Александр Новиков - Записки уголовного барда
— Бригадир зовет, всех троих.
Шутега встретил, сидя по-хозяйски за столом.
— Мужики, сейчас поедите, погреетесь и тусуйтесь около вагона, понты колотите. Я пару человек вам подгоню. Совсем уходить нельзя — сдадут, тогда придется самим, в натуре, грузить. А так, черти пусть шустрят, а вы там для близиру тусуйтесь. Каждый час-два сюда заходите. Сегодня мне Захар навстречу попался. «Ну что, Шутега, Новик с Собином у тебя, говорят, наскоряк за два часа вагон закидали и — в тепляк жабу давить? Га-га-га!..»
— Наши же и сдали. А может, и Лохмандей сдал. Кто его знает, — поддержал Шутегу Славка.
Посидели, поболтали, напялили рухлядь и пошли. Погрузка вагона, к удивлению, шла полным ходом. «Пара гнедых», хоть и не вчерашняя, совсем другая, носилась с охапками этой самой рудстойки с проворством тараканов.
Пробегая мимо нас, один из них, шумно вдергивая соплю в отбитый шнобель, сделал заманчивое предложение:
— Мужики, вы сидите — мы сами все закидаем. По пачке «Примы» на брата и пачку чая на всех дадите — мигом загрузим!
— Пачка сигарет и пачка чая, — урезал аппетиты Славка.
— Годится.
— Теперь точно сдадут. На соседних вагонах всех жаба задушит, хе-хе, — отшутился я.
— Да пошли они... В зоне кто как может, так пристраивается. Не их собачье дело. Кто им мешает так же договориться? — возмутился Толя.
— Никто не мешает. Но никто и не даст. Ты же понимаешь, что Шутега это все делает из-за Александра.
Если бы не он, пахали сейчас, как все, — спокойно ответил Славка. — Я думаю, долго эта лафа не протянется: раз сдадут, два сдадут... Шутегу в штаб дернут. И скажет он: «Извините, мужики — хозяин приказал...»
— Так... Если в день по две пачки сигарет, в месяц — шестьдесят пачек. И чаю тридцать пачек, — по-бухгалтерски начал вслух считать Толя, — это ж, блядь, курить придется бросить и чифирить!.. А кстати, когда у нас ларек?
— Можешь не бросать — паши, вон, вместе с чертями, они с тобой поделятся, ха-ха!..
Всю ночь до самого рассвета усиленно «колотили понты» — то сидели в вагоне, то грелись в тепляке, то ковырялись в штабеле. В эту ночь никто из начальства не являлся, и поэтому, бредя на вахту, порешили, что рабочий день, точнее — ночь прошла изумительно. Грибанов тоже куда-то запропастился. Казалось, все начало налаживаться. Пришли и завалились спать.
Проснулся я от негромкого, но резкого окрика из заха- ровского угла:
— Санек!.. Новик, хорош дрыхнуть!
Это был голос Захара.
— Ни хуя ты не умеешь будить человека, Захар, гага!.. — громко подал голос Петруха. — Испугаешь еще — заикаться начнет... Как петь будет? Га-га!.. Надо, бля буду, деликатно: «Вставай, Санек, тебе помиловка пришла... С вещами на выход. Поешь на дорожку...» А-га-га!..
— Санек, ты слышишь, что эта кумовка несет? Ему-то если помиловка придет, он, сучара, не то что у меня — у всех мужиков тумбочки вычистит да втихаря на лыжи встанет, га-га! Этого будить не надо! А-га-га!..
Я поднялся и нехотя пошел.
— Как-то неудобно — Толю не пригласили... Мне одному — неудобно, — попытался я объяснить свое нежелание есть.
— Пускай спит. Когда научится петь, как ты, тогда и его позовем, — ответил Захар.
— Или — как я. А-га-га!.. — заржал Петруха.
— Кукарекать! Ты бы слышал, Санек, как он под гитару кукарекает! Стихи Дюжева, музыка Шемета, исполняет хор обиженников!.. Солист — заслуженный фупман Советского Союза Петр Мулицев! А-га-га!..
— Ни хуя! «Исполняет бабушка Захаровна, мастерица кумовского романса, жертва усиленного режима содержания!»
Далее в том же духе, беззлобно издеваясь друг над другом, несмотря на поздний час, не обращая ни малейшего внимания на спящий или пытающийся уснуть барак. Пришел Лысый. Принес сверток с едой.
— Посидишь с нами? — спросил его Захар.
— Нет, благодарю. Пойду письмо писать.
Еда была, прямо сказать, не тюремная — огурцы, помидоры, сало, колбаса. Через минуту маленький столик не мог вместить всего, что извлекли из тумбочек и принес Лысый.
— Главное, Санек, в лагере — правильно определиться, — разглагольствовал Захар, заедая помидор колбасой. — Кто-то кашку должен жрать, кто-то колбасу. Кто-то пахать за двоих, а кто-то тихо чалиться. Главное в лагере — с кем кентуешься. С нами кентуешься — одна жизнь, с простыми мужиками — другая. А сам по себе — третья. Но это — не дай бог. В лагере одному нельзя — не выжить. Ну, а с «петухами», сам понимаешь, не кентуются — в пе- тушатник проваливаются: как в прорубь, нырк — и нету. Оттуда уже не выныривают.
