Иэн Макьюэн - Невинный, или Особые отношения
По фанерной стене на специальных скобах были протянуты сотни проводов, собранных в разноцветные пучки и ожидающих подключения к наземной линии русских. Леонард и второй техник стояли внизу и подавали их наверх по требованию. График работы был не таким, как планировал Макнамй. На платформе оставался один и тот же человек, работающий со скоростью, недоступной для Леонарда. Через каждый час он устраивал себе десятиминутный перерыв. Из столовой принесли кофе и сандвичи с сыром и ветчиной. Другой специалист сидел на платформе с магнитофоном и в наушниках. На третьем или четвертом часу он поднял руку и обернулся к Макнамй; тот подошел к нему и приложил к наушникам одно ухо. Затем передал их стоявшему рядом американцу. Они подключились к линии, используемой восточногерманскими телефонистами. Теперь риск, что их захватят врасплох, уменьшился.
Час спустя им пришлось покинуть камеру. Воздух был таким влажным, что на стенах оседал конденсат, и Макнамй опасался, что это скажется на работе электрических контактов. Они оставили одного человека следить за приборами, а сами отправились за двойные двери ждать, пока влажность упадет. Они стояли в коротком отрезке туннеля перед усилителями, засунув руки в карманы и стараясь не притопывать ногами. Здесь, снаружи, было гораздо холоднее. Всем хотелось выбраться наверх покурить. Но Макнамй, жующий пустую трубку, не предложил этого, а спрашивать ни у кого не хватило духу. В течение последующих шести часов они покидали камеру пять раз. Американец ушел, не сказав ни слова. Наконец Макнамй отпустил одного из работников. Еще через полчаса он освободил и Леонарда.
Никем не замеченный, Леонард миновал стойки с усилительной аппаратурой, около которых царило беззвучное оживление, и не спеша зашагал по рельсам назад, к складу. Он неторопливо шел в полном одиночестве, чувствуя, как не хочется ему оставлять туннель вместе с разворачивающимися здесь важными событиями и возвращаться к своему стыду. Два предыдущих вечера он простоял с цветами под дверью Марии не в силах уйти домой. Он убеждал себя, что она отправилась в магазин. Всякий раз, заслышав шаги внизу, он перегибался через перила и высматривал ее. Спустя час он по одной просунул дорогие парниковые гвоздики в щель для писем и сбежал по лестнице. На следующий вечер он явился опять и принес коробку шоколадных конфет с марципановой начинкой, на крышке которой были нарисованы щенки в плетеной корзине. Она и вчерашние цветы обошлись ему почти в недельное жалованье. На площадке этажом ниже квартиры Марии он встретил ее соседку, худую настороженную женщину; из открытой двери за ее спиной тянуло карболкой. Она покачала головой и помахала рукой. Она знала, что Леонард – иностранец. «Fort! Nicht da! Bei ihren Eltern!"1 Он поблагодарил ее. Она громко повторила то же самое, глядя, как он поднимается дальше, и стала ждать, пока он спустится. Коробка не пролезала в щель, и он отправил туда конфеты по очереди. Проходя мимо соседки во второй раз, он предложил ей коробку. Она скрестила руки на груди и закусила губу. Отказ стоил ей заметных усилий.
Чем дальше в прошлое отодвигалось его нападение на Марию, тем более немыслимым и непростительным оно казалось. Была ведь какая-то логика, какая-то сумасшедшая цепочка рассуждений, но он уже не мог ее вспомнить. Тогда все это представлялось разумным, но теперь он помнил лишь свою тогдашнюю убежденность, свою твердую веру в то, что рано или поздно она его одобрит. Однако весь предварительный ход мыслей был утерян. Он точно вспоминал действия другого человека или самого себя, преображенного во сне. Теперь же он вернулся в реальный мир – подземная граница осталась позади и начался длинный, пологий подъем, – а по стандартам этого мира его поведение было не только отвратительным, но и попросту глупым. Он сам отпугнул от себя Марию. Она была лучшим, что с ним случилось за… он быстро перебрал в уме все детские радости, дни рожденья, каникулы, сочельники, поступление в университет, начало работы на Доллис-хилл. Нет, с ним никогда еще не случалось ничего даже отдаленно похожего на это. Под натиском незваных воспоминаний о том, как она была красива, как добра и ласкова с ним, он дернул головой и закашлялся, перебив готовый вырваться стон. Он никогда не вернет ее. Но должен вернуть.
Он вылез по трапу из ямы и кивнул охраннику. Затем поднялся наверх, в комнату записи. Ни у кого не было в руке бокала, никто даже не улыбался, но атмосфера праздничности чувствовалась безошибочно. Первые двенадцать магнитофонов, контрольный ряд, уже получали информацию. Леонард присоединился к группе наблюдавших за ними. Четыре прибора работали, затем включился пятый, затем шестой, потом остановился один из первой четверки и сразу вслед за ним еще один. Устройства включения по сигналу, которые устанавливал не кто иной, как он сам, функционировали нормально. Их проверяли и раньше, но, конечно, не русскими голосами и не русскими сообщениями. Леонард вздохнул, и на мгновенье Мария отступила.
