Людмила Улицкая - Конец сюжетов
Мишель вскочил и набросился на Женю с поцелуями:
— Гениально! К черту документальное кино! Этот капитан в белом кителе, насильник-отчим… А девочка, такая русская Лолита, бежавшая из дому… — Мишель стоял посреди комнаты, распахнув руки, и слезы текли из его черных в этот день глаз. — Она стоит на обочине дороги, голосует, а мимо идут траки, груженые траки из Германии, и никто не останавливается, и идет дождь… И расстрелянный накануне свадьбы жених… русская мафия… Гениально! На Оскара! С Натали Портман в главной роли! О-о! — застонал Мишель и схватился за сердце. Потом вскочил и снова набросился на Женю с поцелуями: — Это будет как Достоевский! Даже лучше! А с Людой мы увидимся сегодня вечером. Она вчера приехала и мне звонила… Хотя она нам совершенно не нужна… Я уже не хочу никакого документального кино! Будем делать игровое! К черту эту документальную дребедень…
Луи сидел совершенно безучастно. Когда Мишель закончил свой бурный монолог, он развел толстыми ручками и, надув губы, сказал:
— Мишель, ты как хочешь… Но я в этом проекте не участвую. Я нанимался на документальное кино для швейцарского телевидения. А этот проект… На него надо искать денег полгода или год… И вкладывать тебе свои я на этот раз не позволю…
Мишель засмеялся:
— Луи, ты просто как ребенок! Женя напишет сценарий так, что три четверти его мы снимаем в России. Покупаем там услуги. Там же все даром! Мы наймем русского оператора — у них есть несколько гениальных операторов! И композитора! И художника! А техника, пленка — наши. Три копейки будет стоить фильм! Ты же знаешь!
— Нет, нет. Абсурдная идея, — уперся Луи.
— Хорошо! Не веришь, не надо! Женя пишет сценарий, и будем разговаривать, когда сценарий будет готов. А сценарий я оплачу из своего кармана. Вот так!
Далее все покатилось с кинематографической скоростью. Встреча с Людой была назначена в том кабаре, где она когда-то работала. С хозяйкой, немолодой немкой, бежавшей из Восточного Берлина еще в шестидесятых, Женя уже была знакома. Ее звали Ингеборг, и она уже сделала свою большую карьеру — из простой труженицы панели выросла до хозяйки заведения. Она была хорошая баба, девочки ее любили. Людой она гордилась как лучшим своим произведением.
Ждали Люду долго — она появилась с часовым опозданием: высокая блондинка с зубастым ртом и проваленной переносицей. Хорошенькая, как юная смерть. Элегантная, как модель от-кутюр. При ней муж, розовый колобок ей по грудь. С лицом приветливым и веселым. Расцеловались очень сердечно. Мишель поцеловал Люде руку, и Женя, уже усвоившая повадки режиссера, поняла, что это подчеркнутое почтение как раз и выдает их былые более близкие отношения…
Люда заговорила, и это был высший шик — одновременно на четырех языках: с Женей по-русски, с Мишелем по-французски, с Ингеборг по-немецки, а со своим мужем, уроженцем Локарно, по-итальянски.
— Люда, вы просто лингвист! — восхитилась Женя. — Вы так прекрасно говорите на иностранных языках…
— Да какой я лингвист, кончала я иняз имени Мориса Тореза, там лингвистов не готовят, так, долметчеры… толмачи… — улыбнулась Люда зубастым ртом, и Женя еще более поразилась: внешность хотя и стильная, но безукоризненно блядская, а словарный запас — столичной женщины хорошего круга. По-видимому, так оно и есть.