— А ты, бля, тогда откуда взялся, га-га!.. — заржал с полным ртом Петруха. — С такими плавниками, как у тебя, Захар, можно не только в петушатник — можно, бля буду, ночью в штаб заныривать!.. Хвостовиной только правильно подруливай, а-га-га!.. Ты вот лучше объясни человеку, почему он с тобой, с Захаром, кентуется, а по ночам березу грузит?
— А это не я решал, это Грибан. Он мне сказал — в ночное звено на погрузку поставить, я и поставил. Первое время, Александр, извини, придется пахать, чтоб с хвоста слезли. Сейчас за тобой глаз да глаз. Я-то двумя руками — «за»... За то, чтоб ты не работал. Но первое время придется. Главное, ты держись к нам поближе, шифруй все правильно. Секретов от нас держи поменьше. Ну и все остальное, сам понимаешь.
Захар доел, встал и вышел.
Петруха курил, отхлебывая из кружки чай, молча поглядывая то на меня, то на огонь сигареты.
— Захар правильно говорит, — неожиданно серьезным тоном начал он. — Он хоть и мурый, но если с ним у тебя будет понимание, то и отрядник заебется прессовать. Тебе надо сейчас по жизни определиться. На первых порах поможем, по-босяцки, как говорится. Деньги тебе сейчас все равно не нужны — связей у тебя нет, просто спалишься. А жратвой — всегда поможем. А там кто-нибудь на свиданку приедет. Кенты или жена... Подогреют. Ну, и ты без внимания нас не оставь. А если наезды какие-то будут — мы все быстро решаем... Хотя какие наезды, хе-хе? Если с нами все правильно, кто наедет? Разве что какой-нибудь пидор. Сняв штаны, задом наперед, ха-ха! — закончил он, увидев, что возвращается Захар.
— Что, лекции читаешь? — ухмыльнулся тот, подмигивая мне.
— Да нет, просто... Просто рамс раскинул перед человеком: откуда в зоне помидоры с огурцами берутся, хе-хе!
— Откуда берутся? Мужики поделились, вон... Со свиданки до хуя, видно, завезли! В них уже не лезут, а-га-га!.. Подогнали нам чутка. Оно же знаешь, Санек, если работа легкая — то и жратвы много не надо! Можно и поделиться. Усек?.. Шучу, ха-ха!..
Говорили еще долго. Очень хотелось спать, но уходить посреди разговора было неловко. Захар поочередно с Петрухой спрашивали то про «Извозчика», то про аппаратуру, то про мои машины. Наконец интерес Захара стал иссякать. Он проглотил пару каких-то маленьких белых таблеток, глаза его посоловели, поблекли. Зазевал, заерзал и, заканчивая беседу, будто невзначай обронил:
— Утро вечера мудреней, давай спать, Санек. Завтра у тебя все — с утра начинается. Хватит тебе — с вечера... Вот так.
— A-ну! Давай, подъем!.. — громче обычного заорал шнырь, возвещая о наступлении очередного рабочего дня.
В захаровском углу тихо зашевелились. Сам Захар поднялся очень быстро, оделся и бодрым шагом, будто бы вовсе не спал, прошел в каптерку к Лысому.
Все привычно галдели, носились с банками, ругались из-за сапог и телогреек.
Из еды у нас почти ничего не осталось, и мы втроем — Славка, я и Толя, наскоро выпив по кружке чая, вышли во двор. Перед воротами толпился народ, сбиваясь в неровный строй. Мы стояли и гадали: куда и на какие работы нас определят сегодня?
— Захар вчера намекнул, что на погрузку мы больше не пойдем. Вроде как с сегодняшнего дня — на разделку, — сказал я.
— Похоже на то.
— У меня все болит... Как работать? Пошевелиться не могу, — ворчал Толя.
Болело все и впрямь сильно — каждое движение отдавалось в позвоночник, ноги гудели как чугунные, стопы распухли, и сапоги казались меньше на два размера. Постоянно хотелось сесть или прилечь. Нужна была передышка, а ее не давали.
Захар поозирался вокруг, увидел нас и через весь двор крикнул:
— А вы что, Санек, на завтрак не идете, что ль? Западло, ха-ха?.. Конечно, с ночи помидоров с колбасой трамба- нешь, никакой каши не захочется! Не-е, на завтрак ходить надо, мало ли что?.. Пригодится. Я вот хожу иногда, хе-хе!..
«Да ты, сука, — провокатор», — молча подумал я.
Выскочил шнырь. Захар схватил его за шиворот.
— Ну что, гидра двухочковая, где бродишь?! Веди народ в столовую!
— Пошли, пошли, пошли... — засуетился Дима и бросился открывать ворота.
По дороге Захар окликал то одного, то другого из впереди идущих с неизменными остротами и комментариями. Просто из желания поточить язык, поупражняться в своих афоризмах. А может, напоказ передо мной, лишний раз демонстрируя превосходство над всеми и полную от него зависимость.
— Та-а-к!.. Куры, куда помчались?! Без вас не сожрут, га-га!.. Чуча, крыса водородная! Вишь, как последним ухом, бля, будто локатором крутит!..
