеряла, но просто это исчезло. Вероника прошла к раковине, якобы вымыть руки, но на самом деле переждать нахлынувшее чувство. Но оно не ушло. Перед глазами опять встало личико младенца, ощущение крохотного веса на руках, у груди. Она чувствовала его сейчас, как будто снова оказалась в той «Скорой».
С момента возвращения в прошлом году в Бутбей-Харбор Веронику преследовали странные грезы о «Доме надежды» и той ночи, когда она родила, совершенно неожиданно, в машине «Скорой помощи». Ребенок пошел, и всё тут; благополучно добраться до больницы времени не было, и фельдшер с добрым лицом принял у нее роды. Веронику и раньше посещали отрывки этих воспоминаний, фрагменты того события, но она никогда не позволяла себе слишком задумываться о своей малышке, о том, где она может быть или как на самом деле выглядит. Это было чересчур больно, и Вероника еще в шестнадцать лет научилась подавлять эти мысли, чтобы не расклеиваться. Может, внезапные воспоминания о младенце во время приготовления пирога свидетельствовали, что все эти разрозненные фрагменты сойдутся воедино? Может, подсознательно она всегда думала об этом ребенке?
