Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
– «Сантьяго-блюз», – ответил он, и Виллем снова расхохотался.
С тех пор они то и дело вспоминали «Сантьяго-блюз», персонажи которого менялись и взрослели вместе с ними, но и сюжет, и место съемки оставались неизменными.
– Как сценарий? – спрашивал Джуд, когда ему предлагали что-то новое, и он вздыхал.
– Сойдет, – отвечал он. – Не «Сантьяго-блюз», конечно, но сойдет.
Но однажды, вскоре после того решающего Дня благодарения, Кит, которому Виллем как-то рассказал об их с Джудом интересе к Пути святого Иакова, прислал ему сценарий с лаконичной припиской: «Сантьяго-блюз!» Ну, конечно, это не был совсем уж «Сантьяго-блюз» – слава богу, решили они с Джудом, этот фильм был гораздо лучше, – но его действие тоже происходило на Пути святого Иакова, и съемки тут тоже велись частично в реальном времени, и начинался фильм тоже в Пиренеях, в Сен-Жан-Пье-де-Пор, а заканчивался в Сантьяго-де-Компостела. Героями «Звезд над Сантьяго» были двое мужчин, оба – по имени Павел, и обоих должен был играть один и тот же актер: первый Павел жил в шестнадцатом веке, накануне Реформации, и шел в Сантьяго из Виттенберга, второй – современный пастор из маленького американского городка, усомнившийся в своей вере. За исключением нескольких второстепенных персонажей, которые будут мелькать в жизни обоих Павлов, его роль будет единственной ролью в фильме.
Он дал Джуду почитать сценарий, и Джуд, прочитав, вздохнул.
– Гениально, – с грустью сказал он. – Как бы мне хотелось поехать туда с тобой, Виллем.
– И мне, – тихо сказал он.
Как бы ему хотелось, чтобы у Джуда нашлась мечта попроще, мечта, которая могла бы исполниться, мечта, которую он помог бы ему исполнить. Но Джуд всегда мечтал только о движении: ему все хотелось или осилить невозможное расстояние, или освоить какую-нибудь гористую местность. Конечно, теперь он мог ходить и боль мучала его куда меньше – а такого Виллем уже давно не помнил, – но они оба знали, что жизни без боли у него никогда не будет. Невозможное останется невозможным.
Он поужинал с Эмануэлем, молодым испанским режиссером, который, несмотря на свой возраст, уже успел прославиться и, хоть и собирался снимать сложный и меланхоличный фильм, сам оказался человеком бодрым и веселым – он все изумленно восклицал, что и не думал, что Виллем будет у него сниматься, ведь он давно мечтал с ним поработать. Он, в свою очередь, рассказал Эмануэлю о «Сантьяго-блюз» (Эмануэль расхохотался, когда Виллем пересказал ему сюжет.
– Неплохо! – сказал он, и Виллем тоже рассмеялся.
– Ну нет, мы специально придумывали плохой фильм, – поправил он).
Он рассказал ему о том, как Джуд всегда хотел пройти этой дорогой и какой для него почет – пройти этот путь за Джуда.
– Ага, – озорно сказал Эмануэль, – это тот самый человек, ради которого вы загубили карьеру? Я прав?
Он улыбнулся в ответ.
– Да, – сказал он. – Тот самый.
Дни на съемках «Звезд над Сантьяго» тянулись медленно, как Джуд и предрекал, им пришлось много ходить (вместо осликов за ними медленно полз караван трейлеров). Сеть часто пропадала, поэтому Джуду он не звонил, а писал сообщения, казалось, что так даже лучше, так больше подобает пилигриму, а по утрам слал ему фотографии своего завтрака (черный хлеб с тмином, огурцы и йогурт) и отрезка дороги, который ему сегодня предстоит пройти. Большая часть пути пролегала сквозь шумные города, поэтому иногда им приходилось искать обходные дороги. Каждый день он подбирал с обочины пару белых камешков и складывал их в банку, чтобы отвезти домой, а по ночам сидел в гостиничных номерах, обернув ноги нагретыми полотенцами.