История Люды оказалась отличной от всех прочих: девочка из приличной семьи, дедушка-профессор, квартира на Кропоткинской улице. Почтенные родители. Никакого изнасилования в детстве. Напротив, музыкальная школа и кружок в Доме ученых, художественная гимнастика… Институт с отличием. Счастливый поначалу брак с однокурсником, выезд на работу за границу. Очень тяжелая травма: муж оказался с гомосексуальными наклонностями и ушел от нее к юноше. В результате у Люды произошел нервный срыв — потеряла работу. Устроиться трудно, пошла в стриптиз. Здесь, в Цюрихе, жизнь очень дорогая, зарплаты едва хватало на квартиру. Ночью работала в стриптиз-клубе, днем — делала переводы. Кое-как вытягивала. А потом встретила Альдо. Здесь, в этом самом клубе, с ним и познакомилась. Он банкир, состоятельный человек, так что она свою жизнь устроила удачно…
«А пьет она очень прилично», — заметила Женя. Пришла, несвежая была. А пока разговор разговаривали, Люда выпила четыре бокала шампанского.
В какой-то момент Женя вышла в туалет. Здесь Женю ожидала маленькая неожиданность: служащая в туалете, «пипи-дам», тоже оказалась из России. Видимо, из тех, кто на большой сцене не прижился, а уезжать не хочется… Женя сделала свое дело и по инерции заговорила с женщиной. Оказалось именно так, как Женя и предположила: из Краснодара, работала в Германии, теперь здесь…
Женя стояла у зеркала, смотрела на себя и сама себе говорила: куда же тебя, дорогая, занесло?
В этот момент, изящно покачиваясь и слегка вращаясь около каждой дверной ручки, вошла Люда… Она была совершенно пьяна. Ринулась в кабинку, поблевала, пописала. Вышла. «Пипи-дам» ей тут же сунула в руку стакан. Люда прополоскала свой зубастый рот, прыснула в него дезодорантом. Села на козетку. Увидела Женю — любезность вдруг сошла с лица, как косметика… Закурила, скривилась и обратилась вдруг к Жене на языке уличной девки:
— А чего ты, мля, здесь делаешь? Кто за тебя платит? Чего тебе вообще надо?
Как это бывает с пьяными, у нее, видимо, произошел слом, и Женя отвечала ей ласково:
— Да я сценарий пишу, Людок, про русских девушек в Цюрихе. А ты здесь — главная героиня: все про тебя говорят — Люда из Москвы…
— А ты как, ручкой пишешь или на диктофон? — спросила Люда с новой интонацией.
— Ну, есть у меня диктофон… — призналась Женя, — но с тобой мне просто интересно поговорить. Так, по-человечески…
И тут Люда превратилась вдруг в совершенную фурию. Попыталась встать, но плюхнулась на козетку:
— Ах ты, сука казенная, заложить всех хочешь? Дома по пятам ходили, и здесь достали… Да я тебе пасть порву… — И она сделала плечиками такое движение, как фильмовый актер, который урку играет…
И тут на Женю накатил какой-то истерический хохот.
— Людок, сестричка моя! — завопила она сквозь смех. — За кого ты меня-то принимаешь? Ты что, сбрендила? Может, ты думаешь, я в своей жизни говна не кушала?
Женя обняла Люду за плечи, и та уронила голову ей на плечо и начала рыдать. Сквозь рыдания прорывался знакомый текст, но выраженный ярче, чем это делали ее менее одаренные коллеги.
— А ты за три рубля не сосала у трех вокзалов? А на хор тебя не ставили? А в подъезде ты не давала? Да, я Люда из Москвы! Королева, ебена мать! Только я не Люда и не из Москвы! Я Зоя из Тулы! И профессоров у нас в родне не было. Прислугой в профессорском доме у евреев — да, работала! Внучку их на кружок в Дом ученых водила… А у меня — шахтеры все. Папаша, отчим. И мама моя до сих пор на шахте работает. Диспетчером. И пьяница отчим, сейчас сидит, хотя, наверное, помер уже. Изнасиловал меня, когда мне одиннадцать лет было… Да, я школу с золотой медалью!.. И в институт я поступила! Но как меня в «Национале» милиция загребла, так и вып…или из института… Хорошо, не посадили, всем отделением отхарили и отпустили… Да я бы, может, сама бы профессором стала, если бы не приходилось мне с первого курса п… зарабатывать. Мне языки даются — как не фига делать… Я ухом все ловлю, без учебника… — Она высунула длинный розовый язык, покрутила высокоорганизованным орудием профессионала.
