Джулиан Барнс - Любовь и так далее
Так что остается только диафрагма. Тоже не самый удобный способ. Но тут я, по крайней мере, контролирую ситуацию. И меня это вполне устраивает. И Оливера, я думаю, тоже.
ОЛИВЕР: Да, кстати. Когда мы жили во Франции. Покупали презервативы. Презерватив — это французское слово. Preservatif, от слова сохранять. У нас в английском они называются condoms. В общем, приходишь в аптеку. Монсеньор аптекарь, у нас тут снова сезон охоты. Упаковочку презервативов, пожалуйста. Странно. Вроде бы католическая страна, а название у этих штуковин такое, как будто они жизнь кому-то спасают, хотя на самом деле все наоборот. «Упаковку убийц для спермы, пожалуйста» — вот так бы следовало говорить. Что они все-таки сохраняют? Здоровье матери, паровое давление отца?
ТЕРРИ: Это было, наверное, через год, как мы с ним поженились. Во всяком случае, еще до того, как мы пошли к психологу. Как раз в это время Стюарт начал следить за собой и поддерживать форму. Беговой тренажер дома, регулярные визиты в спортивный зал, утренние пробежки по воскресеньям. Стюарт изнуряет себя физическими упражнениями, периодически проверяя пульс. Нормальное поведение для человека, который заботится о своем здоровье. Вполне очевидная вещь. Я имею в виду, тогда я была уверена, что он заботится исключительно о здоровье.
Ему не нравилось, что я принимаю таблетки. У него было несколько шуток насчет генетической модификации и о том, что следует отдавать предпочтение органическим продуктам. Он предложил таблетки «наутро после». Низкое содержание гормонов, никакого вмешательства в половую жизнь: разумное предложение. Я принимала их пару месяцев, а потом — как сейчас помню, утром в воскресенье, — я не смогла их найти. Я, конечно, не самая аккуратная женщина в мире, но я все-таки помню, куда я кладу свои вещи, тем более — противозачаточные таблетки. Стюарт воспринял это спокойно, а я ужасно распсиховалась и села обзванивать аптеки, какие работают, и поехала чуть ли не на другой конец города. На самом деле за рулем сидел Стюарт, а я сидела на переднем сидении и твердила: «Быстрее, быстрее». Как ненормальная. Он меня успокаивал, говорил, что ничего не случится, если я приму таблетку на пару часов попозже, но я не думаю, что он знал это наверняка. В общем, мы гнали по улицам на предельной скорости, удивительно, как мы вообще ни во что не врезались.
А через пару дней я нашла таблетки под упаковкой с салфетками. Как они туда попали? Сама, наверное, сунула. А потом забыла. Склероз, называется. Или помутнение рассудка. Прошло пару месяцев. Снова — воскресное утро, и я снова не нахожу таблетки, и, как и в прошлый раз, это самый опасный период. Стюарт уже проснулся, занимается на беговом тренажере, и я подлетаю к нему и кричу:
— Это ты спрятал мои таблетки, Стюарт?
А он — само спокойствие, воплощение здравого смысла и рассудительности. Клянется мне, что не брал никаких таблеток, и продолжает вышагивать на своем тренажере. Потом он берет себя за запястье и считает пульс, и тут меня прорывает. Я пихаю его, сталкивая с тренажера, и бегу вниз, как есть — в халате и босиком, — сажусь в машину и еду в аптеку на другом конце города. В ту же самую аптеку. И продавец тот же самый. И он так на меня посмотрел: мол, дамочка, вам бы надо быть поаккуратней. И я вняла этому невысказанному совету и опять перешла на таблетки, которые принимала раньше. Таблетки «до» — таблетки «всегда».
МАДАМ УАЙЕТТ: Quelle insolence![95]
11. Не птичка шалашник[96]
СТЮАРТ: Джилиан мне сказала, строго по секрету, что у Оливера был нервный срыв после смерти отца. Я сказал:
— Но он же всегда ненавидел своего отца. Вечно его ругал.
И Джилиан сказала:
— Я знаю.
Я долго думал об этом. Мадам Уайетт замечательно все объяснила, по пунктам. Я тоже привел один аргумент, самый простой: Оливер — лжец. И всегда был лжецом. Может быть, на самом деле, он вовсе не ненавидел своего отца, но говорил, что ненавидит, чтобы вызвать к себе сочувствие. Может быть, на самом деле Оливер его любил, и когда отец умер, он не просто скорбел, но еще и чувствовал себя виноватым — за то, что все эти годы так беззастенчиво спекулировал своими сыновними чувствами, и нервный срыв у него не от горя, а от вины. Как вы думаете?
Как там сказала Джилиан, когда я у них ужинал? «Это все Оливер. Вечно он все понимает неправильно». И это сказал человек, который знает его изнутри. Он считает, что правда — это для обывателей. Он считает, что ложь романтична. Пора уже вырасти и повзрослеть, Оливер.