Съемки закончились за две недели до Рождества, и он вылетел в Лондон, где у него было назначено несколько встреч, а оттуда – в Мадрид, где они с Джудом встретились, арендовали машину и поехали через Андалусию на юг. Они заехали в городок на высоком утесе, чтобы встретиться с Желтым Генри Янгом, и смотрели, как он карабкается в гору, – когда он их увидел, то замахал обеими руками и последние сто ярдов одолел в спринтерском забеге.
– Слава богу, вы дали мне повод выбраться из этого дурдома, – сказал он.
Генри уже месяц жил в резиденции для художников у подножья холма, в долине, среди апельсиновых деревьев, но, что для него было совсем нехарактерно, на дух не переносил всех шестерых жителей коммуны. Они ели апельсиновые кругляши, посыпанные корицей, толченой гвоздикой и миндалем, которые плавали в ликере, сделанном из апельсинового же сока, и хохотали над рассказами Генри Янга о его коллегах-художниках. Попрощавшись с Генри и пообещав увидеться с ним в Нью-Йорке через месяц, они неторопливо обошли средневековый городок, где каждый дом был сверкающим соляным кубом и где, помахивая хвостами, на улицах лежали полосатые кошки, а мимо них шли люди, неспешно толкая тележки.
На следующий вечер, когда они подъезжали к Гранаде, Джуд сказал, что приготовил для него сюрприз, и они сели в машину, которая ждала их возле ресторана, а в руках у Джуда был коричневый конверт, с которым он весь ужин не расставался.
– Куда мы едем? – спросил он. – Что в конверте?
– Увидишь, – ответил Джуд.
Они проехали по холмистой дороге и остановились перед аркой, ведущей в Альгамбру, где Джуд вручил охраннику письмо – тот внимательно изучил его и кивнул, машина проскользнула внутрь, остановилась, они вылезли и очутились в тихом внутреннем дворике.
– Это все твое, – застенчиво сказал Джуд, кивнув в сторону зданий и садов. – Ну, на три часа точно. – И затем, поскольку Виллем потерял дар речи, тихонько добавил: – Помнишь?
Он еле заметно кивнул.
– Конечно, – так же тихо ответил он.
Именно так и должен был закончиться их путь до Сантьяго: они садятся на поезд и едут на юг, в Альгамбру. Столько лет прошло, но он, зная, что им не суждено пройти этот путь, так ни разу и не был в Альгамбре, не выкроил денек от каких-нибудь съемок, чтобы туда съездить, потому что ждал того дня, когда Джуд сможет поехать вместе с ним.
– Один клиент, – сказал Джуд, он и вопрос задать не успел. – Вот так – защищаешь кого-нибудь, а потом оказывается, что его крестный – министр культуры Испании, который в обмен на твое щедрое пожертвование на ремонт и благоустройство Альгамбры разрешает тебе посетить ее в одиночестве. – Он улыбнулся Виллему. – Говорил я тебе, что на твой день рождения мы что-нибудь грандиозное устроим – правда, полтора года спустя. – Он положил руку Виллему на плечо. – Виллем, не плачь.
– Я и не собирался, – ответил он, – я вообще много чего умею, не только плакать. – Хотя сам он в этом больше не был уверен.
Он открыл конверт, который ему протянул Джуд, – внутри оказался сверток, он развязал ленточку, сорвал обертку и раскрыл книгу ручной работы, разделенную на главы – «Алькасаба», «Дворец львов», «Сады», «Хенералифе», а в каждой главе – заметки Малкольма, написанные от руки, потому что Малкольм писал по Альгамбре диссертацию и с девятилетнего возраста приезжал сюда каждый год. Между главами были рисунки отдельных частей ансамбля – цветущий жасминовый куст в мелких белых цветочках, каменный фасад, разграфленный кобальтовой плиткой, – все они были вклеены в книгу, все посвящены ему и подписаны знакомыми именами: Ричард, Джей-Би, Индия, Желтый Генри Янг, Али. Вот теперь он и вправду расплакался, улыбаясь сквозь слезы, и Джуду пришлось сказать, что им бы пора и двигаться, не могут же они все время, рыдая, простоять в воротах, и тогда он схватил его в охапку и поцеловал, не обращая никакого внимания на молчаливых охранников в черном у него за спиной.
