Пауло Коэльо - Ведьма с Портобелло
Лучше бы Шерин сама пошла к психиатру – тогда бы я поняла причины ее поведения.
– Демонстрируйте доверие, не рассматривайте все это как угрозу. Но если она и после этого все же захочет уехать, вам остается только смириться и сообщить ей то, о чем она просит. Насколько я понимаю, она всегда была проблемной девочкой. Как знать, может быть, эти поиски укрепят ее?
Я спросила, есть ли у психиатра дети. Он ответил: «Нет», и я поняла, что напрасно обратилась к нему за советом.
В тот же вечер, когда мы сидели у телевизора, Шерин вновь взялась за свое:
– Что вы смотрите?
– Новости.
– Зачем?
– Хотим знать, что происходит в Ливане, – ответил мой муж.
Я почувствовала подвох, однако было уже поздно. Шерин моментально воспользовалась ситуацией.
– Вот видите, вам интересно, что происходит в стране, где вы родились. Вы обвыклись в Англии, обзавелись друзьями, живете спокойно и безбедно, папа много зарабатывает здесь. И все-таки продолжаете покупать ливанские газеты, щелкаете пультом, пока не наткнетесь на какой-нибудь репортаж из Бейрута. Вы воображаете будущее исходя из своих представлений о прошлом и не отдаете себе отчета в том, что эта война не кончится никогда. Скажу иначе: теряя связь со своими корнями, вы думаете, что утратили связь с миром. Так неужели же вам трудно понять мои чувства?!
– Ты – наша дочь.
– Да. И навсегда ею останусь. Я горжусь этим. Пожалуйста, не сомневайтесь в моей любви к вам, в том, как я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. И я прошу только одного – позвольте мне побывать на моей истинной родине. Может быть, я спрошу женщину, которая произвела меня на свет, почему она бросила меня, а может быть, и не стану, а просто взгляну ей в глаза. Если не сделаю этого, буду презирать себя за трусость и никогда не смогу постичь суть и смысл пробела.
– Какого пробела?
– В Дубае я изучала каллиграфию. Я танцую при всяком удобном случае. Но музыка существует лишь потому, что существуют паузы. А фразы – лишь благодаря пробелам. Занимаясь чем-нибудь, я чувствую себя полноценным человеком, но ведь никто не может действовать на протяжении двадцати четырех часов кряду. И вот, когда я останавливаюсь, остро ощущаю, что чего-то не хватает.
Вы часто говорили мне, что я с рождения отличалась беспокойным нравом. Но ведь я не выбирала себе такую манеру поведения – мне бы тоже хотелось сидеть здесь и смотреть телевизор. Однако это невозможно: мысли в голове несутся без остановки. Иногда мне кажется – я схожу с ума: я должна постоянно что-то делать – танцевать, писать, продавать земельные участки, заботиться о Виореле, читать все, что подвернется под руку. Вы считаете, что это нормально?
– Такой уж у тебя темперамент, – сказал мой муж.
На этом разговор оборвался так же, как и все предшествующие: Виорель заплакал, Шерин замкнулась в молчании, а я в очередной раз убедилась в том, до чего же неблагодарны дети по отношению к своим родителям, а ведь те столько сделали для них. Однако наутро, за кофе, прерванный разговор возобновил мой муж.
– Некоторое время назад, когда ты работала в Дубае, я побывал в Бейруте, хотел понять, нельзя ли нам вернуться на родину. Нашего дома больше не существует, но страна восстанавливается, хотя в ней стоят иностранные войска и время от времени происходят вторжения. Я так обрадовался тогда и подумал: быть может, пришло время все начать заново? И эти слова «начать заново» вернули меня к действительности: я понял, что уже миновал тот рубеж, до которого можно позволить себе такую роскошь. Теперь я хочу лишь продолжать то, что делаю, а рисковать, затевая что-нибудь новое, больше не намерен.
Я стал искать людей, с которыми когда-то общался, встречался, пил виски по вечерам. Большинства уже нет, а оставшиеся постоянно жалуются на гнетущее чувство неуверенности в завтрашнем дне. Я прошелся по знакомым местам и повсюду ощущал себя посторонним – мне там больше ничего не принадлежало. А хуже всего – то, что мечта о возвращении меркла и тускнела с каждой минутой, с каждым шагом по улицам когда-то родного города.
И все же это было необходимо. Песни изгнания продолжают звучать в моей душе, и я знаю, что никогда больше не буду жить в Бейруте. Но дни, проведенные там, помогли мне осознать, где я нахожусь ныне, и оценить каждую секунду, проведенную в Лондоне.
– Что ты хочешь мне этим сказать?
– Что ты права. Быть может, и в самом деле стоит понять смысл пробелов. Отправляйся, мы присмотрим за Виорелем.
Он ушел к себе в кабинет и вернулся, держа в руках желтоватую папку, где хранились документы об удочерении, – и протянул ее Шерин. Потом поцеловал ее и сказал, что ему пора на службу.
Хирон Райан, журналист
В то утро 90-го года из окна моего номера на шестом этаже отеля я мог видеть лишь здание правительства. На крыше только что подняли государственный флаг, указывая точное место, откуда на вертолете бежал страдающий манией величия диктатор, которому спустя несколько часов предстояло принять смерть от руки тех, кого он угнетал двадцать два года.
Дома старой постройки были снесены по приказу Чаушеску – он мечтал выстроить новую столицу, способную соперничать с Вашингтоном. Бухарест мог бы гордиться званием города, подвергшегося наибольшим разрушениям, не связанным с военными действиями или природной катастрофой.
В день приезда я в сопровождении переводчика предпринял было прогулку по улицам румынской столицы, но не увидел ничего, кроме нищеты и растерянности. У меня возникло стойкое ощущение, что здесь нет ни будущего, ни прошлого, ни настоящего, а люди живут словно бы в некоем подобии лимба, не зная толком, что происходит в их стране и в остальном мире. Десять лет спустя, вернувшись туда и увидев страну, восставшую из пепла, я понял, что человек способен преодолеть любые трудности – и румынский народ дал прекрасное тому доказательство.
Но в то серое утро, стоя в сером холле убогого отеля, я беспокоился лишь о том, сумеет ли переводчик раздобыть автомобиль и достаточный запас бензина, чтобы можно было продолжить сбор материала для документального фильма, заказанного мне Би-би-си. Переводчик задерживался, и я пребывал в сомнениях: уж не придется ли возвращаться в Англию ни с чем? А ведь я уже вложил немалые деньги в контракты с историками, в сценарий, в съемки нескольких интервью. Однако телекомпания, прежде чем подписать окончательный договор, требовала, чтобы я отправился в некий замок и сам убедился, в каком состоянии он находится. Путешествие грозило обойтись куда дороже, нежели я предполагал.
Попытался дозвониться моей подруге – телефонистка сообщила, что ждать соединения придется не меньше часа. Переводчик с машиной мог появиться с минуты на минуту, времени терять было нельзя, и я решил не рисковать.
