Яков Арсенов - Тринити
— Конечно, никуда, — согласился Владимир Сергеевич. — Да я и не в состоянии, если уж на то пошло.
Они вместе поужинали с колес — на деревянной тележке, перехваченной у официанта, Настя подвезла к изголовью Макарова пару флаконов питьевого йогурта и пакет пустых французских рогаликов.
Даже после столь легкого ужина уснуть не удавалось. Владимир Сергеевич лежал в полудреме и молчал, а Настя стояла и смотрела в окно, придерживаясь за портьеру.
— Что-то мне как будто нехорошо, — сказал Владимир Сергеевич, тяжело вздохнув, — словно что-то с воздухом творится.
— Не хватает? Нечем дышать? — спросила Настя. — Или душно? Давай я открою балкон.
— Наоборот, воздуха слишком много, и сегодня он как бы плотнее обычного…
— Нужно срочно вызвать врача! — не находила, чего еще такого придумать Настя.
— Похоже, это от переживаний, у меня внутри словно шевеление какое-то. Я чувствую себя наподобие беременного. Вот смех. Как в фильме «Чужой»…
— Не болтай-ка ты страхов, милый, а выпей лучше снотворного, и спать, посоветовала ему Настя. — Утром наверняка станет легче.
— Я бы и рад уснуть, но боюсь, не поможет, — отказался Владимир Сергеевич от таблетки, которую протянула ему Настя. — А не позвать ли сюда Артамонова. Если он, конечно, в гостинице. А если на выезде, то беспокоить не надо.
Пришел Артамонов. Он оказался неподалеку. Друзья стали разговаривать.
— Может, мне и вправду сняться с гонки? — сказал Макарон и, пополоскав рот, выплюнул в раковину глоток «Мерло», на автомате закинутого в горло. Ни капли не идет! — сообщил он, давая понять, что уже не в первый раз пытается попить вина для успокоения, но ничего не получается. И проиллюстрировал текст гримасой отвращения. — А? Как ты на это смотришь? Распилим деньги, которые нам предлагают как отступные, и приступим к активному отдыху. У меня больше сил нет.
— Ты что?! — возмутился Артамонов. — Такая каша заварена! Да и на фиг нам деньги? Мы уже и так неплохо заработали. Под тебя все как один подлегли! Политические партии и блоки, которые начинали самостоятельно, скинули нам свои ресурсы, чтобы довести тебя до финиша! Уже ведутся согласительные переговоры, все делится в полном соответствии со вкладами, нам передается контрольный пакет этого общества с ограниченной ответственностью под названием страна! Остальная часть коалиции получит всего два поста и три портфеля!. Они капитулировали и, заметь, без кровопролитного сражения с нашей стороны. Что значит твоя личность! Мат тебя сразу вычислил! Полвека охотился!
— Семь трупов, — сказал Макарон. — Может, и правда — это минимальная цена за все? И на этом остановимся?
— Не мудри! — не давал ему продыху Артамонов. — Уже все задуманное сделано. Надо только прождать каких-то полмесяца. Голосование начинается практически через неделю. А по открепительным талонам — и того раньше. Еще немного, и все срастется!
— Я себя как-то странно чувствую, — продолжал канючить Владимир Сергеевич.
— Это от новизны, — трактовал по-своему ощущения Макарона Артамонов. Скоро все уляжется. Конечно, впервые в жизни стать президентом! Я бы и сам сейчас ходил руки за спину и блевал от перемен! Кто не волновался при таких делах? Я думаю, и Горбачева кидало, и Ельцина! То в пот, то в жар. Ну, может, только последний наш не выдавал никаких треволнений!
— Ну ладно, теперь я, кажется, усну, — стал затихать Владимир Сергеевич. — Если вы не против, конечно.
Артамонов на цыпочках удалился, аккуратно прикрыл дверь и попросил Бакутина отослать охрану на десять метров в стороны — чтобы не торчали прямо под дверьми.
Настя подлегла к мужу, укрыла его одеялом и стала гладить по голове, по мелким, как у манкурта, завиткам, которые парикмахеры не успевали подстригать — настолько быстро волосы отрастали, завивались все круче и делались мягкими и шелковистыми, словно колготки.
— Все будет хорошо, милый, — успокаивала Настя Владимира Сергеевича. Все придет в норму. Сейчас пик народных волнений. Еще шаг, и сумятица пойдет на спад.
Утром Владимир Сергеевич долго не вставал, что было на него не вполне похожим. «Лежал бы себе и лежал, — мыслил он, ощущая теплый уют своего кокона — ночного костюма, состоящего из байковой пижамы и колпака, сползающшего на уши. — Хорошо с колпаком, ничего не видишь и не слышишь. И идти никуда не хочется.»
