Джеймс Олдридж. - Дипломат
Мак-Грегор положил газеты на место и нетвердым шагом поднялся к себе. Несколько минут он молча расхаживал по комнате, потом сел бриться холодной водой; он не хотел идти в ванную за горячей, из страха снова наткнуться на репортеров. Руки у него все еще тряслись, и лицо в зеркале выглядело каким-то странным – удивленным, чтобы не сказать больше. После бритья вид у Мак-Грегора стал лучше, но он два раза порезался бритвой; кроме того, в шкафу не нашлось чистой сорочки, а брюки явно нуждались в утюжке. За завтраком ему кусок не шел в горло. Окна его комнаты выходили во двор, так что нельзя было увидеть, что делается у подъезда. Он оделся, взял свое старое пальто и перчатки и медленно спустился с лестницы. В гостиной никого не было, но как только он приоткрыл парадную дверь, вспыхнули осветительные лампы и он увидел человек пять или шесть, расположившихся лагерем в палисаднике. Еще несколько поджидали в машинах у ворот. На Мак-Грегора снова напали с расспросами, и снова он отказался отвечать. Он прибавил шагу, репортеры не отставали, но он шмыгнул через дорогу, и проезжавшие автомобили преградили путь его преследователям.
В департаменте по делам Индии его ждал вызов к сэру Роуленду Смиту. Тихонький старичок, похожий на законоведа, сидел за столом красного дерева. Мак-Грегор очутился лицом к лицу с героем Джакобабада и деспотом, утопившим в крови четырнадцать восстаний сикхов.
– Мак-Грегор, – ласково сказал старичок. – Вы, вероятно, знаете, зачем я вас вызвал?
– Догадываюсь, – сказал Мак-Грегор.
– Вы написали это письмо?
– Да, сэр.
Сэр Роуленд чуть-чуть приподнял брови. – Довольно странный поступок, Мак-Грегор.
Мак-Грегор скрестил ноги, дожидаясь, что будет дальше.
– Вы также понимаете, вероятно, что поставили себя в очень тяжелое положение.
Мак-Грегор сложил руки на коленях. – Я пришел, чтобы вручить вам прошение об отставке.
– Это все не так просто, – веско произнес сэр Роуленд. – И я могу вас заверить, что ваша отставка не будет принята. Имеете вы что-нибудь сказать по поводу этого письма?
– Мне нечего говорить, – ответил Мак-Грегор.
– Должно же у вас быть какое-то объяснение.
– Письмо само себя объясняет.
– Этого недостаточно, – сказал сэр Роуленд, поглаживая свои ослепительно белые усы. – Вы как будто не принадлежите к типу людей озлобленных, Мак-Грегор. Или вы все же озлоблены чем-нибудь?
– Нет, сэр.
– Может быть, здесь замешаны ваши личные взаимоотношения с лордом Эссексом?
– Не совсем.
– В таком случае, может быть, вы это сделали по чьему-нибудь совету?
– Никто мне ничего не советовал.
– Непонятно, непонятно. – Сэр Роуленд встал, отодвинув свое кресло, и сделал нечто, чего никак нельзя было ожидать от такого выдержанного, невозмутимого человека: прошелся несколько раз взад и вперед по кабинету. – Я сейчас отправляюсь к заместителю министра, Мак-Грегор, и в ваших же интересах я хотел бы иметь возможность предложить ему какое-нибудь разумное объяснение. Желательно, чтобы его сочувствие было на вашей стороне; это вас не спасет, но это вам поможет. Так как же, Мак-Грегор?
– Я могу только повторить то, что было написано в письме, – сказал Мак-Грегор, но уже менее уверенно.
– Но зачем было писать об этих вещах в газету? Почему вы не написали мне?
– Я писал вам, – сказал Мак-Грегор, – в своем докладе.
– Что же, разве этого было недостаточно?
– Да, сэр, недостаточно.
– Но почему?
– Мой доклад положили под сукно, сэр.
– Это с каждым из нас случается, и это еще не оправдание для такого поступка, как ваш.
– Я не выставляю это в качестве оправдания или причины, – сказал Мак-Грегор.
– Тогда я отказываюсь понять ваши мотивы, – объявил сэр Роуленд. – Мне хотелось уладить эту часть вопроса, прежде чем принимать какие-нибудь дальнейшие решения, но я не услышал от вас ничего, что могло бы меня удовлетворить. Да, в сущности, теперь все это уже не в моих руках. Я уже не могу задать вам хорошую головомойку и предложить вернуться к вашим служебным обязанностям. Должен заметить, молодой человек, что самый факт выступления государственного чиновника в печати уже достаточно серьезен, но когда в этом выступлении он дискредитирует своего начальника, критикует политику английского правительства, ставит под угрозу успех дипломатической миссии и намекает, что его правительство применяет методы шантажа во взаимоотношениях с другим государством, – тогда это становится катастрофой. Что вас толкнуло на такой поступок? Вы состоите в какой-нибудь политической партии?
– Нет, сэр.
– Может быть, русские пытались повлиять на вас, когда вы были в Москве?
– Вы это серьезно спрашиваете? – возмущенно воскликнул Мак-Грегор.
– Я просто хочу найти причину столь странного поступка.
– Причина одна: мое личное убеждение, – сказал Мак-Грегор. – Никаких других причин нет.
– Вы так уверены в справедливости этого убеждения, Мак-Грегор? Так непоколебимо уверены?
– Да, я уверен.
– В таком случае, я тут действительно ничего не могу поделать. Раз вы так упорствуете в своем заблуждении, не стоит и пытаться вам помочь. Вы были превосходным работником, Мак-Грегор, добросовестным, усердным и не лишенным таланта. Вам было предложено сопутствовать лорду Эссексу ввиду вашего основательного знакомства с Ираном и знания языков. Перед вами открывалось прекрасное будущее, если бы только вы вдруг не потеряли голову. Насколько мне известно, лорд Эссекс уже договорился о том, чтобы вас перевели в Форейн оффис к нему или же в отдел политической разведки. Его рекомендация может несколько помочь делу, но вам, очевидно, придется давать объяснения в коллегии по делам государственных служащих. Прежде всего вы, конечно, должны взять назад свое письмо.
– Это невозможно, – сказал Мак-Грегор.
– Это не только возможно, но абсолютно необходимо, – твердо возразил сэр Роуленд. – Вы поставили под угрозу авторитет лорда Эссекса в Совете безопасности. Что же касается вашего личного положения, тут многое будет зависеть от заместителя министра и от дальнейшего хода событий. Советую вам сейчас же сесть и в письменной форме принести извинения лорду Эссексу, а также дать удовлетворительное объяснение своего поступка. Адресуйте непосредственно лорду Эссексу, а он уж урегулирует вопрос с прессой. И прошу вас пребывать в готовности, на случай если вы понадобитесь. Это все, Мак-Грегор.
Мак-Грегор встал, поклонился и вышел из кабинета.
Он вовсе не намерен был «пребывать в готовности». Он хорошо знал, как в армии держат людей «в готовности», пока у них не сдадут нервы и они не совершат какого-нибудь нарушения дисциплины, давая повод к выговору и наказанию. Метод весьма эффективный, и Мак-Грегор в своем нынешнем состоянии особенно это учитывал.
