Михаил Веллер - Ноль часов
Пропуск ему был выписан. Жестокий прежде режим секретности оборонного предприятия заметно ослаб: когда-то потребовали б допуск с Литейного, хотя и шел он только в административный корпус.
Как человек бывалый, Ольховский не стал по мелочи морочить голову генеральному директору этой махины, сговорившись по телефону о встрече с замом, ведавшим матобеспечением ремонтной базы.
Лысый тонкий человек с нездоровым цветом лица, какой бывает у язвенников, не подавая руки кивнул ему на стул у длинного стола для совещаний. Стол был украшен российским флажком. Солнечные ромбы ползли по просторному кабинету.
— Винты решили ставить на «Аврору», — радостно оповестил Ольховский, задавая глиссирующий темп беседы, чтоб проскочить над неприятными подводными рифами.
— Ну, прекрасно, — ровно откликнулся зам.
— Решили обратиться к вам.
— Какие ставить будете?
— Думаем ста десятью сантиметрами ограничиться. Шаг ноль три.
— А что так? Не мало ли?
— А хватит. Нам на них мерную милю не ходить.
— Три?
— Два.
— А что так?
— А из скромности.
— Ограничены во всех возможностях?
— Не без того. Время… Вы правильно понимаете.
— Ну хорошо. Заказ от управления снабжения флота у вас есть?
— С заказом пока чуть сложнее, — беззаботно улыбнулся Ольховский, показывая улыбкой, что это — незначительные мелочи. — Хозспособом восстанавливаемся.
— А кто платить будет? Если заказа нет?
— Я вам пишу гарантийное письмо, указываю наш субсчет в банке, печать, все по форме.
— Товарищ командир, дорогой мой, — ласково отмерил сочувствия зам и сказал в трубку секретарше подать кофе. — И что мы получим с вашего субсчета? Вы сами за какой месяц последний зарплату получили? Не могу и не имею права, и не надо меня жалобить. Сами на картотеке сидим.
На этот вариант также имелась домашняя заготовка. Ольховский трагически отодвинул чашку, поданную секретаршей с роскошной косой до попы. Швырнул на стол бумажник, часы и обручальное кольцо — так в драмах швыряли шапку оземь и ставили на ребро последний рубль и на кон — нательный крест. Встал в позу памятника Маяковскому и двинул речь. Он пел и плакал о славе русского флота и часе позора.
Зам твердо и точно вошел в паузу, сделанную для очередного вдоха:
— Тебе в думе или в театре цены не будет. Просто лауреат самодеятельности. Ария Каварадосси. Или Квазимодо? Я всегда путал.
— Бери все, что есть!.. — воззвал Ольховский. — Ну оформи шефскую помощь, будь человеком. Не для себя прошу! Ты сам хоть раз в море ходил? Ты что кончал?
Голос лысого зама был ровен и тих, как полет совы.
— Все — не для себя просят, — сказал он. — А кончал я севастопольский подплав. В семидесятом. Инженер-механик по силовым установкам. Еще вопросы будут?
— Бомбовозы, что ли? — кивнул Ольховский на его бликующий кегельный шар.
— Северодвинск, — кратко подтвердил зам.
— Контур потек?
— Примерно. Правильно мыслишь.
Ольховский мыслил правильно, и именно подобного момента дожидалась в боковом кармане плоская стеклянная фляжка расхожего виски «Джонни Уокер».
— Кап-два?
— Так точно.
— Выпей со мной, кавторанг, — сказал Ольховский и выставил бутылку.
— Сволочи вы все, — откликнулся зам и достал из стенной панели две рюмки, полкоробки конфет и нарезанный лимон. — Со всеми пить — никакой печени не хватит.
— Алкогольная щетка полезна для вывода радиации из организма.
— Моей щеткой уже можно сапоги чистить.
Они выпили и пожаловались друг другу на жизнь — не унижаясь до слов, жестов и взглядов, — а так, через позу и общее выражение лица. Ритуал выпивки успешно заменяет самые душераздирающие монологи.
— Пару винтов отдал бы тебе за так, — сказал зам. — Уж для «Авроры»-то — святое дело. Что я, не моряк, что ли, или не ленинградец. Не могу, поверь.
— Почему?
— Потому что это бронза. Цветной металл. А он весь на учете.
— Мне тебя учить? «На учете»…
— Ты не понял. Здесь не формальный учет, а по жизни.
— То есть?
— Ты знаешь, кто в Питере контролирует весь цветной металл?
— Не понял. — Ольховский проанализировал текущий момент и слегка не поверил общеизвестному:
— Бандиты, что ли? Вас?
— Ну… можно сказать и так. А вообще — серьезные люди. И если завтра две тонны бронзы у меня уйдут неизвестно куда, то очень скоро вежливый человек сообщит мне сегодняшнюю цену на бронзу, стоимость этих двух винтов и сумму, которую я должен ему уплатить, включая проценты. Проценты представляешь?
— Ты с ума сошел. Не круто ли? Вы — оборонное предприятие!
— Не смеши. Ты где живешь? На своем революционном крейсере? На берег-то часто сходишь? Здесь серьезные деньги ходят. Так что — наливай. И доставай заказ от флота. Или плати налом — тогда без проблем.
Ольховский выпил и двинул свои мысли в ином направлении — по прямой в лоб преграде.
— Кто это тебя рэкетирует? — спросил он. — ФСБ с бандюками разобраться не может, или снизу доверху взаимовыгодное сотрудничество?
— Вот только не суйся. Я тебе ничего не говорил.
— Ну назови группировку. Тамбовские?
— Не суйся, мужик, — повторил лысый зам и цыкнул углом губ. Губы у него были подогнаны плотно, как кирпичи.
Поскольку бандиты давно стали восприниматься такой же естественной составляющей нашей жизни, как дождливая погода, старость или банковская система, то известие Ольховского не смутило. Вряд ли договориться с бандитами труднее, чем с начальством. Все мы люди. И встреча с ними наверняка не столь опасна, как, скажем, в бою с предполагаемым противником, а ведь к такой встрече военного готовят с первого дня службы.
Первый шаг оказался легок и прост сверх ожидания: непосредственно у метро он купил с лотка удивительную по откровенности книгу «Бандитский Петербург». Доступность подобного справочника поразила моряка: тираж был указан массовый. Напрашивалась мысль, что бандиты столь же нуждаются в рекламе, сколько потенциальные покупатели — в сведениях о них. Происходила явная легализация профессии не только в общественном сознании, но и на товарном рынке.
Полистав справочник и почерпнув массу полезной и увлекательной информации, Ольховский поехал в гостиницу «Пулковская». Книга утверждала, что петербургские бандиты предпочитают проводить время в ресторане именно этой гостиницы. Очевидно, там у них гнездо.
Прибыв, он уверился, что автор ценного пособия журналист Константинов — не сочинитель, но документалист. Неширокий проезд, затененный тополями, был плотно заставлен машинами, среди которых преобладали две характерные марки: БМВ цвета «мокрый асфальт» и джипы «гранд чероки», глубокая зелень которых отливала той самой искомой бронзой. Здесь же скособоченно приткнулась, въехав двумя колесами на нижнюю ступень входа, «альфа-ромео», раскрашенная в жовто-блакитную канарейку, при ней казенно стоял милицейский майор и с вялостью зудел в матюгальник:
