Паскаль Брюкнер - Парадокс любви
С авангардом в любви покончено. Все предлагавшиеся средства оздоровления брака лишь втайне воспроизводили его болезни. Трудно быть не только всегда постоянным, но и до конца ветреным: тогда пришлось бы оставаться верным своей неверности, а это уже апория. Если некоторые супруги отменяют (с оговорками) исключительное право на сексуальные отношения, было бы нелепостью считать это императивом для всех: личное дело каждого — разрабатывать для себя компромиссы, не забывая о том, что не может быть готового решения там, где речь идет о равновесии между двумя потребностями — в безопасности и в приключении. Качели измен и верности ни в коем случае нельзя рекомендовать как образец для подражания. В конечном счете, худшая измена, на которую способна чета, — это измена самой себе: она окажется недостойной окрылившего ее порыва, если допустит, чтобы плесень рутины сгубила драгоценное вино первых дней.
Семейная сцена — средство очищенияНа пути любви встает немало враждебных сил, но самый жестокий удар наносит ей тот, кто кивает на судьбу как на единственную виновницу охлаждения. Таково положение вещей, мы бессильны что-либо изменить. Это с блеском доказывает Вальмон, извещая госпожу де Турвель о своем отъезде.
«Все приедается, мой ангел, таков уж закон природы: не моя в том вина. И если мне наскучило приключение, полностью поглощавшее меня четыре гибельных месяца, — не моя в том вина. Если, например, у меня было ровно столько любви, сколько у тебя добродетели, — а этого, право, немало, — нечего удивляться, что первой пришел конец тогда же, когда и второй. Не моя в том вина. Из этого следует, что с некоторых пор я тебе изменял, но надо сказать, что к этому меня в известной степени вынуждала твоя неумолимая нежность. Не моя в том вина. А теперь одна женщина, которую я безумно люблю, требует, чтобы я тобой пожертвовал. Не моя в том вина. Я понимаю, что это отличный повод обвинить меня в клятвопреступлении. Но если природа наделила мужчин только искренностью, а женщинам дала упорство, — не моя в том вина. Поверь мне, возьми другого любовника, как я взял другую любовницу. Это хороший, даже превосходный совет. А если он придется тебе не по вкусу, — не моя в том вина. Прощай, мой ангел, я овладел тобой с радостью и покидаю без сожалений: может быть, я еще вернусь к тебе. Такова жизнь. Не моя в том вина»[74].
Вопреки фатализму, наиболее распространенной терапевтической процедурой, очищающей брак от лишнего жира, остается семейная сцена. Некоторые семьи выживают только благодаря ежедневным бурям гнева, разрываясь между тяготами быта и конвульсиями ярости. Они блаженствуют в уютной атмосфере вечной грызни. Приступы истерии нужны им, как другим таблетки, чтобы крепче спаивать расшатавшиеся узы. Встретить или завершить день отменным скандалом — нет лучше способа прогнать скуку обыденщины. Медленное разрушение любви ведет к формированию зоны шторма среди тихой гавани. Брак защищает нас от всего, в том числе от любви, но чтобы защититься от себя самого, он должен рисковать собой. Внезапная атака страхует от настоящей смерти. Грустное зрелище — чета стариков, им уже не хватает энергии для взаимных нападок, и невысказанное накапливается, как грязная посуда на борту раковины. Мир между любовниками — это мир полемический, творческое противостояние, преобразующее трения в единство.
Неискренность предъявляемых в ссоре претензий шита белыми нитками, для оживления увядающих отношений хорош любой повод: ничтожная мелочь, сломанная вещь, потерянная бумага, неурочный чих возводятся в ранг преступлений против человечества. Раздражение прорывается, сметая все преграды, на поверхность выходит тысяча причин растоптать другого. Семейная сцена позволяет одним духом высказать все наболевшее — в этом ее благотворный эффект, она обладает катарсическим действием при одном условии: это не более чем отступление. Вы выливаете на благоверного ушаты проклятий, раните его ядовитыми шпильками — казалось бы, после такого остается только развестись. Напротив, именно это поможет вам терпеть его под боком на протяжении вашей долгой страсти-вражды. Когда свара вырождается в рефлекс, она низвергает любовников в ад постоянного отвращения. Что бы другой ни делал, это всегда плохо. Устанавливается бинарный режим: злоба ординарная — оскорбления, лай, плевки; злоба, из ряда вон выходящая, — симфония инвектив, ударов, унижений, инфернальная опера. Такие демонстрации бешенства пачкают тех, кого затрагивают, но особенно — сторонних свидетелей. Супруги напоминают выдохшиеся войска, которым необходимо восстановить силы между схватками, прежде чем огонь во́зобновится. В этом случае они сочетают сразу два порока: низость и однообразие, и неизвестно, который из двух ужаснее. Они не только омерзительны, но и скучны: олицетворение ненависти, неистощимой на придирки.