Немец, стоявший рядом, опустил руку на плечо Леонарда и сжал его. Еще один человек Гелена, другой «фриц», повернулся и ухмыльнулся им обоим. Их дыхание отдавало выпитым за едой пивом. Все остальные в комнате были заняты мелкими подготовительными и наладочными операциями. Несколько человек с планшетами образовали отдельную кучку; у них был вид профессионалов, занятых важным делом. Двое инженеров с Доллис-хилл сидели вплотную к третьему, который держал телефонную трубку и внимательно слушал кого-то, возможно Макнамй.
Потом вошел Гласе, отсалютовал Леонарду и направился к нему. Давно уже он не выглядел таким бодрым. На нем был новый галстук и новый костюм. В последнее время Леонард избегал его, хотя и со смешанными чувствами. Из-за поручения Макнамй он стыдился проводить свободные часы в обществе единственного американца, которого мог назвать своим другом. Однако он понимал, что Гласе наверняка оказался бы хорошим источником. Взяв Леонарда за лацкан, Гласе отвел его в относительно безлюдный конец комнаты. Его борода обрела свой прежний матово-черный цвет и торчала вперед, как в самом начале их знакомства.
– Мечты становятся явью, – сказал Гласе. – Контрольные приборы в полном порядке. Еще четыре часа, и работа пойдет на всю катушку. – Леонард открыл было рот, но Гласе продолжал: – Послушай, Леонард, ты решил поиграть со мной в прятки? Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься за моей спиной? – Гласе улыбался.
У Леонарда возникла мысль, что по всему туннелю могут быть установлены «жучки». Но Макнамй, конечно, знал бы об этом.
– О чем ты?
– Да ладно тебе. Берлин – маленький городок. Вас видели вместе. В субботу Рассел был в «Рези», он и сказал мне. По его квалифицированному мнению, у вас уже все давно налажено как часы. Он прав?
Леонард улыбнулся. Он не мог прогнать нелепую гордость. Гласе говорил с шутливой серьезностью.
– Это та самая девушка, та, что прислала записку? Про которую ты сказал, что тебе ничего не удалось добиться?
– Сначала не удалось.
– Поразительно. – Гласе взял Леонарда за плечи, стоя от него на расстоянии вытянутой руки. Его радость и восхищение казались такими искренними, что Леонард почти позабыл о недавних событиях. – Ах вы английские тихони, гулять не гуляете, знай помалкиваете, а сами раз-два – и в дамках.
Леонарду захотелось громко рассмеяться; как-никак это был его триумф.
Гласе отпустил его.
– Слушай, на прошлой неделе я звонил тебе каждый вечер. Ты что, совсем к ней перебрался?
– Не то чтобы совсем.
– Я хотел пригласить тебя выпить, но теперь, раз уж ты раскололся, почему бы нам не устроить двойное свидание. У меня есть славная подружка, Джин, она из американского посольства. Мы с ней родились в одном городе. Сидар-Рапидс. Знаешь, где это? Леонард посмотрел на свои ботинки.
– Честно говоря, мы с ней как бы поссорились. Довольно серьезно. Она уехала к родителям.
– Куда это?
– По-моему, куда-то в Панков.
– И когда же?
– Позавчера.
Уже отвечая на последний вопрос, Леонард вдруг понял, что все это время Гласе вел двойную игру. По своему обыкновению, американец взял его под локоть и снова куда-то повлек. Если не считать Марии и матери, за всю жизнь никто не касался Леонарда больше, чем Гласе. Они стояли в тишине коридора. Гласе вынул из кармана блокнот.
– Ты ей все рассказал?
– Разумеется, нет.
– Дай-ка мне ее имя и координаты.
Укороченная гласная в начале последнего слова вызвала у Леонарда прилив раздражения.
– Ее зовут Мария. А где она живет, тебя не касается.
Эта секундная потеря невозмутимости, казалось, произвела на Гласса освежающее действие. Он закрыл глаза и втянул в себя воздух, словно наслаждаясь ароматом. Потом сказал умиротворяющим тоном:
– Сейчас я изложу факты, а ты мне скажешь, имею ли я право смотреть на них сквозь пальцы. Девушка, которую ты никогда раньше не видел, делает тебе из ряда вон выходящий аванс в танцзале. В результате ты с ней заводишь отношения. Она выбрала тебя, а не ты ее. Правильно? У тебя секретная работа. Ты переезжаешь к ней. За день до нашего подключения к кабелям она исчезает в русском секторе. Что мы скажем начальству, Леонард? Что она тебе нравится и поэтому мы решили обойтись без проверки? Посуди сам.