После подъема он не сделал, как обычно, зарядки, и даже не умылся. И потом не стал одеваться. Он заметил, что пижама страшно болтается на нем, а колпак, как у куклуксклановца, можно до груди дотянуть — сделался свободнее, чем нужно, на два размера. Владимир Сергеевич продырявил в колпаке дырки для глаз и напялил его на голову до подбородка. Потом подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Увидел бы его Дастин, точно бы запустил ракеткой по пятаку! Бойкий парень, этот черномазый! Хотя про куклуксклановцев он, пожалуй, уже читал кое-что. Может и обидеться.
Владимир Сергеевич стянул колпак и снова уставился в зеркало. Вместо щетины на щеках вился молодой юнцовский пушок, причем, белесый, а не темный, каким был недавно, откуда-то взялась мальчишеская худоба и на скулах, и в районе ключиц, а волосы, наоборот, густели и лоснились, стараясь выпрямиться. Да, этого нельзя было не заметить — он помолодел лет на десять за одну ночь. Он тут же решил пощупать бицепсы — мышцы стали продавливаемыми, как груша у прибора, которым измеряют артериальное давление. А ведь еще вчера при сокращении бицепсы надувались, как резиновые жгуты.
Владимир Сергеевич позвал Настю. Она явилась из помывочной комнаты мокрая, как курица, и обмотанная влажными полотенцами. Своим криком он ее вынул из воды — она не успела до конца принять ванну.
— И все-таки что-то не то со мной творится, — вновь пожаловался супруге Владимир Сергеевич. — Может, и впрямь врача вызвать. А, Настя?
— У тебя боль? — заволновалась Настя. — Где? Где тебе больно?
— Да какая боль?! — возмутился ее полному непониманию Владимир Сергеевич. — Никакой боли нет! Нигде! Наоборот, я ощущаю подъем. Но он настолько головокружителен, что я не успеваю за ним! Понимаешь, мне бы сейчас мотануться на мотоцикле в горы, схватить ружье да побегать по сопкам за животными! Как раньше это проделывал Бурят! У меня ноги ноют от усталости, которой не было! Все мышцы гудят! Мне нужно устать, загрузиться чем-то, хочется поделать что-то физически! Меня раздувает от безделья! В фитнесс какой-нибудь, что ли, пойти! Валяюсь здесь, как валежник!
— Я скажу ребятам, пусть организуют какую-нибудь вылазку, — придумала на ходу Настя.
«Как поохотились?» — «Подстрелили козу». — «В наших краях — дикую козу?» — начал кривляться Владимир Сергеевич. — «Не такую уж и дикую! Но зато фермер оказался таким бешеным!» — скороговоркой проговорил Макарон, словно прочитал текст какой-то комедийной роли в провинциальной постановке.
Уловив ерничание Владимира Сергеевича по поводу предложения поохотиться, Настя тут же нашла другое потенциальное уклонение от текущей жизни.
— Ну, или, там, соревнования по бегу на руках устроить в рамках кампании, чтобы сбросить напряг, скинуть силы и… — соображала она, чего бы такого ему еще подсказать…
— Они меня не разрывают изнутри, эти силы, — пытался объяснить свое состояние Владимир Сергеевич, — они зскручивают меня вовнутрь. — В меня, словно в воронку, все уходит.
Вновь вызвали Артамонова. Настя позвала его как раз в тот момент, когда он сидел в моем номере. Артамонов пригласил с собой и меня.
Мы вошли к Макарону.
Владимр Сергеевич, не обращая на меня никакого внимания, сказал Артамонову, что ему кажется, что его теперешняя розовощекость и худоба следствие длительной неподвижности.
— А в чем вопрос? — сказал ему на это Артамонов. — Давай жить активнее, а то все, действительно, сгорает в никуда! Зачем залег? Ни нам ни тебе болеть нельзя! Запрещено! Мы нужны стране здоровыми!
— Да я бы и не сказал, что я болен, — начал утренний обход самого себя Владимир Сергеевич. — Ну да, есть некоторое внешнее расстройство, неугомонство какое-то, даже где-то ребячество. Но это не болезнь.
— Я считаю, все эта переживательная муть оттого, что у нас полный порядок с выборами, — придумал оправдание текущей меньжовке Артамонов, просто ты все еще ощущаешь некоторую неуверенность в ближайшем будущем. Но на днях ты будешь в нем абсолютно уверен!
— Да я давно во все уверовал! — отмел дешевые соображения Артамонова аксакал. — Я знаю наперед, что случится завтра! Меня несет из штанов! Я вылез, как Гаврош, из всех ваших кутюрье! Идашкин не успевает перешивать мои шмотки! Имиджмейкеры каждый день перемеривают мое тело и каждый день тащут новую форму! Ты посмотри — я стал худым и долговязым! А был…
— Ну и отлично! — усадил его на край кровати Артамонов. — Ты что, хочешь походить на Черчилля?! У нас другой подход к внешности, — пытался организовать Макарону хоть какую-то моральную поддержку Артамонов.