Глава VI
Радости и тяготы совместной жизни
Труднее всего рассказать не о том, что преступно, а о том, что смешно и постыдно.
Руссо. ИсповедьИтак, оба они жили счастливо, бесполезные <…>, зависящие один от другого, как спрос зависит от предложения <…>. Они победили — и как быть теперь с этой победой? Они оставались наедине с собой только в ванной или в своих мечтах. Между ними не существовало больше ничего неожиданного, недосказанного, таинственного. Они принадлежали друг другу, освещенные самым бескомпромиссным светом, светом своего счастья.
Поль Моран. Левис и ИренЯ не всегда думаю о тех, кого люблю, но делаю вид, что люблю их, даже когда о них не думаю; я притворяюсь, что готов нарушить собственный покой в угоду абстрактному чувству при полном отсутствии живого и спонтанного переживания.
Сартр. Ситуации 1Вот уже несколько лет существует в Париже странная церемония, происходящая на площади дез Абесс на вершине холма Монмартр в период сбора винограда: молодые пары приходят сюда, чтобы сказать друг другу, Как в песне Жоржа Брассенса: «Имею честь я не просить твоей руки»[75] — и чтобы это «непредложение руки» было зарегистрировано представителем власти. Нет такого ритуала, который бы нас устраивал, — кажется, говорят эти женихи и невесты новой генерации — и все же поручают зарегистрировать свой отказ от официальной помолвки официальному лицу. Им нужен символ минус ограничения: странная игра с институтом, к которому обращаются лишь для того, чтобы его отвергнуть. Мы оставляем позади брак как предписание, однако мысленно мы с ним не расстаемся.
1. Возврат к упрощенной свадьбе
Много споров велось вокруг ностальгии по классической свадьбе с невестой в белом платье. Это та разновидность ностальгии по внешней форме, которая допускает присутствие священного трепета, а в качестве алиби привлекает традицию. В ход идет соответствующая символика: запряженные лошадьми коляски, лимузины, приемы в замках — все это лишь в качестве театральных декораций. Брак, подобно другим общественным институтам прошлого — священству и рыцарству, — был ритуалом посвящения, знаменующим определенный жизненный водораздел. Сегодня брак может быть повторным и подлежать отмене, но при этом для большинства людей он остается обязательным жизненным этапом. Каждому нужно хотя бы раз вступить в брак — это может произойти и после десяти лет совместной жизни, чтобы наконец ее узаконить. Даже будучи христианами, жених и невеста подходят к брачной церемонии с потребительскими мерками: они находят самого модного священника, самую изысканную церковь — уж не взыщите те, на кого не пал их выбор.
Английский поэт Джон Мильтон издал в 1644 году длинную речь в защиту развода как акта созидающего, а не отрицающего брак. Мильтон проводит аналогию между супружескими отношениями и отношениями короля со своим народом: как договор между подданными и монархом может быть расторгнут в случае злоупотребления последнего властью, так и супружеский договор может подлежать расторжению в случае серьезных разногласий между супругами. Если бы люди относились к узам брака всерьез, — скажет позже Ницше, — они запретили бы супругам связывать свои жизни навсегда. В наши дни, когда ожидаемая продолжительность жизни достигает восьмидесяти-девяноста лет, это высказывание звучит особенно актуально. Право на развод придает браку цивилизованный вид, уже не допуская его превращения в застенок: вот почему среди инициаторов развода, по крайней мере в Европе, 70 % — женщины, опьяненные предоставленной новой возможностью. Союз? Да, но с правом его расторгнуть, сбежать, не жить с навязчивым страхом умереть от удушья. (Напомним о той американке, которая в 2008 году отложила развод, так как дом, которым она владела вместе с мужем, потерял половину своей стоимости. Кризис как катализатор морали!) Чтобы заклеймить упадок нравов, приводят в пример пары, живущие вместе по пятнадцать, двадцать, а то и тридцать лет; но любовь — это не соревнование на выносливость, она, скорее, определяется качеством взаимоотношений двух людей. Если это качество сохраняется десятилетиями — прекрасно, однако люди решают жить вместе не для того, чтобы любой ценой продержаться как можно дольше.