ТЕРРИ: Он так и не показал фотографию? Может, повестку ему прислать? О принудительной явке в суд? Это поможет, как вы считаете?
СТЮАРТ: Да, кстати, чтобы не было никаких неясностей. Терри. Мы с ней были женаты пять лет. Потом разошлись. Просто у нас не сложилось. Я ее не тиранил, не избивал. Я ей не изменял. И она тоже мне не изменяла, спешу добавить. У нее были проблемы с… ее первым мужем, но нас двоих это вообще не касалось. Мы замечательно ладили. Просто у нас не сложилось.
ТЕРРИ: Понимаете, что мне очень не нравилось в Стюарте, так это его проклятая непробиваемая рассудительность. По сути своей, он нормальный и милый парень. Это неплохо. Даже, я бы сказала, очень хорошо. Он человек честный и искренний — честный до такой степени, что он иногда просто не замечает, что он в чем-то нечестен. Ничего странного в этом нет. Я не знаю, насколько он типичный англичанин, поэтому не хочу обобщать и говорить за всех англичан. Но Стюарт — самый скрытный и сдержанный из всех мужчин, которых я знала. Я имею в виду, эмоционально. Просишь его рассказать о своих желаниях, а он глядит на тебя, как на какую-то малахольную. Просишь его рассказать, как ему видятся ваши взаимоотношения, чего ему хочется, что бы ему понравилось, а он делает такое лицо, как будто ты ему говоришь какие-то скабрезности.
Вот. Доказательство. Фотография. Мне нужны деньги. Стюарт говорит: возьми полтинник у меня в бумажнике. Я открываю бумажник, из бумажника вываливается фотография. Я смотрю на нее, я спрашиваю:
— Стюарт, кто это?
Он отвечает:
— А-а, это Джилиан.
Его первая жена. Ну да, почему бы ему ни носить в бумажнике фотографию первой жены, и т. д., и т. п. У себя в бумажнике. Когда мы с ним женаты уже два… нет, три года… почему нет? Я раньше не видела ни одной ее фотографии, да и с чего бы мне вдруг рассматривать ее фотографии?
— Стюарт, ты ничего не хочешь мне рассказать по этому поводу? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает он.
— Точно? — спрашиваю.
Отвечает:
— Да. Я имею в виду, это Джилиан. — Он забирает у меня фотографию и убирает обратно в бумажник.
В тот же день я записываюсь на прием к психологу по проблемам семьи и брака.
Прием длится ровно восемнадцать минут. Я объясняю, что моя основная проблема со Стюартом — заставить его поговорить о наших проблемах. Стюарт говорит:
— Это потому, что у нас нет проблем.
Я говорю:
— Теперь вы видите, в чем проблема?
Мы поговорили об этом, но так ни к чему и не пришли. Потом я говорю:
— Покажи фотографию.
Стюарт говорит:
— У меня ее нет с собой.
Я говорю:
— Но ведь все эти годы, что мы женаты, ты носил ее с собой в бумажнике. — Я точно не знаю. Я просто предполагаю. Но он не отрицает.
— А сегодня не взял.
Я оборачиваюсь к психологу, которая а) женщина, b)которую уже вряд ли чем-нибудь удивишь, и которая c)специально училась работать с людьми и поэтому должна знать, как помочь Стюарту хоть немного раскрыться, — и я ей говорю:
— Мой муж носит в бумажнике фотографию своей первой жены. Это любительская фотография, цветная, немного не в фокусе. Снимали сверху и чуть сбоку, насколько я понимаю, с приближением. На фотографии — его жена, его бывшая жена. Вид у нее испуганный, лицо в крови, как будто ее избили, она держит ребенка, и, честно сказать, когда я увидела фотографию, я подумала, что это какая-то беженка из зоны военных действий или что-нибудь вроде того, но оказалось, что это — его первая жена. У нее такой вид, как будто она кричит, и лицо у нее все в крови. Вот так. И он носит эту фотографию в бумажнике. Все время, пока мы женаты, он ее носит с собой.
Потом была долгая пауза. Наконец, доктор Харриес, которая на протяжении всех этих шестнадцати минут была абсолютно нейтральной и не высказывала никаких суждений, спросила:
— Стюарт, вы не хотите об этом поговорить?
И Стюарт ответил в своей этой чопорной манере:
— Нет, не хочу. — После чего встал и ушел.
— Ну и что вы на это скажете? — спросила я.
Психолог мне объяснила, что по правилам для практикующих специалистов она не должна высказывать никаких выводов или давать советы, если не присутствуют оба партнера. Я хотела просто узнать ее мнение — просто мнение, блин, — но даже в этом мне было отказано.
