Татьяна Соломатина - Приемный покой
Маша начала сначала. Обматерив наедине всё тут же простившего уже академика. Кажется, они набрались тогда в помпезном, отремонтированном под новое звание, кабинете и, обнявшись на манер пьяных матросов, вопили: «Снова за окнами белый день! День вызывает тебя на бой…»[48] Академик пытался – двадцатый раз за время знакомства с Марией – расстегнуть ширинку, обещая золотые горы, но она в двадцатый же раз вежливо отказалась.
– В свете моей новой темы, Николай Валерьевич, я вам, предварительно не надев латексной перчатки, руки не подам!
– Да не расстраивайся, Мань! – эдаким сельским рубаха-парнем успокаивал её академик. – Херовая та тема была, муйня в божьем доме все эти лазерные корреляционные спектроскопии в гестозах. Да и не гестозы они уже, а преэклампсии. Тебя бы ещё на предварительной завалили, у тебя же нет родителя в министерстве или ещё где.
– Ага. Я – сирота. У меня мама учитель, а папа – инженер. Сиротинушка. Как дальше жить на свете, даже не знаю!
– Мария, вот давай без сарказма! – строго сказал академик.
– Я не могу давать без сарказма, а вам, Николай Валерьевич, просто не могу давать. По факту немощи. Немощи вашей порядочности. Но, буду справедлива, – вы, кинув, хотя бы сочли необходимым пригласить меня на совместное распитие спиртных напитков, да и тему новую подкинули. Хотя я не пойму – в чем подвох, а?
– Ты, Мария Сергеевна, крайне проницательна для столь юной особы.
– Не надо грубой лести, мой дорогой учитель асимметрии.[49] Это в очередной раз очевидно – бесплатный сыр бывает только для особенных мышей. Лабораторных. И рано или поздно за него приходится расплачиваться. – Она сделала страшные глаза и зловеще прошептала: – Кровью!
– Не-не-не! Кровью не надо. Всего делов – параллельно начмед планирует докторскую.
– Ясно. Мы пахали – я и трактор. Хотя трактором буду как раз я, как обычно. Ну что же, вкалывать на заместителя главного врача по акушерству и гинекологии приятнее, чем на ни разу в глаза мною не виденного сынка неведомо кого. За ваше новое авто, Николай Валерьевич.
– Вот ни с кем бы другим я бы такие беседы не вёл! Ты мне дорога…
– …как память об утраченной эрекции.
– Да! Кстати… предложение всегда в силе.
– Дорогой академик, вы мне тоже дороги, как человек небезразличный к моим скромным достоинствам, но нет, спасибо.
– Ну, как знаешь. Но при таком раскладе всё для тебя было бы значительно быстрее.
– Верю. Но вера моя не настолько крепка. А что, вам уже надоела ваша текущая официальная любовница?..
В общем, беседа за бутылкой плавно подошла к концу.
Через пару месяцев Мария Сергеевна поступила в заочную аспирантуру и запланировала кандидатскую диссертацию на жутко актуальную для современного акушерства инфекционную тему.
Материала оказалось неожиданно много. Статьи она строчила с невероятной скоростью. Вид имела товарный, излагала связно и актерского мастерства лишена не была. Командировки на всякого рода конференции и съезды ей щедро оплачивали фармацевтические фирмы, стоило академику лишь намекнуть. В общем и целом всё было не так уж плохо в жизни Марии Сергеевны, если бы не едва минувший двухлетний безумно-мутный, тягостно-безысходный, надрывный роман. Внезапно начавшийся, когда ничто не предвещало, и так же спонтанно оборвавшийся в одном милом ресторане. Она просто встала и вышла. Он не стал бежать следом, а лишь гадким взглядом смотрел в зеркало, перед которым она затягивала пояс своего белого пальто. Ни слова. Лишь трясина покрытого ряской тяжеловесной иронии взгляда.
В самый канун конференции.
Возможно, нормальная женщина должна была рыдать, выяснять отношения и, как любят писать в околопсихологических пособиях для «чайников», разобраться в себе.
Маша решила разобраться в Виталике. Раз уж он подвернулся под руку на той самой конференции.
Подвернулся самым что ни на есть спасительным кругом под неосторожные руки Марии Сергеевны в тот самый момент, когда академик тонул в спиртном на банкете, решив во что бы то ни стало воспользоваться, наконец, правом первой конференционной ночи.
«Бывает иногда мужчина всех женщин безответный друг».[50] Виталий Анатольевич, взращённый в самых интеллигентных московских традициях, не мог отказать даме в такой малости – спасительный танец и сопровождение до двери гостиничного номера. Тем более давно знакомой даме, приятной во всех отношениях, буквально – свету очей его в последние два года. Он лишь любовался, не посягая. Понимая, что ничем таким он заинтересовать Машу не может, да и жена, двое детей, тёща, жизнь удалась.
Он заприметил Машеньку, когда она носилась по отделению патологии со штативом, полным пробирок гестозной крови. И не он один. Её заприметили все. Даже чуждый женской красоте и плотским утехам Бойцов. Даже больничный завхоз и шофёр «скорой». И, естественно, Зильберман, под чьим белым шуршащим крылом она и провела всю интернатуру. Виталик же лишь наблюдал, довольствуясь совместными перекурами, редкими посиделками «по поводу» и её мимолётной заинтересованностью ультразвуковой диагностикой. Он частенько звал её в операционные ассистенты, отлучаясь, просил присматривать за своими беременными, – обычные приятельские коллегиальные отношения.
– Спасибо, Виталик.
– Да не за что.
– За то, что проводил. Николай Валерьевич сегодня был настроен весьма решительно.
– Ну, это тебе он академик. А мне он не начальство.
– Да, но пакостей-то наделать может. Впрочем, он так набрался, что завтра и не вспомнит. Тем более его под белы рученьки уже подхватила весьма аппетитная фармацевтическая фея в чёрном с голой спиной. Придётся ей потрудиться не за честь, а на совесть. – Маша хихикнула.
– Да уж. Стареющий джентльмен в состоянии тяжёлого подпития, это достойная задача даже для профессионалки.
– Так и будем на пороге турусы на колёсах разводить? Заходи. Если у тебя, Некопаев, конечно же есть выпить.
– Обижаешь, Полякова! – Виталик достал из кармана пиджака бутылку виски. – Ноль семь.
– Ух ты! Доза настоящих Джеймс Бондов.
Они пили, курили, шутили и не заметили, как их застало утро. В койке.
– Кажется, я трахнула боевого товарища. Как ты находишь это с нравственной, моральной, этической и прочих деонтологических точек зрения? Прикури мне сигарету.
– Так же прекрасно, как со всех остальных точек. Особенно зрения. – Виталик и прикурил, и быстро налил всё ещё хмельной Маше, боясь рассеивания колдовства на трезвеющую женскую голову. – И к тому же не совсем ты меня, как скабрезно изволишь выражаться, трахнула. Я принимал весьма активное участие в процессе. В акте любви.
